Хранительница тайн - Кейт Мортон

Лорел улыбнулась – кажется, неуловимая Вивьен все-таки оставила за собой еле различимый след.

Часть третья

Вивьен

22

Вивьен наказали только из-за того, что все случилось перед магазином мистера Вэя на Мейн-стрит. Отец не хотел ее наказывать, он был человек мягкий (война выплавила из его характера последнюю сталь) и, по правде сказать, всегда восхищался неукротимым нравом своей младшенькой. Однако мистер Вэй все кричал и кричал про ребенка и розги, жалеть и портить, так что на улице собралась толпа, и, видит бог, солнце пекло адски… И все равно он бы никогда не поднял руку на собственного ребенка, а уж тем более – за драку с таким противным мальчишкой, как Джонс, который сам первый лезет обзываться. Поэтому отец сделал единственное, что мог: прилюдно пообещал не брать Вивьен на пикник, о чем сильно потом жалел. Они с мамой жарко спорили каждый вечер, надо ли было так поступать, да только сказанного не воротишь. Слишком много людей слышали отцовское обещание. Слова сорвались у него с языка и вошли в уши Вивьен, а она даже в свои восемь лет знала, что теперь остается одно: выпятить подбородок, скрестить руки на груди и сделать вид, будто ей не очень-то и хотелось ехать.

Так и вышло, что она осталась дома одна в самый жаркий день лета тысяча девятьсот двадцать девятого года, когда вся ее семья укатила в Саутпорт на ежегодный пикник лесозаготовщиков. Во время завтрака отец строго-настрого объяснил, что делать и чего не делать (второй перечень был гораздо длиннее), мама, думая, что никто на нее не смотрит, раза два огорченно стиснула руки, всем детям превентивно дали по ложке касторки, а Вивьен – две (потому что ей сегодня будет в два раза нужнее), и, после недолгой суматохи сборов, все остальные уселись в «Форд» и выехали на проселочную дорогу.

Без них в доме стало тихо и как-то даже темно. Пылинки неподвижно повисли в воздухе. С кухонного стола, за которым все смеялись и спорили еще минуту назад, убрали остатки завтрака; теперь там остывали мамины банки с вареньем и лежал блокнот, в котором отец велел написать извинения мистеру Вэю и Поли Джонсу. Вивьен написала: «Дорогой мистер Вэй!» – потом зачеркнула «дорогой» и стала смотреть на чистый лист, гадая, сколько слов надо, чтобы его заполнить. Хорошо бы эти слова как-нибудь появились на бумаге до папиного возвращения.

Когда стало ясно, что извинение само не напишется, Вивьен положила авторучку, закинула руки за голову и немного поболтала босыми ногами, оглядывая комнату: картины в тяжелых рамах, мебель красного дерева, плетеную кушетку под вязаным кружевным покрывалом. Все это составляло дом – ненавистное место, где взрослые и уроки, где чистят зубы и умываются, расчесывают волосы и завязывают шнурки, где тебе говорят «не шуми» и «не бегай», где мама пьет чай с тетей Адой и куда приходят с визитами доктор и пастор. Здесь скука смертная, зато – Вивьен, пораженная внезапной мыслью, задумчиво пососала щеку – зато сегодня дом полностью в ее распоряжении, и вряд ли такой случай еще когда-нибудь повторится.

Сперва она немного почитала дневник своей старшей сестры Айви, потом перебрала журналы Роберта и поиграла в мраморные шарики Пиппина и, наконец, открыла мамин шкаф. Вивьен сунула ноги в туфли, которые мама носила еще до ее рождения (подкладка приятно холодила ступни), потерлась щекой о любимую мамину блузку, тонкую, шелковую, сняла с комода шкатулку орехового дерева и перемерила бусы. В ящике стола она нашла папину армейскую кокарду, тщательно сложенную копию демобилизационного удостоверения, перевязанную лентой пачку писем и лист бумаги, на котором под надписью «Свидетельство о браке» стояли папино и мамино имена тех времен, когда мама была Изабель Карлайон («место рождения: Оксфорд, Англия»), а никто из них еще не появился на свет.

Тюлевые занавески затрепетали, и в окно потянуло запахами эвкалипта, мирта и перезрелых манго на дереве, которым отец так гордился. Вивьен убрала бумаги в ящик и вскочила. Небо было безоблачное, синее-пресинее и ровное, словно кожа на барабане. Инжирные листья поблескивали на солнце, плюмерии стояли в розовых и желтых цветах, в джунглях за домом перекрикивались птицы. Будет удушающе жаркий день, с удовольствием подумала Вивьен, а потом – гроза. Она любила грозы: темные тучи и первые крупные капли, пыльный запах пересохшего краснозема и шум хлещущего по стенам ливня, когда отец ходит по веранде взад-вперед, попыхивая трубочкой, и глаза у него блестят радостным возбуждением, а за окнами стонут и гнутся пальмы.

