Боль - Ольга Богуславская

Необходимо, пишет Ю. Тутубалин, установить обстоятельства утопления детей, если таковое имело место, и привести доказательства, объясняющие отсутствие на детях верхней одежды и обуви. Это главный вопрос, послуживший причиной первого дополнительного расследования. Точнее, ввиду тяжести обвинения Верховный суд России принял решение перепроверить и уточнить некоторые выводы, были назначены комиссионные экспертизы. Их провели на самом высоком уровне, и результат оказался тот же. Суду надлежало дать оценку итоговому выводу, обобщить все экспертные заключения — и что же суд?

Есть единственный способ установления обстоятельств утопления детей воспользоваться логикой косвенных доказательств, другого не дано. Таких доказательств в деле более чем достаточно. Детей не спросишь, а Богословский уже все сказал. Но Ю. Тутубалина никакие косвенные доказательства не интересуют.

Профессионал сразу поймет, что в такой ситуации все, что было добыто шесть лет назад, с каждым днем утрачивает доказательственную силу. И можно аккуратно предположить, что, подписав определение на 19 страницах, Юрий Борисович как бы заранее соглашается с тем, что, если его решение устоит в Верховном суде, Богословский благополучно вернется домой, к маме, потому что, по существу, доследовать больше нечего и все сроки давно вышли.

Главное, что судья, не взявший на себя труд вынести решение, ни за что уже не отвечает. Все! Про доследование я уже упомянула, осталось упомянуть вот о чем: если Верховный суд не утвердит точку зрения судьи, дело вновь будет назначено к слушанию. Только уже в другом составе. И уже кто-то другой будет разбираться в том, что сделал его предшественник. Словом, дело это уходит на глазах у обескураженных граждан в объятия дурной бесконечности…

Никогда не доводилось мне рассказывать о деле, четверо из участников которого лежат в одной могиле. А всего действующих лиц было пять. Пятое действующее лицо описываемых событий — в тюрьме.

С человеком, который находится в тюрьме, я не стала встречаться не потому, что — за решеткой, во всякой тюрьме есть дверь, и в неё всегда можно войти. Просто я подумала, что это будет неправильно. Ведь мертвые уже ничего не скажут, а слова одного человека — это слова одного человека, ни больше и ни меньше.

Поэтому то, что вы сейчас прочтете, — не судебный очерк, и не очерк вообще, а попытка. Попытка понять людей.

…Раиса Ивановна Лисичкина сказала, что любимым музыкальным инструментом Михаила была скрипка. Ее он называл царицей, на ней учился играть в детстве, в музыкальной школе, а уж на фортепьяно, на аккордеоне, на трубе и саксофоне выучился играть сам. Но музыкантом не стал, в отличие от младшего брата.

Миша пошел по стопам рано умершего отца, который был третьим механиком на судне китобойной флотилии. Ни по морю, ни по океану ходить ему не довелось, а вот на большой Волге был. Он прошел курс в Московском детском речном пароходстве, потом окончил речное училище и выучился на механика-дизелиста и рулевого-моториста.

На берег Михаила Лисичкина списали по болезни. С корабля он попал в ХОЗО КГБ. А когда КГБ упразднили, создал с бывшими сослуживцами какой-то кооператив. Потом упразднили и тот, но он уже был при деле: постиг азы малого бизнеса и к моменту, о котором пойдет речь, стал заместителем директора АО "Аргамак".

Мишина мама, Раиса Ивановна Лисичкина, в молодости по комсомольской путевке пришла на стройку.

После стройки она пришла на сладкую фабрику "Рот-Фронт" и тридцать лет отработала на холодильных установках.

Мы сидим с ней в этой квартире, по которой с укоризной скользят тени мучительно умиравших детей и взрослых. Нет, невозможно. Никак не могу сесть так, чтобы на меня не смотрели фотографии. Вон Аленка какая невеселая. Ее убили, потому что в этой квартире она была незаконной.

С Катей Миша познакомился в пионерском лагере. Он был на пять лет старше, она была ребенком, который вскоре превратился в очаровательного подростка и потом — в прелестную девушку. Она училась в медицинском училище, а он встречал её каждый вечер и провожал до подъезда.

Мне кажется, они любили друг друга первой любовью, в которой не было ни квадратных метров жилой площади, ни интеллектуальных перепадов. Просто любили — и все. Потом они поженились и у них родился Юра.

