Черная сотня. Происхождение русского фашизма - Уолтер Лакер

Еще одно распространенное проявление мании преследования — вера в то, что практически все умершие деятели крайней правой были на самом деле убиты сатанинскими силами. Уже упоминались предположения, что Лермонтова и Есенина убили политические враги. Когда в 1991 году умерли два видных антисемита — Бегун и Евсеев, а третий, Смирнов-Осташвили, повесился в тюрьме, правые не сомневались, что их убили либералы. То же, открыто или намеками, говорилось о менее видных фигурах — Селезневе, Цыкунове (Кузьмиче) и Олеге Шестакове («…Он умер от удара, или от внутреннего кровоизлияния, или от сердечной недостаточности. Знаем мы, что это означает…»). Каждый раз правые начинали громко и упорно требовать расследования и поимки подлинных убийц.

В последний день 1991 года в Санкт-Петербурге повесился воинствующий деятель правой Николай Кислов. Правая московская газета («Пульс Тушина». 1992. № 26) немедленно объявила, что он был убит, и потребовала специального расследования. Основание — очки Кислова не были найдены на месте самоубийства.

Барда правой Игоря Талькова застрелили в Санкт-Петербурге 6 октября 1991 года. Тридцатипятилетний певец был весьма популярен в правых кругах. Незадолго до смерти он сказал в интервью, что, хотя он и не член «Памяти», взгляды этой организации ему близки[269]. Талькова застрелили в театре, во время концерта, свидетелями тому было много людей. В деле была замешана женщина (другая звезда поп-музыки по имени Азиза), или деньги, или и то и другое. Но в объяснении, которое дала этому случаю правая в десятках статей, заявлений и речей, утверждалось, что Тальков убит не из-за Азизы, а потому, что он был патриот, монархист и добрый христианин. «Как долго еще будут сатанинские силы открыто охотиться на наших лучших людей, цвет нации?» Раздавались горькие жалобы на то, что власти не обнаруживают никакого интереса к раскрытию подлинных убийц, а, наоборот, изо всех сил стараются уничтожить улики.

Генерал Виктор Филатов и писатель Дмитрий Балашов — известные функционеры правого лагеря. Филатов был главным редактором «Военно-исторического журнала», когда там печатались отрывки из «Майн кампф» (по словам Филатова, при моральной поддержке маршала Язова и Генерального штаба)[270]. Публикация, как доказывал Филатов, была осуществлена из чисто академического интереса и преследовала очень простую цель — дать русскому читателю более полную возможность понять интеллектуальную историю нашего времени. Еще любопытнее другое заявление Филатова. Якобы, следуя приказам сионистов, Конгресс США (sic!) избрал некоторых советских руководителей — Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе — исполнителями своего решения — уничтожить Советский Союз: «Необходимо было поставить во главе государства человека, целую новую команду, которая могла бы разрушить все то, что было успешно построено». Сходные обвинения выдвигал Сергей Бабурин — юрист и видный член парламента, отнюдь не экстремист, лидер Русского национального собора и других заметных организаций того же типа.

Балашов в своих публикациях демонстрирует определенный скептицизм и терпимость. Он признает, что теория «жидомасонского заговора» в ее буквальном понимании слишком упрощена и не может быть принята в современном мире, а идея «мирового господства» евреев безумна и не имеет практического смысла[271]. Однако после нескольких уступок здравому смыслу Балашов вновь уходит в прежний мир заговоров — убийство Столыпина, немецко-американско-еврейское золото, уплаченное Ленину, Ахад Гаам как тайный правитель земного шара и «Протоколы».

Коллега Балашова, критик Михаил Лобанов, высоко ценимый правыми, назвал заговор демократов тысячеголовой гидрой, запрограммированной на «подчинение всех нас сатанинскому масонскому мировому правительству». А известный поэт Т. Глушкова пишет «о тщательно скоординированном антинациональном заговоре».

В подоплеке таких взглядов лежит убеждение, что подлинная правда о событиях в мире — не та, что публикуется средствами массовой информации, обсуждается политическими лидерами Востока и Запада или описывается политологами и академическими историками. Истина тщательно скрывается и доступна лишь немногим избранным. Только эти избранные способны определить действительные силы, формирующие исторические события, выявить интересы и планы, которые скрываются за мнимым миром, принимаемым большинством людей за реальный.

