Торлон. Война разгорается - Кирилл Шатилов

Так вот, этот улыбчивый старикашка встретил высказанную вслух мысль собеседника жутковатым оскалом трупа и ответил вопросом на вопрос, а насколько, собственно, Сима уверен в том, что глухие капюшоны его подельников не скрывают, скажем, рыжих волос. Подобный поворот застал Симу, мягко говоря, врасплох, но заставил лишний раз задуматься о хитросплетениях человеческих судеб. И сделал, как водится, еще более подозрительным ко всем и всему.

В другой раз тот же Скелли в шутку намекнул на то, что существуют снадобья, точнее, травы, отваром которых можно прекрасно исправлять природу и, скажем, время от времени просто брать и подкрашивать волосы. Например, чтобы скрыть возраст и седину. Или что-нибудь еще. Сима взял эту интересную «шутку» на вооружение и довольно скоро обнаружил, что его сопернику, родному сыну Йедды и Томлина по прозвищу Павлин, каждые три-четыре дня по вечерам действительно подкрашивают волосы. Кадмон был в два раза младше Симы, так что ни о какой седине речь идти не могла. Причиной было нечто другое. Отчаянное любопытство взяло верх, и Сима, отчетливо понимая, что подобное, с позволения сказать, расследование может дорого ему обойтись, воспользовался случаем, проник в покои сводного брата, отыскал на полу под кроватью несколько длинных волосков и позже попытался вернуть им исходный цвет. К счастью, у него ничего не вышло. Если это и в самом деле была краска, она отказывалась сходить. Так же как отказывалась покидать мозги Симы мысль о том, что не только в какой-то момент своей бурной истории, но и сегодня, сейчас вабоны и шеважа связаны гораздо более прочными узами, чем может показаться непосвященному. Идея эта, конечно, причиняла Симе почти физическую боль, поскольку он считал, что знает предостаточно, чтобы по праву причислять себя, наоборот, к самым что ни на есть посвященным, а тут смотри, какая незадача: щепотка травки, пузырек черно-бурой краски, закрытые двери — и вот уже он раскланивается с дикарем, который не только не трепещет перед ним, но и преспокойно раздает приказы. Сима даже попытался в следующий раз распознать принадлежность носителей капюшонов к шеважа по особенностям произношения, однако ничего, кроме картавости, так и не обнаружил. Речи шеважа он, разумеется, тоже никогда не слышал и никогда не хотел услышать, а потому понятия не имел, о чем все это говорит. Картавых среди вабонов тоже хватало.

«Нет, не может быть, — думал Сима, вглядываясь теперь в спины тех, кого недавно преследовал и кто вот-вот готов был превратиться в его собственных преследователей. — Такие к шеважа не пойдут. Умирать будут, а не пойдут. Я зря переживаю. Наверняка они просто решили обойти Обитель Матерей стороной. Мало ли где еще есть выходы из подземелья? Почему обязательно в Пограничье? Да потому, перебивал его внутренний голос, что ты самонадеянный дурак и, кроме Пограничья, здесь, в округе, ничего нет. Можно подумать, ты тут бывал раньше, возражал сам себе Сима. Пробирался в Обитель Матерей и носа наружу не показывал. Ты даже не знаешь, что находится за ее стенами. А там живут, между прочим. Такие же, как ты, вабоны. Ну, не такие же, конечно, но на шеважа они тоже мало похожи. И тебя, если что, примут за своего. Ты и есть свой. Разве что забываешь об этом, а вспоминаешь, только когда приспичит. Ты и одет, на всякий случай, как они. И говорить умеешь не тем вычурным языком, которым общаются твои собратья в капюшонах, а для всех понятным и ничем не выделяющимся. Это ты при необходимости можешь прикончить своим отравленным кинжалом кого захочешь, а они что, они ничего, они тебя разве что пожалеют, если увидят. Ты ведь такой весь из себя жалкий, замерзший, с пыльным животом и слезами в глазах. Того и гляди обогреют и накормят».

Сима усмехнулся. Взял себя в руки. Только не раскисать без надобности! Еще не все потеряно. Эти люди идут своей дорогой, куда бы она ни вела, и не догадываются о нем. У него перед ними всегда будет преимущество. Всегда!

Путники между тем заметно прибавили шагу. Почуяли, видать, скорый финал сумрачного путешествия. Пламя факелов шумно хлопало, сдуваемое встречным воздухом. Так продолжалось еще некоторое время, пока шедший впереди не поднял руку. Все замерли. Сима прижался к стене и стал медленно приближаться, ощущая спиной неприятный холод камня. Пока он крался за ними, ему было жарко. Теперь он чувствовал, что замерзает. И готов был, нет, даже хотел размяться. Уничтожить троих ничего не подозревающих мужчин ему было бы несложно. Если только действовать быстро и не позволить им выхватить мечи или что там у них есть. В этом деле у него было два отличных учителя: страх и опыт. Он мог бы не задумываясь преодолеть разделявшее их сейчас пространство в пару десятков шагов, выхватить смертоносный клинок и раз-другой обернуться вокруг себя с выброшенной в сторону рукой. Двоим перерезать глотки одним махом и всадить окровавленное лезвие в глаз третьему. Потом послушать, как будут кричать их женщины. Подождать, пока труп соскользнет с кинжала на пол, и сказать удивленно: «Ну и кого же вы зовете, барышни? Я уже тут».

Но он никуда не побежал и никого не убил. Медленно опустился на корточки, встал на четвереньки и лег на живот в пыль. Так было все-таки надежнее. Потому что помилованные им мужчины сверкнули кто мечом, кто топором и стали сосредоточенно рубить и колоть ни в чем не повинную стену слева от себя. Занятие это выглядело со стороны странным, однако едва ли они решили сокрушить камень. Вероятно, они видели перед собой более уступчивый материал. Например, доски, которые сейчас под их дружными ударами издавали характерные звуки. При этом все трое старались не переусердствовать, не вкладываться в эти самые удары, а дать стене разрушиться ровно настолько, чтобы образовался, поелику возможно, неприметный снаружи лаз.

Такого Сима никак не ожидал. Нужно быть либо отчаянным сорвиголовой, либо полным придурком, чтобы вот так запросто ломать вековую стену и превращать ее в дверной проем, ведущий неизвестно куда. Нет, конечно, кто-то из них знал, что именно в этом месте их топоры встретит не камень, а податливая глиняная кладка, вываливающаяся сейчас под ноги самозваным землекопам обильными потоками, и старые доски, разлетающиеся в щепки. Иначе они прошли бы мимо, как проходили здесь до них. Но поступать так — безрассудство! И что теперь будет? Они-то пройдут наружу, по лаз останется. И кто-нибудь обязательно захочет потом воспользоваться им в обратную сторону. История про подземелья, которыми матери пугают непослушных детей, окажется реальностью. Любопытство возьмет над вабонами верх, и тогда — конец многим тайнам Вайла’туна. Слишком многим…

Однако он был вынужден елозить брюхом но полу и молча наблюдать, как рушится стена. Чувствуя, что еще какая-то мысль не дает ему покоя. Мысль предательская и очень важная. А потом он ухватился за нее, додумал, и его бросило в холодный пот. Сейчас они сломают стену, пролезут в дыру… и закроют ее за собой. И что тогда будет делать он? Ломать по-новому? Да, конечно, но не раньше, чем досчитает до пятой или шестой сотни, чтобы дать им время уйти. А дав им уйти, он неминуемо их потеряет, а вместе с ними — смысл всего предприятия? Что же делать!