Неукротимая Сюзи - Башельери Луиза

Поначалу Сюзи не почувствовала абсолютно никакой симпатии к этим важным господам, которые очень редко обращали на нее свой взор и никогда с ней не заговаривали первыми. Ее, впрочем, это вполне устраивало, поскольку она считала, что уж лучше ей слыть полной невеждой, чем излагать те крохотные знания, которые у нее имелись. Она старалась побольше почерпнуть для себя из тех заумных разглагольствований, которые ей доводилось слышать – чаще всего во время приема пищи.

– Господин де Бенвиль, по моему мнению, – самый лучший губернатор из всех, каких только можно пожелать, – заявлял господин де Поже, архитектор. – Именно благодаря ему городу, который он назвал Новым Орлеаном, оказывается большое внимание со стороны регента. Я имел честь разработать проекты строительства некоторых зданий в этом городе – проекты, отличающиеся новизной подходов, – и, насколько мне известно, с момента моего последнего пребывания в тех местах многие из этих зданий уже начали строить. Резиденция губернатора уже перенесена туда, и вот-вот закончится строительство порта.

– Мы причалим к берегу именно в этом порту, – объявил господин де Лепине.

– Лично я главной проблемой данной колонии считаю царящую там безнравственность, с которой мне уже доводилось бороться, – сказал господин де Турнель, который был священником, иезуитом и выдающейся фигурой в богословии. – Вам ведь известна эта поговорка, господа: «Какая страна, такие в ней и люди»… Вполне можно заявить, что Луизиана стала помойной ямой, в которой собираются всякие негодяи и висельники, не проявляющие должного уважения ни к религии, ни к властям, и предающиеся порокам – главным образом с женщинами-аборигенками, которых они предпочитают француженкам. Офицеры там, господа, ничуть не лучше солдат. Те из них, которых еще не угораздило жениться на рабынях-аборигенках, заявляют, что не могут обойтись без служанки, которая стирала бы их белье, готовила бы им еду и присматривала бы за их жилищем…

Сюзи, услышав это, невольно задалась вопросом, а не использует ли аборигенок подобным образом в Луизиане и Томас Ракидель.

Судно плыло по спокойному морю, не сталкиваясь ни с какими серьезными трудностями. Вечером корабельный писарь записывал, как того требовали его обязанности и уже выработавшаяся привычка, координаты местонахождения судна. Он заносил в судовой журнал сведения о различных инцидентах и поломках, которых было немного и о которых ему каждый раз предоставляли отчет. Сюзи не успела взять с собой ни одной книги, и она с тоской вспоминала о том, как читала на «Шутнице» «Одиссею» Гомера, чтобы побороть свою скуку и свои тревоги.

Из застольных разговоров ученых мужей она узнала, что в Луизиану уже привезли из Африки несколько сотен чернокожих рабов. Господин Франке де Шавиль, называвший себя «странствующим философом», решил высказаться по этому поводу:

– Это именно те, кто делает всю работу в колониях и кого используют, как тягловый скот. А после того, как они выполнят свою задачу, их продают кому-нибудь другому. Я нахожу подобную практику противоречащей природной доброте человека и отношусь к ней как к проявлению низости и подлости, основанной на вере в то, что отношение одного человека к другому должно определяться исключительно тем, насколько один из них может быть полезен для удовлетворения потребностей другого.

– Но как, мсье, вы можете говорить применительно к этим неграм о… человеческой природе? – запротестовал богослов. – Достаточно лишь взглянуть на них, чтобы понять, что они – всего лишь обезьяны! Да, безусловно, они наделены способностью говорить, но они все-таки… обезьяны!

– Во время моего пребывания в тех местах я собираюсь построить для них больницу, план которой я уже разработал, – заявил архитектор.

Сюзи никогда не видела негров. Будучи всего лишь корабельным писарем, она не встревала в дискуссии, которые вели между собой ученые мужи. Старался не встревать в них и капитан, однако ему иногда приходилось выступать в роли примирителя, когда тон разговора становился чрезмерно высоким.

