Шумерская погремушка - Наталья Николаевна Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А ты и поверил, придурок…» – со злобой подумала Ксения, но вслух ничего не сказала.
– Ну, она чай выпила и вдруг засыпать стала. Прямо за столом. Так сидя и заснула. Тут я в соседнюю комнату пошел, взял ребенка, вынес его из квартиры. Мне тот седой человек сказал – только из квартиры ребенка вынеси, дальше не твоя забота. А там, на площадке, курьер из магазина соседям продукты привез. Знаешь, такие курьеры есть – в сиреневых куртках, с сиреневым коробом, по домам продукты разносят – кто на велосипеде, кто на самокате, кто пешком… у них на коробе еще верблюд нарисован.
– Да, знаю, фирма «Скороход» называется.
– Вот-вот, точно, «Скороход». Этот самый «Скороход» на площадке стоял, соседи уже дверь закрыли. Я хотел мимо пройти, и тут вдруг он говорит:
«Если у тебя есть глаза – увидишь…»
Я ему сказал:
«Ты от того седого человека?»
А он мне:
«Если у тебя есть уши – услышишь! Отдайте мне детей ваших, первенцев вашего рода, и будет вам благо!»
– И что – ты отдал незнакомому человеку своего родного племянника?
– Отдал… а что еще мне оставалось? Я вспомнил ту камеру и уголовников и отдал. Он ребенка взял, посмотрел так и говорит: «На этом все, забудь, – говорит, – про это дело, и если кому хоть слово скажешь – где угодно найду, из-под земли достану, на кусочки порежу и в разных местах раскидаю». А только устал я бояться, потому что не нужна мне больше такая жизнь…
– Про это ты уже говорил, – перебила Ксения, – ты рассказывай, что дальше было.
– А дальше он положил малыша в свой короб и пошел прочь.
– Хитро придумано… – протянула Ксения. – На этих курьеров сейчас никто внимания не обращает…
– Никто… – вздохнул Фатхулла. – Я ребенка отдал, сам пошел домой. По дороге соседа встретил, поздоровался с ним, про погоду поговорил – чтобы он меня запомнил и чтобы запомнил, что у меня ничего в руках не было.
А Алтынгюль проснулась через час, бросилась к ребенку – а его нет! Она чуть с ума не сошла. Когда Ревшан домой вернулся, узнал про ребенка – побил ее немного. Он человек добрый и Алтынгюль любит, но тут уж такое дело – за сыном не уследила.
Алтынгюль ему сказала, что я приходил и ушел, пока она спала.
Ревшан меня спросил – я ему ответил, что ушел, когда Алтынгюль заснула, неудобно стало со спящей женщиной в одной комнате оставаться. А про ребенка ничего не знаю.
Тут соседа вспомнил, которого встретил, он видел, что я уходил с пустыми руками…
Брат мне поверил, на то он и брат, а вот Алтынгюль… Алтынгюль не поверила. Чувствует, видно, сердцем, что я ее сына украл. Вот сюда приходила, ругалась…
– Это я слышала…
– Ну, что тебе еще надо? – В глазах Фатхуллы было искреннее страдание.
– Ладно, я тебя отпущу, только еще один, последний вопрос. Ты говорил, что тот курьер, которому ты отдал ребенка, принес продукты соседям Ревшана и Алтынгюль.
– Ну да…
– Скажи мне их адрес.
– Улица Верности, дом семнадцать, корпус три, – бодро выпалил Фатхулла.
– А квартира?
– У брата квартира двадцать восемь, а у тех, значит, – двадцать шестая. На той же площадке, но наискосок. Это все?
– Ну, и самое последнее. Кто в той квартире живет?
– Ребята молодые снимают, студенты. Ложатся всегда поздно и встают не раньше полудня…
– Ну, все, свободен! И вот еще что: того мужика седого, длинноволосого, который говорит чудно, больше нет, это я тебе точно говорю. Так что можешь его не бояться, ничего он тебе не сделает. И второго непременно найдем.
Ксения не сказала, что знает, где находится ребенок, рано еще…
Фатхулла вздохнул с облегчением и исчез раньше, чем Ксения успела договорить последнюю фразу.
Ксения тут же отправилась на улицу Верности.
Нужный ей дом оказался унылым девятиэтажным панельным «кораблем» с грязно-белыми стенами. На табличке с номером какой-то шутник приписал не просто Верности, а Супружеской Верности. Не эти ли студенты развлекаются…
Лифт, как всегда, не работал, Ксения пешком поднялась на четвертый этаж, позвонила в дверь двадцать шестой квартиры.
Дверь была хлипкая, деревянная, и поэтому звонок прозвучал удивительно громко, как будто находился прямо на лестнице, однако никто на него не отреагировал.
Ксения позвонила еще раз – и с таким же результатом.
Она решила, что не застала студентов, и хотела уже уйти, но тут за дверью раздалось шлепанье босых ног, и недовольный голос прокричал:
– Геша, ты чего не открываешь? Знаешь же, что я в ванной! Трудно, что ли, подняться?
Ответа не последовало, но дверь открылась. На пороге стоял босой парень с мокрыми волосами и красным махровым полотенцем, обмотанным вокруг чресл.
Удивленно оглядев Ксению, он проговорил:
– Здрасте… а вы кто?
– Я вообще-то пришла квартиру посмотреть.
– Посмотреть? Зачем на нее смотреть? Это же не музей!
– Я ее снять собиралась. А вы когда съезжаете?
– Мы-то? С какой стати мы должны съезжать? – возмутился парень. – Мы съезжать никуда не собираемся! Мы здесь живем и дальше жить будем!
Парень отступил на шаг и крикнул куда-то в пространство:
– Геша, выйди, наконец!
Ксения быстро оглядела прихожую.
Прихожая была тесная, маленькая – как говорится, больше двух не собирайся. Стены были оклеены жуткими выцветшими обоями в мелкий сиреневый цветочек, и те были изодраны в клочья примерно на полметра от пола.
Дверь за спиной у мокрого парня открылась, и в прихожую выполз другой парень – заспанный, в длинной несвежей футболке с портретом Хана Соло.
– Чего вы тут шумите? – проворчал он недовольно. – Человеку спать не даете… человек, может, спать хочет…
– Ты, человек, на часы погляди! – беззлобно ответил ему приятель. – Скоро три часа! Сколько можно дрыхнуть?
– Три часа ночи? – ужаснулся Гена. – Ты меня зачем в такую рань разбудил?
– Да не ночи, дня, ты чего?
– Ну и что? А я вчера… то есть сегодня, знаешь когда лег?
– Не знаю и знать не хочу! Ты проснись, наконец! Тут девушка пришла, говорит, что ее Васильевна прислала квартиру смотреть. Якобы мы съезжаем!
– С какой стати мы съезжаем? У нас