Последний пример. Только простаки верят, что германское экономическое чудо было результатом плана Маршалла, валютной реформы, наличия квалифицированных и трудолюбивых рабочих, инициативы, политического и хозяйственного руководства, сотрудничества между профсоюзами и большим бизнесом. Подлинное объяснение следует искать глубже: при Гитлере триллионы (sic!) долларов были вывезены за пределы Германии, главным образом — в Латинскую Америку. Там они были вложены в торговлю наркотиками, и из прибылей от нее финансировалось германское экономическое чудо[272]. Принимая теории заговора, группы русской правой отказываются от реальности и здравого смысла. Невозможно винить в этом травму 1991 года, ибо многие фантазии существовали задолго до того. Трудно не посочувствовать русским патриотам, живущим в мире без единого луча надежды. Законный вопрос — почему русский народ должен подвергаться таким ужасным испытаниям? Можно подумать, что, подобно некоему коллективному Иову, Россия неотвратимо обречена на страдания. Однако никакие удары судьбы не оправдывают того безумия, которое стало неотделимой составляющей доктрины крайней правой. Теории заговора — опиум для правых экстремистов, и чем глубже укореняется дурная привычка, тем труднее и болезненнее избавляться от нее[273].

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Борьба за власть после 1987 года

Глава двенадцатая

Цари и казаки монархисты

В 50-е годы, в аргентинском изгнании, Ивана Солоневича спросили (это было незадолго до его смерти), как он оценивает шансы восстановления монархии в России. Солоневич ответил без колебаний: «Почти на сто процентов». В то время все, кроме горстки сторонников Романовых — в основном 70–80-летних стариков, считали такую оценку смешной. После кончины коммунизма реставрация монархии в России все еще представляется весьма маловероятной, но ее уже не отвергают как совершенно невозможную[274]. После убийства Николая II и его семьи в 1918 году бесспорных кандидатов на трон Романовых не осталось. Брат царя Михаил, которого Николай II назначил своим наследником после отречения от престола, был также убит в 1918 году. Мария Федоровна, мать Николая, принцесса Датская, вернулась на родину, где ее встретили не слишком сердечно. В общем, европейские монархи не выказали ни чувства солидарности, ни особого желания помочь двоюродным и троюродным братьям и сестрам русского царя, бежавшим на Запад. В то время у русской монархии осталось мало сторонников как в самой стране, так и за ее пределами.

Царская власть была дискредитирована множеством скандалов, очевидной некомпетентностью и явным нежеланием откликнуться на требования времени. Антибольшевистские силы белого движения не слишком высоко вздымали знамя монархии — этот символ не пользовался популярностью.

В Советском Союзе о Романовых постепенно забыли. Даже в эмиграции, где было немало монархистов, великий князь Кирилл Владимирович (1876–1938) только в августе 1924 года объявил, что он, как старейший из выживших членов династии, является единственным законным наследником русского престола. (Кирилл был правнуком Николая I и двоюродным братом Николая II.) Семейный совет Романовых и Высший монархический совет в Берлине сочли эти притязания сомнительными, ибо великие князья Дмитрий Павлович (1891–1942) и Николай Николаевич (1856–1929) также могли претендовать на трон, а сторонников у них было больше. Основную поддержку Кириллу оказала немецкая крайняя правая, в том числе баварское окружение Гитлера. В защиту Кирилла следует сказать, что он, вероятно, даже не сам предложил себя в цари: его интерес к политике сильно уступал страсти к спортивным автомобилям. Кирилла подталкивали политические амбиции его жены Виктории Федоровны, дочери герцога Саксен-Кобург-Готского. По иронии судьбы, Виктория была неприемлема для многих русских монархистов, ибо имела за плечами развод (прежде она была замужем за принцем Гессенским) и не приняла православия. Что еще хуже, мать самого Кирилла, тоже датская принцесса, приняла православие лишь после его рождения, поэтому претензии Кирилла на трон считались сомнительными.

После 1924 года монархисты разделились. Одни оказывали предпочтение Кириллу, обосновавшемуся в Кобурге (Бавария); другие — Николаю, жившему в Париже. Затем Николай умер, и Кирилл переселился во Францию. Но ко времени смерти Кирилла (1938) его поддерживала лишь малая часть русских монархистов, и в течение десяти лет после его смерти на русский престол претендентов не было. Николай Николаевич детей не имел, а сын Кирилла Владимир (он родился в Финляндии в 1917 году) в то время претензий не предъявлял.