Одержимость - Фридрих Незнанский

— Стоять! Не двигаться!!!

При попытке вытащить Рубинова из машины он забился в натуральном эпилептическом припадке, глаза закатились, на губах выступила пена. Испугавшись, гаишники оставили его в покое, бросились к Гордееву:

— Пьяные, уроды? — понюхали — не пьяные, сконфуженно спрятали пистолеты, даже козырнули по очереди. — Проблемы с машиной? Тормоза, да?

— Тормоза, — кивнул Гордеев.

Взвизгнула тормозами „скорая“, захлопали дверцы.

— Увезите меня отсюда! — завизжал Керубино. — Увезите!

— Че это с ним? — шепотом спросил гаишник. — Вроде ж не пьяный совсем?

— Больной он, — сказал Гордеев. — Очень.

Он ехал домой с жестким намерением отоспаться. Выпить полпачки аспирина, потом какого-нибудь снотворного и продрыхнуть часов десять. Чем закончился „эксперимент“ для Керубино, он так и не узнал. А Гордееву наскоро наложили швы на лбу и на ноге и оставили ждать в приемном покое более тщательного обследования. Оного так и не случилось, примчался какой-то совсем юный доктор, возможно, даже студент, поинтересовался, не болит ли голова, посветил фонариком в глаза и порекомендовал не ходить сегодня на работу — все. Притом что голова не просто болела — раскалывалась, а перед глазами и без фонарика плавали желтенькие пятнышки, ему даже таблетку не предложили. И в результате выбрался Гордеев из больницы только под утро. Такси уже выехало на Волоколамское шоссе, когда в кармане куртки заверещал сотовый. Как он только не разбился, пока кувыркались?

Гордеев не хотел отвечать. Кто еще, кроме Рубинова, может звонить ему в шесть утра? Никто. А разговаривать с Керубино совсем не хотелось. Поговорил уже. Хватит. Но сотовый, заткнувшись на пятом звонке, выдержал короткую паузу и завелся снова.

— У вас телефон звонит, — подсказал таксист, как будто Гордеев сам этого не слышал.

Он секунду колебался: отключить сотовый совсем или все-таки послать Рубинова? А зачем, собственно, откладывать? Послать! Раз и навсегда.

— Я вас разбудил? — голос вроде знакомый. Гордеев сперва не понял, кто это, но голос спешно представился: — Норинский Станислав. Нужно поговорить.

— В шесть утра?

— Очень нужно. Куда мне подъехать?

— Я сам, и не раньше, чем через два часа. Дотерпите?

— Постараюсь. С меня кофе и все остальное, что пожелаете. Записывайте адрес: Бауманская…

Напившись аспирина, Гордеев минут сорок отмокал в ванне, потом минут пять изучал в зеркале физиономию. Бриться было форменным безумием — все лицо оказалось исцарапано, покрыто ссадинами и синяками. Все же, соскоблив кое-как щетину с „живых“ мест, он осмотрел свой костюм и вынужден был признать, что придется купить новый. Облачился в джинсы и свитер. Решил буквально на минуточку прилечь, полежать с закрытыми глазами, снова разболелась голова, и проснулся от телефонного звонка.

— Ну, вы едете или как?! Может, все-таки я к вам?

— Еду.

Потом позвонил Щербак и уже окончательно его разбудил:

— Юрий Петрович, тут менты трех балбесов задержали, лет по 18–19. Это они Керубино били на набережной. И трахнули, в смысле изнасиловали — тоже. Один из них. Это все уже точно установлено, экспертиза и все такое. Короче, получается, что не было у него никаких зеленых или других гостей и не похищал его никто. Юр, скажи чего-нибудь? Спишь, что ли?

— Не сплю.

— И что?

— А ничего. Я его послал уже и слышать о нем больше не желаю.

До квартиры Норинского он добрался только в начале девятого и увидел, что выглядит бизнесмен не лучше его, Гордеева. Без синяков, конечно, но лицо серое, под глазами мешки, тоже небось всю ночь на ногах.

— Я на работе сказал, что приболел и задержусь, — буркнул он вместо приветствия и, подталкивая гостя на кухню, напомнил: — надо поговорить.

В кухне плотными слоями плавал табачный дым, на столе — две переполненные пепельницы, остатки то ли ужина, то ли завтрака. Норинский сгреб все в раковину.

— Сейчас включу кондиционер. Садитесь. Кофе?

— Давайте.

Появился кофе, дым чуть рассеялся, но Норинский тут же снова закурил:

— Вы вчера говорили о военных…

— Говорил.

— Можно еще раз, без эмоций и помедленнее?

— Можно. Военные…

— А это… — тут же перебил бизнесмен, — у вас с лицом… как-то связано с нашей проблемой?

Гордеев посмотрел на его испуганную физиономию. Допугать, что ли? Пожалел:

— Никак не связано.