Вивьен круто повернулась. Невозможно было торчать дома, когда снаружи так хорошо. Она сбегала на кухню, собрала в пакет оставленный мамой ленч и добыла в шкафу еще две овсяные печеньки к той одной, которую положила мама. Цепочка муравьев ползла по краю раковины и дальше вверх по стене. Муравьи знали, что будет дождь. Начатое письмо все так же лежало на столе. Не глядя на него, Вивьен вприпрыжку выбежала на заднюю веранду. Она никогда не ходила, как все люди, разве что взрослые заставят.

Неподвижный воздух обдал ее влажным жаром, дощатый пол раскалился так, что обжигал ступни. Идеальный день для поездки на море. Вивьен попыталась угадать, где сейчас остальные, доехали ли уже до Саутпорта. Наверное, папы, мамы и дети плещутся в воде, смеются, раскладывают еду для пикника. Или, может, ее семья катается на кораблике. Роберт подслушал, как папины однополчане говорили про новый пирс. Вивьен представила, что ныряет с него рыбкой, уходит в глубину быстро-быстро, а соленая вода холодит кожу и попадает в нос.

Конечно, она могла сбегать к Ведьмину водопаду и окунуться, но в такой день каменная ванна совсем не то, что соленый океан, к тому же ей запретили выходить из дому, а по пути туда обязательно попадешься на глаза кому-нибудь из городских сплетниц. Еще хуже, если там Поли Джонс, греет жирное белое пузо, словно большой старый кит. Тогда она точно не удержится. Пусть только попробует еще раз назвать Пиппина идиотиком! Тут-то она ему и вмажет! Нет, пусть только попробует!

Разжав кулаки, Вивьен глянула в сторону сарая. Старина Мак, бездомный, что-то там сейчас чинит. К нему всегда интересно заглянуть, но отец запретил Вивьен приставать к Старине Маку, у того своей работы хватает, ему не за то деньги платят, чтобы он болтал с девочкой, у которой уроки не выучены и комната не прибрана, да еще и поил ее чаем из котелка. Старина Мак знает, что Вивьен оставили дома одну, и в случае чего поможет, но если она не истекает кровью и не отравилась, в сарай ей дорога заказана.

Оставалось только одно место, куда можно сгонять.

Вивьен сбежала по широким ступеням, промчалась через лужайку, обогнула клумбы, где мама пыталась выращивать розы, а отец ей ласково напоминал, что тут не Англия, и, три раза подряд сделав «колесо», понеслась к ручью.

Вивьен убегала туда с тех пор, как научилась ходить. Срывая ветки мимозы и красные ершики каллистемона, стараясь не наступать на муравьев и пауков, она ускользала меж серебристых эвкалиптов все дальше и дальше от людей и домов, учителей и правил. Это было ее самое любимое место в мире, ее собственное и больше ничье.

Сегодня Вивьен торопилась больше обычного. Сразу за первым обрывчиком, где уклон становился круче и начинались муравейники, она крепче стиснула пакет с перекусом и побежала, ныряя под ветки, прыгая через камни, съезжая по кучам прелой листвы и радостно чувствуя, как сердце колотится о ребра, а ноги сами несут и несут ее вниз, так что дух захватывает от скорости.

Птицы чирикали над головой, насекомые гудели, водопад в Лощине мертвеца журчал и бормотал. Яркие цветные кусочки перетряхивались и складывались по-новому, словно в калейдоскопе. Буш был живой: деревья говорили друг с другом надтреснутыми старческими голосами, тысячи незримых глаз смотрели с ветвей и поваленных стволов, и Вивьен знала: если остановиться и припасть ухом к земле, услышишь звуки давно ушедших времен. Впрочем, она не останавливалась, а со всех ног спешила к ручью, вьющемуся в глубокой ложбине.

Никто, кроме Вивьен, не знал, что ручей волшебный, особенно одно место, где за поворотом было почти круглое озерцо. Здешние горы образовались миллионы лет назад, когда земля вздохнула, содрогнулась, и каменные плиты взгромоздились одна на другую, так что возникло это углубление, заполненное водой: по краям озерцо было мелкое, а в центре дно резко обрывалось. Тут-то Вивьен и сделала однажды свое открытие.

Она черпала воду стеклянной банкой, которую стянула у мамы на кухне и прятала в дупле гнилого бревна за папоротниками. В этом дупле Вивьен хранила все свои сокровища. Из ручья всегда можно было выудить что-нибудь интересное: угрей, головастиков, старые ржавые ведра, а один раз Вивьен нашла там целую вставную челюсть.

В тот день она лежала на животе и, глубоко погрузив руки в воду, пыталась поймать огромного головастика. Он раз за разом уплывал из банки, и Вивьен наклонилась еще ниже, так что почти коснулась лицом воды. Тут она их и увидела, сразу несколько, оранжевые мерцающие огни на самом дне озерца. Сперва она подумала, что это отражение солнца, и подняла голову. Нет: небо и впрямь отражалось в воде, но иначе. Огоньки были дальше, за скользким тростником и зеленой слизью, покрывающей дно ручья. Они были где-то еще. Где-то.