Дьявольская альтернатива - Фредерик Форсайт

Глава 9

Советский посол в Вашингтоне был бледен от гнева, когда встретился 2 января в государственном департаменте с Дэвидом Лоуренсом.

Американский госсекретарь принимал посла по его просьбе, хотя в данном случае больше бы подошло слово «требование».

Посол монотонно зачитал свой официальный протест. Как только он закончил чтение, сразу же положил текст заявления на стол перед американцем. Лоуренс, который предполагал заранее, о чем будет идти речь, не замедлил с ответом, который подготовили для него юридические советники – трое из них выстроились на всякий случай сзади его кресла.

Он выразил согласие с тем, что Западный Берлин действительно не является суверенной территорией, а находится под оккупацией четырех держав-победительниц. Однако западные союзники давным-давно согласились, что в вопросах юриспруденции западноберлинские власти будут заниматься всеми уголовными и гражданскими делами, за исключением тех, которые попадают исключительно в сферу компетенции военного законодательства западных союзников. Угон авиалайнера – хотя и является тягчайшим преступлением – но был совершен не гражданами США, не против граждан США, а также не на территории авиабазы США в Темпельгофе. Следовательно, это дело попадало в сферу компетенции гражданского законодательства. Соответственно, правительство США заявляет, что у него не было юридических оснований для задержания неамериканских граждан на территории Западного Берлина, даже учитывая тот факт, что самолет приземлился на базе ВВС США. Поэтому он вынужден отказать в принятии протеста советской стороны.

Посол выслушал его, храня ледяное молчание. Он вновь повторил, что не может принять объяснение американской стороны, отвергает его, и он, соответственно, доложит своему правительству. Закончив на этой ноте, он повернулся и направился в свое посольство, чтобы проинформировать Москву.

Собравшиеся в этот день в маленькой квартирке в лондонском районе Бейсуотер трое человек смотрели на кучу газет, раскиданных по всему полу.

– Это – катастрофа, – горестно выдохнул Эндрю Дрейк, – черт побери, какая катастрофа. Сейчас они уже должны были быть в Израиле. Через какой-то месяц их бы освободили, и они могли бы сразу же собрать пресс-конференцию. Какого черта им надо было убивать этого капитана?

– Учти, что он садился в Шёнефельде и отказался лететь в Западный Берлин, так что с ними в любом случае покончили бы, – высказал соображение Азамат Крим.

– Они могли оглушить его, – фыркнул Дрейк.

– В горячке момента, – заметил Каминский. – Ну что теперь будем делать?

– Эти пистолеты можно будет проследить? – спросил Дрейк Крима.

Маленький татарин отрицательно покачал головой и ответил:

– До того магазина, где я купил их, – возможно. Но не до меня. Когда я покупал их, удостоверения личности у меня никто не спрашивал.

Дрейк стал мерить шагами ковер, погрузившись в раздумье.

– Я не думаю, что их выдадут обратно, – наконец произнес он. – Советы хотят получить их обратно за угон самолета, убийство Руденко, нападение на сотрудника КГБ на борту и, конечно, на того, другого, – у кого они забрали удостоверение личности. Но самое серьезное – это убийство капитана. И все же мне кажется, что западногерманское правительство не отправит двух евреев назад на верную казнь. С другой стороны, они предстанут перед судом и будут осуждены. Может быть, даже пожизненно. Мирослав, как ты думаешь, они раскроют рот насчет Иваненко?

Украинский беглец отрицательно покачал головой.

– Только не в самом центре Западного Берлина. Немцы ведь, в конце концов, могут передумать и выслать их обратно. Это в том случае, если они поверят им – что вряд ли, поскольку Москва будет отрицать смерть Иваненко и вполне может представить его двойника. Но Москва-то им поверит и ликвидирует их. Немцы, поскольку не поверят им, не станут ставить вокруг них специальную охрану. Они не станут рисковать и будут хранить молчание.

– Для нас от этого никакой пользы, – указал на очевидное Крим. – Весь смысл нашей операции – всего, через что нам пришлось пройти, – заключался в нанесении страшного унижения всему советскому государственному аппарату. Мы не можем дать эту пресс-конференцию, так как не знаем тех деталей, которые могли бы убедить мир. Это могут сделать только Мишкин и Лазарев.

