У последней черты (СИ) - Дмитрий Ромов

и не дёрнулся. Впрочем, за ним я в тот момент не слишком внимательно следил.

Сейчас он поднимает голову и лицо его изображает страшную скуку, а в глазах пляшут холодные языки пламени, такие же, как утром.

— А ты у нас, Пермяк, максимкой заделался? — тихо, и хрипло, закашивая под Марлона Брандо, спрашивает он. — Петрушкой и весельчаком? Театр одного актёра, в натуре, с балетом телевидения ГДР. Ну давай, тогда уж и спой ещё что-нибудь душевное. Из «Лейся песни», «Прощай», например. Ты Тумана помянул? Так скоро увидитесь. Дай-ка, Егор, волынку, я аккомпанемент массовику-затейнику задам.

Пермяк начинает ржать:

— Чё, отпустило очко? Сынуля пушчёнку достал, так ты осмелел? Ты ж не вор, Ферик, а фраер набушмаченный.

Я протягиваю Ферику пистолет, пусть стреляет, если хочет. Мне этот хрен татуированный не нравится.

— Давай-ка, непуть, вали со своими шестернями, — кривится Ферик, — и радуйся, что я хочу своими глазами посмотреть, как с твоей груди звёзды вместе со шкурой срывать будут на твоём же сходе. Твоим же шкрябалом.

— Да ты чё? — ухмыляется Пермяк. — Ты подумай, серьёзный какой. Так ты, может, шмальнёшь в меня?

Он оглядывается на своих, мол, гляньте только, герой нашёлся и начинает ржать:

— Ну, давай, ага, шмаляй. В натуре смельчак.

— Лучше потанцуй, — пожимает плечами Ферик и трижды стреляет в пол под ноги своему обидчику.

Тот не сразу, но ноги переставляет и в лице меняется.

— Ты чё сучка, — хрипит он, и тогда Ферик нацеливает пушку ему в лицо.

Пермяк сплёвывает под ноги и делает шаг, но не назад, а вперёд. Подходит и упирается грудью в ствол.

— Ты думаешь, я смерти боюсь? — кривится он. — Я боюсь только одного, не увидеть, как ты сдохнешь, гнида.

Он ещё раз сплёвывает и хладнокровно развернувшись, выходит из кабинета. А за ним и его команда.

— Пошли, — доносится из-за двери его голос. — Эти пусть прицепленные болтаются.

— Ну ладно, — говорю я глядя на часы. — Мне, пожалуй, тоже пора. Пушечку верните, пожалуйста.

— Испугалась? — спрашивает Ферик у Айгюль. — Он комедиант на понтах. Его всерьёз никто не воспринимает. Стригун, в натуре, его за глаза так и величают. Вечно с опаской своей ходит. Только сам бы он не попёр на меня, кишка тонка, кто-то посильнее за ним стоит. Ладно, об этом мы ещё подумаем. Держи.

Он отдаёт мне пистолет.

— Молодец ты, Егор, дерзкий и смелый. Ради невесты своей жизнью рискнул.

— Ради подруги, Фархад Шарафович, — говорю я без улыбки. — При всём уважении, но ради дорогой моему сердцу подруги.

— От дружбы до любви один шаг, — тянет своё он, но встретившись со мной взглядом, чуть сдаёт назад. — Ладно, это мы тоже потом обсудим.

Слишком много на потом откладываешь, муаллим.

Айгюль сидит ни жива, ни мертва от страху. Понимаю, увидеть занесённое над собой лезвие опасной бритвы, та ещё радость…

— Гуля, дядя Ферик его накажет, так что тебе больше не придётся испытывать ничего похожего, — касаюсь я её плеча.

Она молча кивает, а выхожу и вижу в закутке в коридорчике пристёгнутых к батарее охранников Ферика. Надо же, комедиант на понтах охрану вырубил твою, вот тебе и стригун.

Что-то как со вчерашнего дня разогнались делишки, так и не остановятся никак. Надо к другим делам переходить, а то блатная эта повестка достала уже. Ферики-шмерики, Пермяки-шмеряки, Зурабы-шмурабы.