Тем временем Мише предложили две комнаты в роскошном доме на Фрунзенской набережной, 50. Комнаты были в коммунальной квартире, но зато большие. Им негде было жить, они снимали квартиру, на которую уходили все деньги, — и вдруг такое счастье — две большие комнаты в квартире, где жили две чрезвычайно пожилые дамы. Короче говоря, впереди была перспектива. Однако Катя решила по-своему. Пожив на Фрунзенской, в доме для избранных, они путем хитроумного тройного обмена (этим делом занимались Катя с энергичной мамой) переселились в собственную двухкомнатную квартиру на Саввинской набережной у Киевского вокзала. Квартира им досталась замечательная, с большой кухней, просторным коридором и чрезвычайно просторной ванной комнатой.

Но было уже поздно.

Сначала Михаил сумками таскал матери грязное белье — Катя училась и после училища, сдав один экзамен, поступила на фармацевтический факультет в мединститут. Ей было некогда. Потом, когда она получила диплом вуза, выяснилось, что её муж ей не пара. А потом в один прекрасный день с Катиных губ слетело такое, за что Михаил дал пощечину, хлопнул дверью и ушел.

Когда они развелись, он стал скитаться по друзьям.

А потом появилась Света. До встречи с Михаилом она работала в ателье закройщицей кожаных изделий. Жила непросто, мать выпивала, потом трагически погибла, мужа не было. Света жила с маленькой Аленкой в коммуналке на Профсоюзной.

Она была энергичной, яркой, жизнерадостной женщиной, которой пришлось в жизни за все биться самой. Может, она не блистала образованием, зато была общительной, умела и любила нарядиться и накраситься, все вокруг неё кипело, и к тому же она знала цену семейному очагу. Очевидно, это была её стихия — роль жены и матери, роль домашней женщины при деловом муже. Как только они поженились, Михаил настоял, чтобы она ушла с работы, и она не только не тяготилась этой новой ролью, но с удовольствием вошла в образ.

Да и понятно все в общем-то, комната в коммуналке растущей семье была тесна, и квартиру на Саввинской набережной подарил не Дед Мороз, это была Мишина квартира. Но в ней жили Катя и Юра, Мишин родной сын.

Раиса Ивановна говорит, что Катя исступленно повторяла: квартира моя. Возможно. Но Света-то этого не слышала. И она начала, как вспоминают знакомые, атаковать Мишу. Говорила, что и не такие задачи решала и что нужно разъехаться и выменять себе порядочную квартиру с учетом комнаты на Профсоюзной.

Ничего криминального в этом нет, так ведь?

Просто людям свойственно ошибаться и приписывать себе порой проницательность, которой нет и в помине. А проницательность — качество не бытовое, а, скорее, творческое, подсказала бы Светлане, что там, где один человек пройдет, другой на первом же шагу поскользнется и не сможет встать. Проницательность донесла бы до Светланы симптомы возрастающего напряжения.

Никто не обратил на них внимания.

Между тем в жизни Михаила произошли события, которые подталкивали его к действиям решительным. Во-первых, Михаил Лисичкин взял в банке ссуду под некий коммерческий проект, проект не реализовался, и он не сумел вовремя вернуть долг. Добрые заимодавцы включили смертоносный счетчик, и в короткое время 5 миллионов превратились в 15. Он пришел к матери и упал перед ней на колени: спаси.

И она спасла его. Продала горбом заработанную на "Рот-Фронте" квартиру, и он вернул долг. А потом Света продала свою комнату.

Зачем было делать такую глупость? Впереди оставалось одно: вселиться в квартиру, где жила Катя, подать в суд иск о разделе лицевого счета и ждать, что Катя молча все стерпит. И не забудьте, что вместе с Мишей, Светой и Аленкой жила и Раиса Ивановна. А спустя месяц-другой после новоселья родилась ещё и дочка Мишель.

И вот Катя, которая была инициатором развода и которая, очевидно, думала, что Миша будет бороться за восстановление мира, оказалась свидетелем совсем другой реальности. Реальности, которую только очень философски настроенная женщина может принять как должное. Ведь Катины попытки устроить личную жизнь, несмотря на чрезвычайно миловидную внешность, ничем не увенчались. Не было мужа, и денег тоже не было. И вдруг в её доме — я говорю "ее дом", потому что в её сознании не было места другому определению — появляется бывший муж, прописывает удочеренную девочку второй жены, рождается второй ребенок, и выясняется, что скоро будет третий.

Да, она не собиралась любоваться их семейным счастьем, забрала Юру, заколотила дверь в свою комнату и уехала к матери в Кунцево. Но плохо же знал Миша свою первую любовь. Совсем не знал.