Но на Норинского это отрицание подействовало хуже подтверждения. Если еще минуту назад он сомневался, то теперь был уверен на сто процентов: Гордеева избили сами военные или из-за военных.

— Ну, мне-то вы можете сказать, — канючил он, — мы же в одной лодке. Мы же вместе?..

— Не знаю.

— То есть как?!

— Обыкновенно, — отрезал Гордеев. — Это вы, я так понимаю, хотите меня убедить, что мы вместе. Я слушаю.

— Можно все-таки вначале еще раз про военных?

— Можно. Вы вложили деньги компании в разработку шахматного компьютера, так? К тому моменту, как вкладывать, вы знали, что над проектом работают специалисты из НИИ, ранее финансировавшегося Министерством обороны. Вы, вероятно, не могли не догадываться, что разрабатывается в военных НИИ. Оружие. Новое оружие…

— Да, дальше я помню. Его, по-вашему, испытывали на Богдане и этом Мельнике, а Осетров сговорился с военными?

— Точно. Только вчера вам все это казалось чушью собачьей, а сегодня вы мне звоните в шесть утра именно из-за этой чуши. Что-то случилось?

— Не знаю. То есть не совсем. Вы знаете такого Органского?

— Знаком.

— Вчера он был у меня. Ну, короче, у нас в службу безопасности понадобился крутой программист, конкурс там какой-то, я вообще был не в курсе, не моя сфера. Пришел этот Органский и ко всем своим достоинствам как хакера и все такое сказал кому-то, кто там с ним беседовал, что, мол, со мной знаком, и я, короче, могу за него подписаться. Его ко мне и послали. А мы реально один раз, ну, может, два пересекались, когда я с нашими спецами ездил смотреть этот шахматный компьютер. Ну, он пришел, а я сразу вспомнил твой звонок… Давай на „ты“, ладно? И, значит, к нему: почему работу ищешь и все такое. А он: надоело на пентагон впахивать, рамки там сильно жесткие, шаг вправо, шаг влево… свободы, короче, захотелось. Ну я и спросил у него про шахматный компьютер, мол, что он думает по этому поводу. Действительно военная разработка?..

— А он? — подтолкнул Гордеев.

— А он говорит, что об этом не думает и мне не советует. Что некоторые думают, будто эта программа была разработана для проведения секретных психологических экспериментов. Ты, например, так думаешь. Но по тону я понял, что и он тоже так думает.

— И что?

— Ну как что?! — взорвался Норинский. — Если ты думаешь, что я что-то об этом психологическом или каком-то там оружии знал — ошибаешься! Я тут не сообщник, а такая же жертва, как и Богдан, понимаешь? И если ты действительно что-то такое знаешь, я тоже хочу это знать. Чтобы спрыгнуть успеть, понимаешь? Фиг уже с ними, с этими деньгами!

На злодея он и в самом деле не тянул. Даже опереточного. Гордеев смотрел на его прыгающие губы, на пляшущую в пальцах сигарету — нет не злодей. Определенно не злодей. Как наложил вчера после беседы с Органским полные штаны, так и ходит, не снимая.

— А о чем ты с Мовсесяном около зоопарка разговаривал? — спросил Гордеев. Последняя проверка: расскажет или не расскажет?

— Как о чем? О призовых для Леры и наследников Мельника. Мовсесян этот с мельниковской теткой мутят там что-то… То есть теперь я понимаю, о чем они. Раскусили они этот компьютер, доперли, что это он и Богдана, и Мельника… Но тогда-то я еще этого не знал, думал, просто хотят замутить себе побольше, а в результате ни Лере, ни им ничего не достанется. Организаторы и так уже согласились вдвое против обещанного заплатить, чего еще надо?

— А ты по собственной инициативе или организаторы тебя попросили на Мовсесяна повлиять?

— Никто меня ни о чем не просил, — замотал головой Норинский, прикуривая очередную сигарету от предыдущей. — Я просто смотрю, как Лера с одного „решающего совещания“ на другое ходит и ходит, а толку — ноль. А ей эти бабки очень бы пригодились, эта ее работа, блин… Короче, я ей бабок могу дать, есть пока, но она ж не берет… А с чего ты про Мовсесяна спросил?

— Я еще и про Гуревича спрошу. Ты в курсе, что у него после вашего визита инфаркт приключился? — Гордеев сообразил это только что, хотя мог бы давным-давно догадаться: мордатые наглые молодцы из компании „Универсал-Инвест“ — кто это еще мог быть, кроме Норинского и его коллег?

— А что Гуревич?

— Его-то вы зачем прессовали?

— Да не прессовал его никто!. Я поехал спросить, как с Богданом такое могло случиться, не понимал я, как мой друг на такое решился. Я же не виноват, что этот Гуревич такой нервный?!