Снежный шар - Пак Соён
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот тварь! – Резко вскочив с места, Ча Хян задевает коленями столик, он подскакивает и грохается всеми ножками об пол. – Да это Ча Соль ее сбила!
– Мне тоже так пока…
– Тварь! Психопатка! Чокнутая убийца!
Еще пару минут я сижу и с округлившимися глазами выслушиваю поток отборной ругани. Мне уже ясно и без лишних вопросов, что именно Чо Мирю была самой близкой подругой Ча Хян. Я пересказываю слова доктора и убеждаю ее, что Чо Мирю, скорее всего, уже поправилась, но умалчиваю о том, как ее рвало и в каком ужасе она пребывала, услышав про черный лимузин.
Упав в кресло, Ча Хян плачет навзрыд. Такое ощущение, что вместе со слезами она хочет выплеснуть печаль, которая всю жизнь копилась в ее душе. Рыдания прерываются проклятиями и пинками по невидимому врагу.
– «Привидение»! «Зараза»! Да как можно вытерпеть такое? – причитает она, уткнувшись головой в колени.
Я привязана наручником и не могу подойти и похлопать ее по плечу, не могу и принести ей бутылочку ее любимого алкоголя. Поэтому, вытянув как можно дальше свободную руку, я толкаю к ней стоящую на столе коробку салфеток.
– Вот салфетки…
Я едва дотягиваюсь до коробки кончиками пальцев, поэтому стараюсь толкнуть посильней. В результате коробка летит через весь стол и ударяет Ча Хян прямо в макушку.
– Ча Квибан, старый ублю…
Ее проклятия в адрес родного отца, режиссера сериала, где снималась Чо Мирю, резко обрываются.
– Ой, прости. Хотела тебе подать салфетку вытереть слезы. Пожалуйста, продолжай.
Ча Хян вдруг перестает плакать и пристально смотрит на меня.
– Эй, а почему ты Чо Мирю назвала девушкой, а меня назвать онни не захотела? Между прочим, я ее всего на два года старше. – И она снова заливается слезами.
От неожиданности я теряюсь.
– Ну, так… просто подумала, не слишком ли это странно, учитывая все обстоятельства, – говорю я, пожимая плечами, и в следующий миг Ча Хян покатывается со смеха. Глядя на нее, я и сама начинаю смеяться, так что из глаз ручьем льются слезы.
– Спасибо тебе, Чон Чобам. Спасибо, что спасла Чо Мирю.
Впервые с тех пор, как оказалась в этом доме, я смотрю на Ча Хян с радостной улыбкой.
Ты не могла бы зайти вместо меня на почту? Узнай, пожалуйста, не пришло ли мне письмо?
Я добродушно улыбаюсь, глядя на женщину, письма от которой так ждала Чо Мирю.
Прошло уже сорок восемь часов, как с меня сняли наручники, но я до сих вне себя от счастья, что вновь обрела свободу движений и наконец могу самостоятельно умыться.
Мое лицо все в мыльной пене, но вопрос так и рвется с языка, и я осторожно спрашиваю Ча Хян:
– Почему ты ни разу не отправила Чо Мирю рождественскую открытку?
Ча Хян стоит, прислонившись к дверному косяку, и потягивает через трубочку мутную жидкость из бутылки.
– Здесь нет почты. И нет телефона. Здесь нет связи с внешним миром.
Единственное связующее звено – грузовик, доставляющий товары из Сноубола. Именно на нем Ча Соль отправила меня сюда в деревянном ящике, словно вещь.
– А как тогда вы обмениваетесь с ней письмами?
За тот месяц, что я здесь, Ча Соль прислала Ча Хян уже два или три письма, где рассказала, что «Чон Чобам» прекрасно справляется с ролью Хэри, а Ча Хян ей в ответ лгала, что тоже прекрасно справляется с ролью сторожа для Пэ Сэрин.
– Просто у нас с сестрой есть помощники.
– Помощники?
Она кидает мне полотенце, а сама прыгает в кресло.
– А что тут такого?
Вытерев лицо, я пытаюсь вернуть Ча Хян к нашему недавнему разговору, который так неожиданно прервался слезами и проклятиями.
– А может быть, ты сумеешь снова послать меня в Сноубол в том же ящике? Я видела, он все еще стоит снаружи.
– И как ты себе это представляешь? Там же все утыкано камерами.
– Ну, ведь эти камеры не ищут нарушителей.
– Ча Соль увидит все записи, на которых мелькнуло твое лицо.
– Да. Но увидит только спустя неделю.
Чтобы получить доступ к записям с камер, режиссеру нужно ждать неделю. Как бывший режиссер, Ча Хян не может об этом не знать.
– Если ты одолжишь мне что-нибудь из своей одежды, которую носила, когда жила в Сноуболе, я смогу проникнуть в телестудию под видом Хэри.
– Ты собралась на телестудию?
– В тот момент, когда Пэ Сэрин будет вести прямой эфир прогноза погоды, я появлюсь рядом с ней в кадре, похожая на нее как две капли воды. Тогда зрители узнают, что у Хэри есть двойники, что перед камерой не Хэри и что она уже давно умерла.
Я натыкаюсь на колючий взгляд Ча Хян. Опустив бутылку, она угрюмо замечает:
– Твой план – это чистое самоубийство. Пэ Сэрин будет до конца настаивать, что она и есть настоящая Хэри. Тем временем люди решат, что обманщица – это ты, а не Ча Соль. Таким образом, ей ты никакого вреда не причинишь, зато она, узнав, что ты собиралась сделать, просто убьет тебя.
Ча Хян рассуждает со спокойной уверенностью. Я же не знаю, как спасти свой план.
– А если ты выступишь как свидетель? У тебя ведь ее письма…
– А кто мне поверит? Подумаешь, младшая сестра – неудачница, которая позавидовала славе и таланту старшей… Скорее, люди поверят в это.
Я думала, что прошу ее о чем-то таком, на что ей будет сложно решиться, но сама удивилась, как легко она отказалась, в пух и прах разбив все мои доводы.
– Так что же остается, сдаться? Жить дальше, даже не пытаясь ничего изменить и с безопасного расстояния осыпать Ча Соль проклятиями, зная, что она точно не услышит?
– Намекаешь, что я так живу?
– Я не это хотела сказать, но, если подумать, это не так и далеко от правды.
Некоторое время она глядит в мое угрюмое лицо и вдруг предлагает:
– Если ты закончила, то, может, послушаешь, что придумала я?
– Говори сколько влезет! – Отвернувшись к окну, я смотрю на хмурое небо.
Тем временем Ча Хян направляется в свою секретную кладовку, которая вечно закрыта на ключ, и возвращается оттуда с двумя огромными рюкзаками.
– Что, решила меня выгнать?
– До сих пор еще ни один актер не осмелился пожаловаться на своего режиссера, стоя перед камерой. И понятно почему: в первую очередь эту запись увидит сам режиссер, когда будет монтировать новую серию. Ведущие новостей или прогноза погоды – это актеры, чья жизнь и так удалась, поэтому им в принципе нет необходимости на что-либо жаловаться.
– Что ты хочешь сказать?
Ча Хян кидает мне один из рюкзаков.
– Когда пытаешься сделать то, чего никто раньше