Как-то раз вечером за ужином Сюзи услышала, как кто-то упомянул графа де Бросса. Это напомнило ей о том, о чем она уже забыла: у нее имелся заклятый враг, который затаился и о котором она не знала толком, чего от него можно ожидать, но который, конечно же, жаждал ее погибели. Ее погибели? Нет, он питал ненависть не к ней, а к шевалье Карро де Лере! Лично ее ненавидел Рантий – одноглазый и теперь уже одноногий оборванец, который, возможно, сейчас уже жарится в аду. С тех пор, как она вернулась в усадьбу Клаподьер и снова облачилась в женскую одежду, она ни разу не замечала никого, кто ходил бы за ней следом и подсматривал бы за ней, и ни разу не чувствовала, что ей что-то угрожает… Поскольку ученые мужи вели сейчас разговор в довольно оживленной манере, она не успела заметить, кто же из них произнес это ненавистное ей имя.

Угроза, постоянно исходившая от этого человека, напомнила о себе, вызывая неприятные ощущения. Мысль о том, что за ней, Сюзанной, возможно, следят и в любой момент могут застать ее врасплох, стала все время крутиться в ее мозгу. Когда она шла одна по палубе или по узкому проходу, тянущемуся вдоль борта судна, она то и дело оглядывалась. На ночь она стала запирать на засов дверь своей каюты и задергивать занавеску перед окошком в стене, обращенным в сторону моря. Кто знает, а может, какой-нибудь тип вдруг спустится с палубы на пеньковом тросе к этому окошку, когда она будет спать или же приводить себя в порядок…

Она старалась все время быть начеку, но, однако, так и не заметила, чтобы за ней кто-то подсматривал – по чьему-то заданию или просто из любопытства. Она время от времени всматривалась в лица матросов таким взглядом, который казался странным и от которого складывалось впечатление, что этот корабельный писарь – близорукий. Ей не встретились ни Рантий, ни Маливель – не встретились ни среди членов экипажа, ни среди пассажиров, плывущих в Луизиану и шатающихся – в зависимости от своего статуса – по различным частям судна.

В начале этого плавания Сюзи не разговаривала ни с кем, кроме женщины-матроса, которая обычно захаживала к ней в каюту, когда она, сидя там с пером в руке, записывала сведения о событиях, произошедших на судне в течение очередного дня плавания. Клод всегда держала во рту короткую трубку, всегда улыбалась насмешливой улыбкой и по-прежнему, обращаясь к Сюзанне, называла ее Сюзон Щелкни Зубками, хотя Сюзанну это и очень раздражало. Уж на этом-то судне ей щелкать зубами не придется! Клод не умела ни писать, ни читать, и она просила Сюзанну зачитывать ей отрывки из судового журнала, который та старательно вела. Сюзи охотно читала ей вслух свои записи, довольная уже тем, что ей не приходится терпеть приставания со стороны этой своенравной подруги.

23 июля

Идем на всех парусах. Установлены верхние и нижние лисели[101] по левому борту. Погода – немного прохладная. Море – неспокойное. В два часа ночи установили большой кливер[102] и большой летний парус. Направление и сила ветра – переменчивые. В пять часов утра мы увидели идущее встречным курсом судно французского королевского флота. Названия его мы так и не расслышали, хотя и пытались общаться при помощи рупора. В полдень, поскольку погода была пасмурной, но ветер был недостаточно сильным, капитан изменил маршрут, сместив его на три мили к югу. Из точки 46°14′ северной широты и 8°48′ западной долготы мы сместились в точку 45°4′ северной широты и 10°45′ западной долготы.

По поводу маршрута движения корабля и по поводу климатических условий корабельный писарь ежедневно общался с капитаном, и тот сообщал ему координаты местонахождения судна и рассказывал о выполняемых судном маневрах.

Записывать подобные сведения было занятием скучноватым, но зато не отнимающим много времени. Сюзи взяла в привычку добавлять что-нибудь от себя – что-нибудь такое, что могло понравиться господину де Лепине.