Игра "в дурочку" - Лилия Беляева

— Как и все мы.

— Не хитри. Тебе известно, что она наркоманит?

— Ну-у…

— Ладно. Проехали. Какие имена-фамилии ещё собиралась воткнуть в свою громокипящую статью?

— Удодова! Обязательно! Это же все на его глазах творится! Он делает вид, что ничего не знает, или, действительно, ничего не знает… Грабить покойниц! Старух! Это же черт знает что! Беспредел! Кошмар! Как можно жить, если знаешь, что в одной только Москве убиты тысячи стариков!

— И алкашей, — отозвалась Маска. — И психов. Но Козьму Прутков обронил как-то: «Бывает, что усердие превозмогает и рассудок», Твое усердие на поприще добывания правды, возможно, высоко оценят грядущие поколения, но на данный момент ты обречена… Почему? Потому что все ещё пытаешься изворачиваться, а не отвечать по существу, все ещё не хочешь понять размеры собственной глупой самоуверенности и роли денег в современном обществе, где вовсю идет строительство величавого здания капитализма. Деньги, деньги, Татьяна, решают все. И нет таких преград, которые и вчерашние большевики, и нынешние бизнесмены, которых ты, естественно, считаешь грабителями народа, не брали с одного-двух заходов во имя денег, «баксов», «зеленых»…

— Но что я должна рассказать еще?!

— Не рви понапрасну голосовые связки! Не переигрывай! Все-таки актрисы из тебя не вышло… Ты должна ещё раз хорошенько подумать о собственном будущем и поделиться со мной всеми своими соображениями по поводу Дома. Всеми. Без пропусков. Что ты там высмотрела, какие догадки пришли тебе в голову. Сколько раз тебе повторять? Ну и, само собой, ты скажешь, кто тебя послал, с каким конкретным наказом. Откуда, значит, нам ждать штормовых ветров.

— Да никто, никто меня никуда не посылал!

— И вот еще: если ты крутишь любовь со своим хирургом, зачем тебе потребовался фотокор Михаил? Ты что же, не любишь хирурга, а так?

— Я не хотела бы отвечать на этот вопрос.

— Понимаю. щепетильная барышня. Как же тогда ты очутилась в постели Михаила? Вроде, мало совместимо — борьба за общеполезную правду и рядовой блуд?

— Вы многое обо мне знаете…

— А как же! Работаем! Хуже то, что ты нас знаешь маловато. И о наших возможностях. Ест ещё некоторое время для того, чтобы повысить твою квалификацию и лишний раз объяснить тебе, что такое деньги. Сейчас будет телепередачка, которая очень заинтересует тебя и, предполагаю, вызовет твою ярость. Как всякая наивная, глуповатая правдоискательница, ты, возможно, даже возопишь: «Это ложь! Лакировка! Обман! Обдуреж!» Даю звук.

В комнату прорвалась дивная мелодия, знакомая-презнакомая, но я не смогла вспомнить ни названия, ни композитора.

Мелькнули виды какого-то поселка, где все зелено — окружающие луга-леса, улицы, задворки, огороды, а деревья кажутся особенно могучими рядом с вереницами одноэтажных, зажившихся домишек. А речка блеснула таким чистым светлооким взглядом, что захотелось реветь…

— Нервишки-то того, — заметил мой полупалач. — С такими нервишками не Пуаро работать, а стишки пописывать где-нибудь на дачке, под малиновым кустом, вроде:

Фея сделала находку:Листик плавал на воде.Из листка построив лодку,Фея плавала везде.

— О как! — прорвало меня. Бальмонта изволите знать! Вот уж никак не ожидала, что…

— Я же говорю — темнота! Предполагала, что попала в лапы дебилов, олигофренов? Как же отстала от жизни! А ещё журналистка! Позор! Гляди! Вот оно!

На экране телевизора возник кирпичный трехэтажный фасад Дома ветеранов работников искусств, полузатененный трепещущим серебром тополей. Далее камера шагнула в вестибюль, повела слева направо, демонстрируя кожаный диван, кресла, блескучий журнальный столик, вазу с цветами… Эффектно смотрелись широколистные тропические растения в коридоре второго этажа, так как сквозь сплошную стеклянную стену на них лился щедрый солнечный свет.