Время бежит, летит, мчится вперёд, как ракета, и мне уже пора ехать в «Метрополь». Ах, если б знали вы, что за деликатесы, мне подавали в «Метрополе» две принцессы. Я это уже, вроде, цитировал, да?

Будущий генерал-гангстер Злобин уже здесь. Он сидит, вальяжно развалившись на стуле. Двубортный пин-страйп, в тонкую полоску, костюм, благородная седина на висках, морщины от вечной денировской улыбки и немного злые смешинки в глазах. Агент МИ-6, никак не КГБ.

Кстати, почему никому не пришло в голову пригласить Де Ниро на роль Джеймса Бонда? Весело было бы. Впрочем, это я юморю — защитная реакция организма, должно быть.

— А вот и наш ночной супермен, — приветствует меня без пяти минут генерал.

Тоже юморит, только я скрытно, а он явно.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — отвечаю я на его приветствие. — Скажите мне, когда на этом безупречном костюме появятся широкие кумачовые лампасы?

— Только после звёзд на плечах.

Хех, про звёзды на плечах, вернее, на груди, сегодня уже было. Совсем недавно даже.

— Садись, — показывает он на стул. — И давай, коротко и по существу расскажи о своих похождениях и о том, кого я прикрыл в госпитале?

Я рассказываю. Коротко и по существу.

— Ну что за публика, — улыбается он, качая головой. — Голливуд да и только. Хорошо, что в нашей советской действительности нет места подобной мерзости.

— И то верно, — соглашаюсь я. — Потому как вся эта мерзость осталась лежать в районе совхоза имени Ленина. Вы когда мне дадите красную корку, дубликатом бесценного груза, так сказать? Чтоб там было сказано, всё, что сделано предъявителем сего, сделано по моему приказу и для блага Союза ССР?

— Я тебе не кардинал Ришелье. Надо мной страшный и строгий начальник имеется. Хочешь, чтобы он спросил, что это за Брагин такой?

— Не очень.

— Ну вот. Тогда попроси Чурбанова.

— Ясно всё с вами. Вам говорили, что вы на респектабельного гангстера похожи?

— Нет, — улыбается он.

— Похожи.

— Ладно. История неприятная, конечно, и ребят твоих жалко. Но, хочу сказать, что ты молоток, со всем разобрался.

— Разрулил.

— Хм… Ладно, разрулил. Я, тем не менее, немного беспокоюсь, о том, что ты собираешься вооружать моджахедов. Как бы они не вышли из-под контроля.

— Хотите мне своих инструкторов пристроить? — качаю я головой. — Не нужно, Леонид Юрьевич. Не нужно. Вы и так знаете, где они и сколько их, и в случае необходимости прихлопните одним движением руки.

Но это как раз мне и не нравится. Поэтому всей информации у него точно не будет. Только своих агентов он по-любому внедрить попытается, однозначно. Оставить небольшую, но неплохо организованную армию исключительно в моём ведении он ни за что не согласится. Это уж ясно.

— А что? — пожимает он плечами.

— Не думаю, что это хорошая идея. Что знают двое, то, сами понимаете. Зачем? Достаточно, что вы лично будете иметь доступ к управлению.

Он смотрит на часы.

— Ладушки, Егорушки. Времени много уже, сейчас Евка придёт. Что скажешь о ней? Ты понял, что за дамочка она?

Он говорит «дамочка», а звучит это, как «тёлочка». Но ясно, что его она интересует не как секс-объект. Хотя и это тоже, возможно. Даже обязательно, но не в первую очередь.

— Красотка, чё, — хмыкаю я. — Мне бы ваши годы, я б ей задал.

Злобин смеётся:

— Вот за что люблю тебя, Брагин, ты всегда в суть проблемы зришь. Вундеркинд.

Он даже протягивает мне руку для пожатия. Я жму.

— Но харэ хохмить.

— Стебаться,