– Значит, их надо вытащить оттуда, – твердо заявил Дрейк. – Мы обязаны разработать вторую операцию, чтобы доставить их в Тель-Авив, где они получат гарантии своей свободы и жизни. В противном случае, все это не имело смысла.

– И что теперь? – повторил Каминский.

– Будем думать, – сказал Дрейк. – Разработаем способ, какой-нибудь план и претворим его в жизнь. Они не будут сидеть и гнить всю жизнь в Берлине, имея в голове такую тайну. Кроме того, у нас не так много времени: Москва не замедлит сопоставить факты. Ниточка у них теперь есть, и вскоре они узнают, кто проделал в Киеве эту работу. Тогда они станут планировать, как отомстить им. Нам надо опередить их.

Холодный гнев советского посла в Вашингтоне не шел ни в какое сравнение с бешенством его коллеги в Бонне, когда два дня спустя русский дипломат встретился с западногерманским министром иностранных дел. Он настойчиво повторял, что отказ правительства Федеративной Республики выдать двух преступников и убийц советским, либо восточно-германским властям, является беспардонным ударом по их до того дружественным отношениям и может быть воспринят только как враждебный акт, и никак иначе.

Западногерманский министр чувствовал себя, как уж на сковородке. В глубине души он сам хотел, чтобы «Туполев» остался на посадочной полосе в Восточной Германии. Не стал он указывать и на тот факт, что русские всегда сами настаивали, что Западный Берлин не является частью Западной Германии, и значит, им следовало бы обратиться к Сенату в Западном Берлине.

Посол в третий раз затянул прежнюю песню: преступники – советские граждане, потерпевшие – также советские граждане, самолет – территория Советского Союза, преступление произошло в советском воздушном пространстве, а убийство – либо на самой, либо в нескольких футах над посадочной полосой в главном аэропорту Восточной Германии. Преступники, следовательно, должны предстать перед советским, или, по крайней мере, перед восточногерманским судом.

Министр иностранных дел попытался как можно вежливее объяснить, что все прецеденты указывают на то, что угонщиков можно судить и по законам страны, куда они прибыли, если эта страна решит использовать свое право на это. Никоим образом, по его мнению, это не должно рассматриваться, как недоверие к справедливости советского правосудия…

Черт побери, подумалось ему: ни один разумный человек в Западной Германии, начиная с правительства и кончая прессой и общественностью, ни секунды не сомневался в том, что выслав Мишкина и Лазарева обратно, их передадут прямо в руки КГБ. После чего их ждет допрос, трибунал и немедленный расстрел. Кроме того, они были евреями, и здесь также заключалась проблема.

В первые дни января существует огромный голод на новости, и западногерманская пресса создавала теперь из истории с угоном сенсацию. Консервативные и влиятельные газеты, входившие в концерн Акселя Шпрингера, настаивали, чтобы несмотря на все, что они там совершили, оба угонщика должны предстать перед справедливым судом, который мог быть гарантирован только в Западной Германии. Баварская ХСС, на поддержке которой и держалась правительственная коалиция, дула в ту же дуду. Некоторые источники давали прессе огромный объем точной информации и самые живописные детали о последних акциях КГБ в Львовской области, уроженцами которой были угонщики, делая на этой основе предположение: бегство от террора вполне допустимо, правда, способ этого бегства нельзя оправдать. Наконец, недавнее обнаружение очередного коммунистического агента, пробравшегося на высокую государственную должность, отнюдь не прибавит популярности правительству, готовому пойти на примирительные шаги по отношению к Москве. А ведь скоро земельные выборы…

Министр получил прямые указания от канцлера: Мишкин и Лазарев, начал он передавать их содержание послу, получат возможность предстать перед судом в Западном Берлине, и если, – а точнее, когда, – будут осуждены, получат такие сроки заключения, которые окажут на них благотворное воздействие.

Заседание Политбюро, состоявшееся в конце этой недели, было бурным. Вновь в комнате не было стенографисток, молчали магнитофоны.

– Это – неслыханное безобразие, – взорвался Вишняев. – Вот вам еще один скандал, который унижает Советский Союз в глазах всего мира. Это не должно было случиться.

Он подразумевал, что произошло это только потому, что во главе их стоит все слабеющий Максим Рудин.