«Если» 2010 № 09 - Журнал «Если»

По утрам Белл первым делом кормил личинок.

Он решил превратить это в эксперимент. Стащил стакеры из комнаты персонала и наклеил их на каждый из шести террариумов. На каждом он написал по одному слову.

Личинок, помеченных как «фрукты», он кормил фруктами. Личинок с пометкой «мясо» - ломтиками мяса. А тех, кто получил метку «контрольные» - различной пищей.

Личинок со стикером «холод» он кормил так же, как и «контрольных», но каждый день оставлял на один час в холодильнике, пока сам занимался рутинной работой. Часа не хватило бы на то, чтобы их убить, а вот на их физиологию это вполне могло повлиять. Они росли медленнее своих соседей.

Если эти насекомые действительно способны адаптироваться к окружающей среде, Белл проверит, насколько далеко они смогут зайти. Увидит, только ли рацион влияет на их адаптацию.

Личинки с меткой «жара» жили в маленьком террариуме, стоявшем на полу у обогревателя. Белл дотронулся до стекла - на ощупь оно оказалось горячим. Температура определенно оказывала влияние на личинок, но они тем не менее продолжали расти, с каждой неделей увеличиваясь в два раза.

Жителей террариума, помеченного стикером «падаль» Белл кормил остатками крыс, которых приносили от беркута. Эти личинки оказались самыми интересными. Пробираясь в мертвую крысу, они выедали ее изнутри.

Чарлз Дарвин верил в Бога до тех пор, пока не изучил паразитирующую осу Ibalia. В своих заметках он писал: «В мире слишком много страданий. Я не могу убедить себя в том, что благодетельный и всемогущий Бог создал бы ос, питающихся изнутри живыми телами гусениц». Особенно мерзким Дарвин нашел тот факт, что личинки пожирали живую ткань постепенно и вся их трапеза длилась целых три года. При этом они до последнего сохраняли жизненно важные органы, как будто хотели продлить страдания носителей возможно дольше. Дарвин не мог вообразить Бога, сотворившего это.

А Белл мог.

Он подумал о механизме перезагрузки. Вообразил единственный вид со множеством фенотипов, уже закодированных в геноме - целый каталог взрослых форм. Достаточно лишь толчка - и существо становится на один из возможных путей.

- Может, они, как слепые пещерные рыбы? - предположила как-то вечером Шона.

Он следил за ее лицом, пока она смотрела через стекло.

- В ДНК пещерных рыб есть большинство необходимых генов для развития глаз, - произнес Белл. - Все, что нужно для хрусталика, сетчатки и века, все гены, кроме одного важного ингредиента, который запускает сам процесс возникновения глаз. Но если скрестить две популяции слепых рыб, могут получиться рыбы с глазами.

- Это нелогично, - сказала Шона.

- Логично, если слепота рецессивная, а популяции слепы по разным причинам.

- Но ты же говорил, что эти штуки не спариваются.

Белл, погрузившийся в свои мысли, проигнорировал эту фразу.

- Или они похожи на стволовые клетки, - продолжил он, - каждая из которых содержит гены для нескольких видов тканей, а затем, со временем, выбирает свой путь.

Он наклонился и постучал пальцами по стеклу.

- Как ты думаешь, откуда они появились? - спросила Шона.

- Наверное, завезли вместе с фруктами. С бананами. Из Центральной Америки. Я не уверен.

- Почему их нет в книгах?

- Миллионы видов насекомых не описаны и по сей день. К тому же, возможно, их уже описали. Одну из их разновидностей. Как тут можно быть в чем-то уверенным?

Выискивая причину не возвращаться домой, Белл решил по второму разу проверить клетки.

И обнаружил, что дверь туннеля, ведущего к лемурам, распахнута настежь.

Он сам запирал ее. И сам проверял.

Где-то в мозгу прозвенел тревожный звоночек.

Рано или поздно работники зоопарка обзаводились либо такими звоночками, либо шрамами.

Белл постоял, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте длинного туннеля, приходившего под мостом к острову лемуров.

В конце туннеля сиял свет, потому что дверь к лемурам тоже оказалась открыта. На фоне дверного проема темнел силуэт. Кто?..

- Эй! - выкрикнул Белл.

Появилось еще несколько силуэтов поменьше. Резкие, трясущиеся тени. Пять или шесть лемуров подпрыгнули, взвизгивая. Тень размахнулась, как питчер, и бросила что-то. Раздалось поскуливание. Лемуры взвыли и разбежались.