Далее пошли одно за другим лица старичков и старушек, улыбчивые, явно довольные и тем, и этим. С одинаковой готовностью они смотрели в камеру и спешили ответить на вопрос тележурналиста, молодого бритоголового парня с серьгой в ухе: «Как вам здесь живется?» Все, все отвечали, что живется хорошо, что кормят хорошо, что привозят кинокартины, что отношение к ним обслуживающего персонала — лучше и желать нельзя, что персонал этот заботится не только о том, чтобы обеспечивать им, ветеранам, достойные условия существования, но помнит всегда, как важно людям искусства приобщаться к современному творчеству, что, пользуясь случаем, они хотят от всего сердца поблагодарить поименно…

Словом, это был коллективный пассаж растроганных донельзя старых людей, словно бы обитающих в подлинном раю. Одним из тех, кто оказался столь благодарен «партии за это, что за зимой настало лето», оказался импозантный бородач, ученый Георгий Степанович. Особым, звучным голосом, разработанным в процессе многих выступлений перед аудиторией, он пророкотал, бережно трогая бороду кончиками пальцев:

— Хотелось бы подчеркнуть весьма располагающую обстановку… Видите ли, здесь работают настолько профессиональные люди, что как-то растворяется горькая мысль, что живешь, все-таки, не дома. Я ни разу не слышал, чтоб кто-либо из сотрудников позволил себе как-то грубо ответить ветерану или отказался выполнить его просьбу. Хочется ещё и ещё раз поблагодарить нашего многоуважаемого директора, который несмотря на экономические и иные сложности сотрясающие хозяйство нашего многострадального Отечества…

Сейчас же возник в своем кабинете, за полированным столом, главный, надо полагать, виновник торжества — Виктор Петрович Удодов, в светлом костюме. Он аккуратно положил руки на стол, ладонями вниз, и скромно поведал:

— Я, конечно, очень благодарен нашим дорогим ветеранам за добрые слова. Однако сам я вижу достаточно промахов… Надеюсь, верю, что благодаря… при содействии… удастся ещё лучше, ещё качественнее… Как говорится, мы не стоим на месте… Хочу особо отметить работников кухни… Вот Виктория Тукаева, кондитер. У неё поистине золотые руки. Ее пирожки тают во рту. Должен особо отметить: в честь знаменательных дат наших дорогих ветеранов она делает великолепный торт «Триумф».

И все это — под приглушенную, прелестную мелодию старинного романса «Отцвели уж давно хризантемы в саду…» под чарующие звуки скрипки… То есть все путем…Все всерьез… Все по высшему классу придурежности.

После круглолицего, во весь экран, торта «Триумф» в розовых розочках появилось сдобное, в улыбчивых, частых морщинках лицо вечно восторженной «Вообразите». Верная своей привычке, она и на этот раз начала свою речь во славу рая, где обитает, традиционно:

— Вообразите, к нам на днях приезжал популярнейший молодой певец… вот фамилию забыла, но чудный, чудный молодой человек! В чудесном, незабываемом исполнении мы услышали романсы известнейших композиторов Франции, Испании, России. Это был восхитительный вечер! Мы, старые люди, ценители истинного искусства, проявили, скажу прямо, некоторый эгоизм и попросили нашего гостя исполнить несколько вещей на «бис». Отказа не было, хотя концерт этот был не за деньги, чистая благотворительность. Так пусть все знают: не надо оплакивать наше искусство. Оно живо, пока живы такие щедрые, талантливые люди… Как приятно нам, пожилым, видеть сердечное к себе отношение молодежи! Как приятно знать, чувствовать, что лучшие традиции нашей культуры не умирают!

Ну как, как после всего этого можно даже подумать, что жизнь человеческая в этом самом Доме, воспетом самими его обитателями, нипочем, если у кого-то, ловкого, наглого, беспощадного возникла необходимость довести свои жестокие планы до конца? Кому из телезрителей придет в голову с подозрением отнестись к «дружному, сплоченному коллективу», который под конец передачи выстроился на ступеньках крыльца этого самого показательного Дома, почти весь в белых халатах, с улыбками такими кроткими, такими добросердечными… Под «Вальс цветов» из «Щелкунчика», между прочим, который призван, надо полагать, окончательно и торжественно убаюкать бдительность самых привередливых…

Маска выключила телевизор, обернула ко мне свое лицо. Я впервые вдруг обнаружила, что глаза в прорезях черного «чулка» светло-карие, того цвета, который называют чайным. Я впервые вдруг подумала, что человек этот вполне мог знать меня ещё до встречи в этой глухой комнате, что он даже мог быть моим хорошим знакомым… Недаром же изредка называет Татьяной и ведет себя достаточно сдержанно, во всяком случае, не прижигает сигаретой мою кожу, не вгоняет мне иголки под ногти… Вот и голос словно бы не совсем чужой… Хотя говорит он сквозь «чулок», приглушенно…

Впрочем, долго размышлять мне на эту тему не пришлось. Интеллектуал-Криминал сейчас же и порушил мои неясные, робкие надежды на его какие-то добрые чувства ко мне, заявив: