Красная Латвия. Долгая дорога в дюнах - И. Э. Исаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дорога вдоль апельсиновой рощи изрыта воронками. Пыль еще не улеглась, бомбежка была совсем недавно.
По дороге, объезжая воронки и вихляя из стороны в сторону, мчался мотоцикл с коляской. Оба, мотоциклист и пассажир, в моно – синий холщовый комбинезон с застежкой «молния». У пассажира полевая сумка, какие носят офицеры.
Мотоцикл проехал мимо догоравшего грузовика, мимо покосившегося столба с указателем-стрелкой «На Toлeдo», мимо деревьев с расщепленными стволами и срубленными макушками, мимо опрокинутой двуколки с убитой лошадью.
Сквозь стрекотание мотоцикла все отчетливее слышался рокот другого, все заглушающего мотора.
Пассажир в коляске первым увидел самолет и торопливым жестом приказал свернуть с дороги. Оба бросились под чахлые, серые от пыли придорожные оливы и упали плашмя на землю. Одномоторный «фиат» снизился до бреющего и пролетел вдоль дороги, прошив реденькую рощицу длинной грохочущей очередью. Пуля пробила полевую сумку пассажира. «Фиат» улетел, стих шум мотора, пассажир отряхнулся и скомандовал:
– Аванти, Фернандес!
Но Фернандес остался недвижим. Две пули попали ему в спину, два кровавых пятна расплылись по комбинезону.
Пассажир поднял тело убитого, понес к мотоциклу, втащил в коляску, снял с него невредимую, без единой царапины каску, надел ее поверх своего берета, сел на место водителя и только тогда заметил, что из пробитого бензобака тонкой струйкой вытекало горючее. Он заткнул дырку патроном с пулей, неуверенно завел мотор и, медленно объезжая старые воронки, поехал дальше.
Были ранние сумерки, когда мотоцикл въехал в ворота монастырского подворья, где обосновался командный пункт.
Два монаха вынесли на носилках раненого и положили на двуколку с сеном, запряженную мулом.
Долговязый боец Курт из группы подрывников перебирал пулемет, сидя в тени забора, и напевал по-немецки марш интербригад. Мотоцикл не успел остановиться, а Курт уже вскочил на ноги: по-видимому, ждал его.
Водитель, запыленный до неузнаваемости, подал знак Курту и показал на человека, который в неестественной позе полусидел-полулежал в коляске. Водитель снял каску вместе с беретом. Курт тоже обнажил голову. Вдвоем перенесли Фернандеса в тень, монахи накрыли его черным покрывалом.
Приезжий сказал что-то Курту, торопливо прошел через двор, поправляя ремень с сумкой и на ходу отряхиваясь беретом от пыли. Подошел к часовому, стоявшему у входа в полуподвал, и спросил:
– Камарада Гришин? Часовой кивнул:
– Проходите, вас давно ждут.
Он спустился в подвал, глаза еще не привыкли к полутьме, его окликнули по-испански, и тот же голос нетерпеливо спросил по-русски:
– Почему так поздно, Хаджи? – Человек сидел за столиком, тускло светила «летучая мышь».
– До перевала далеко, а ночи короткие. С трудом добрался, Павел Иванович, – Ксанти говорил с легким кавказским акцентом; он подошел к столику, положил возле лампы запыленную полевую сумку.
Берзин встал. На его широкие плечи накинута кожаная куртка, головой он едва не касался потолка. Взял сумку, увидел дырку от пули и вопросительно посмотрел на прибывшего.
– Фашисты висят над дорогой. Налет за налетом… Фернандес убит…
Берзин поднял «летучую мышь» над головой и осветил подвал. То был винный погреб вдоль стены стояли большущие бочки; на одной мерцала свеча. На полу, прислонясь к бочкам, сидели бойцы интербригады и герильерос в крестьянском платье. Чужестранцы в кожаных ботинках на шнурках, кто-то в крагах, высоких сапогах, а испанцы обуты в альпаргатас – легкие серые полотняные тапочки на веревочной подошве.
Ксанти коротко кивнул Цветкову, который собрал вокруг себя несколько русских парней и возбужденно рассказывал:
– …Согнулся в три, если не в четыре, погибели, подлез под сваи, приладил свой подарочек, аккуратненько перевязал бикфордовым шнурочком, прикурил от него и только прополз на карачках метров семь – десять – ка-ак жахнет!!! Не успел сказать генералу Франко экскьюз ми, в смысле «пардон»…
Тишина, камарадас, – приказал Берзин, перекрывая гул голосов и смех. И после короткой паузы добавил, – шапки долой! Фернандес убит…
Встали, обнажили головы, послышалось на нескольких языках:
– Мир его праху!
– Бедняга Фернандес!
– Честь его памяти!
Ксанти отер серые губы, взял кружку, подошел к винной очке, нетерпеливо открыл кран – ни капли. Цветков сочувственно поглядел и налил ему вина из бутылки, оплетенной соломой.
Берзин извлек из сумки пакет, сорвал сургучные печати, внимательно, не торопясь, ознакомился с бумагами и развернул сложенный вчетверо, пробитый пулей план аэродрома.
Он расстелил план на столе.
– Камарадас, прошу всех взглянуть. Вот отсюда они летают на Мадрид. Летчики из «Кондора», эскадрилья Физелера и другие душегубы. Нужно сжечь эти бомбардировщики! Это приказ командования и просьба жителей Мадрида. Ночью попрощаемся на перевале «Сухой колодец». Хочу вас проводить.
Берзин познакомил подрывников с заданием, долго водил пальцем по плану аэродрома.
– …Цистерны, ангары, а здесь таверна. Она открыта до глубокой ночи. Учтите, туда может набиться и больше десятка посетителей… Здесь, здесь и вот здесь – зенитки. От восточных ворот держитесь подальше, там командансия, оттуда ходит караул на смену. Ваши исходные позиции – левофланговая апельсиновая роща, канал Альфонсо. Действуйте разрозненными группами, но одновременно. После операции пробирайтесь на старую тропу.
Болгарин Людмил, высоченный и широкоплечий, переводил его напутствия на испанский.
– С кем я иду? – спросил Цветков.
– В твоей группе Курт, Людмил, двое герильерос из местных, – ответил Ксанти. – Старый Баутисто с проводниками ждет на перевале…
Горный перевал «Сухой колодец» был освещен луной. Редкой цепочкой уходили по тропе подрывники. Рядом с Берзиным стоял Мигэль. Ксанти проверял у каждого уходящего, как подогнано снаряжение – не бренчит, не звенит ли при ходьбе? Ящик с бутылками бензина переложен пахучим сеном. Мул навьючен коробками, аккуратно привязанными, каждая в отдельности. Погонщик прикрыл поклажу холстиной.
Навьюченного мула вел на поводу старый крестьянин, заросший седой щетиной.
– Баутисто, – обратился к нему Ксанти, – где запалы?
– Не беспокойтесь, камарада. Запалы лежат отдельно от динамита.
Наконец к мулу приторочили поклажу, позже ее переложат в заплечные мешки. Мул тронулся с места. Берзин подошел к Баутисто, крепко пожал руку, попрощался и Мигэль.
Следом за Баутисто прошагал долговязый Курт с ручным пулеметом на плече, к поясу подвязан котелок, слегка поблескивающий при лунном свете.
За Куртом шел пастух с котомкой на спине, с кнутом в руке и погонял небольшую отару овец. На нем – широкая соломенная шляпа, лица не видно. Проходя мимо командиров, пастух взмахнул кнутом и крикнул озорно:
– Но-о-о, залетные!
– Цветков идет в гости со своим шашлыком, – засмеялся Ксанти.
Только, Василий, не играй с огнем, – успел сказать Берзин вдогонку Цветкову.
В ответ донеслось залихватское:
– Все будет о’кей, сеньор Павел Иванович! Гуд бай, в смысле «пока».
Прошагали еще два испанских