- Коул? - позвал Белл, входя в туннель.

Один из лемуров не убежал. Он вертелся на месте и щебетал.

Глаза Белла привыкли к темноте. Тень обросла деталями и обрела плоть. Коул.

В руке он держал горсть гладких белых камней, зрачки его расширились от ярости.

- Какого хрена ты делаешь? - заорал Белл.

- Они бросались в меня дерьмом. Своим проклятым дерьмом.

- О черт...

Коул обернулся, и его рука резко выпрямилась во тьме. Камень просвистел у самого уха и громко ударился во внешнюю дверь. Туннель откликнулся гулким эхом.

Белл замер.

Коул подошел к нему.

- Думай, как со мной разговариваешь, - произнес он, и на мгновение мужчины уставились друг на друга, ожидая, что произойдет дальше. Затем глаза Коула изменились - ярость исчезла, будто ее сдуло порывом ветра. Коул оттолкнул Белла и пошел прочь.

Лемур искал на ощупь дорогу к свету, к своему острову.

Белл пришел в себя, но не сказал ничего. Но ведь он должен что-то сказать, не так ли? Что-то же нужно сделать?

Он написал самому себе воображаемую записку: «Никогда больше не пускать в свою жизнь сумасшедших». Ни в коем случае.

Метаморфоза - это магия. И Дарвин тоже об этом знал.

Иногда это черная магия.

Превращение головастика в лягушку. Личинки - в осу. Друга - во врага.

Белл смотрел, как личинки едят. Они уже достигли приличных размеров. Некоторые - почти тринадцать сантиметров в длину, кроваво-красные, вымахавшие без всяких на то причин. Вскоре они начнут строить свои бумажные коконы. Превращаться в то, во что им положено.

Белл размышлял о преимуществах такого механизма адаптации. Возможно, этот запас адаптационного потенциала охранял их от излишне узкой специализации. Эволюция - процесс медленный, и когда меняются условия, популяции реагируют далеко не сразу. Если отставание оказывается слишком сильным, не изменившиеся вовремя виды попросту вымирают.

Белл знал о нескольких видах островных ящериц, размножавшихся партеногенезом. Такие виды всегда оказывались юными и изолированными. Они - отклонение от основного пути эволюции. Большинство из них в конечном счете ждала гибель, потому что половое размножение куда лучше подходит для создания следующего поколения. При половом размножении гены смешиваются, возникают новые фенотипы, частота генов смещается. Половое размножение перетасовывает генетическую колоду из поколения в поколение.

Виды, размножающиеся партеногенезом, с другой стороны, вынуждены снова и снова разыгрывать одну и ту же карту.

Но только не насекомые в задней комнате.

Они, похоже, выбирали из целой колоды, несмотря на партеногенез. Они стремительно адаптировались, изменяясь за одно поколение. А следующее поколение откатывалось назад. Этот шаг выглядел вполне логично - получалась уже не просто эволюция, а эволюция эволюции. Но как такое возможно?

Белл подумал о Коуле и других, подобных ему. Вспомнил дискуссии о роли воспитания и природных факторов в формировании личности. В другом времени и в другом месте Коул вполне бы мог приспособиться. В другом времени Коул, возможно, стал бы совершенно другим человеком.

Сегодня потомки викингов и монголов носят костюмы и руководят корпорациями. Становятся ветеринарами, водопроводчиками или пророками. Возможно, завтра или тысячу лет спустя, им снова потребуется стать викингами или монголами.

Меняются популяции. Меняются нужды. Меняются оптимумы. И все это меняется куда быстрее, чем происходит отбор.

С точки зрения биологии, одни и те же виды людей должны воспроизводиться снова и снова. Стабильные люди. Хорошие люди. Поколение за поколением, с четкой корреляцией между экспрессией и набором генов.

Но на практике все происходит совершенно не так.

Вместо этого человеческая природа пластична. В ней есть тщательно откалиброванная восприимчивость к травмам.

То, что кажется слабостью нашего вида, на самом деле является его важной чертой.

Потому что в некоторых случаях детство должно пойти наперекосяк.

Такова адаптационная реакция, вшитая в нас.

Те, кто не адаптируется, вымирают. Наборы генов, которые всегда производили одних и тех же людей - стабильных людей, хороших людей, вне зависимости от среды, вне зависимости от жестокости, - эти наборы генов всегда разыгрывали одну и ту же карту, снова и снова...

И они вымерли.

Остались лишь те, что способны меняться.

Мы не так уж и отличаемся от этих жуков.