Дневник - Софья Островская

А вот хожу, двигаюсь, смеюсь, болтаю, езжу есть мороженое к Тотвенам, изготовленное по способу персидской княжны Люсик-Ханум.

Хочется тишины, звучной и полноценной. Музыки голоса, музыки стихов.

Les Rois ont leur mystère…[338]

Вспомнила: десять лет тому назад ко мне пришел Николенька. Кажется, мы были в театре. Десять лет – Господи!

И другая историческая дата: 19 лет свержения самодержавия. Благословенный день, когда кончилась материальная радость моей жизни и началась другая – настоящая – жизнь.

14 mars, samedi [339]

O, rossignol, apprends du papillon comment il faut aimer: brûler d’amour…

Quelle inscription faut-il graver sur ton tombeau?

N’attache pas ton coeur à ce qui est passager…

Saadi

Funérailles[340].

Март, 26, четверг

У Томаса Манна в его интереснейшем произведении «Der Zauberberg» есть очень простые слова: «…что надорвано – то разрушено, что разменяно – то истрачено…»[341]

Так, должно быть, и со мною: некая бытность в plusquamperfektum[342]. Наисовершеннейшая форма прошедшего, вопреки всей грамматической логике, длящаяся в настоящем, причем настоящее это весьма сомнительно и носит в себе некоторые признаки значительной условности.

Как все-таки сложна жизнь – и как невероятно сложны призраки человеческие. И чем меньше призрака в человеке, чем он человечнее, проще и примитивнее, тем сложнее мне, мне! И в сложности этой много ненужных и болезненных надстроек.

Удивительная обреченность – во всем и всегда чувствовать неизбежный привкус горечи. Даже в сладчайшей сладости, даже в бледном золоте девственных плодов, даже в самом прозрачном жертвенном вине, даже в чистоте ребенка.

В конечном счете очень проста и обыкновенна психология богатого человека, делающего упреки в расточительности бедному человеку. В особенности если богатый бедному помогает – и бедный богатому должен чувствовать себя обязанным.

Давая милостыню, нельзя говорить бедному:

– На половину ты купишь себе хлеба, на половину другой половины – гороху, а вторую половину половины оставишь на черный день.

Ведь бедный необязательно лишен воображения и вкуса. Он может обидеться и возразить:

– Нет, нет, господин мой, черный день длится, не проходя, и бессмысленно было бы заботиться о нем. О хлебе я мало думаю, а горох не люблю. Если тебе все равно, как я поступлю с твоими деньгами, то знай, что половину их я проем и пропью в один час со своими товарищами, такими же нищими, как я, а вторую половину потрачу на розы, к которым у меня с детства нежность, или на подарок черноглазой девушке, имени которой я не знаю и которая, не зная меня, даже не обратит внимания на мой скромный дар и, не задумываясь, отдаст его кому-нибудь из своих подружек или сестре.

И богатый возмутится в свою очередь и скажет бедному:

– Ты сумасшедший, ты болтун, ты лжец. Но помни: ты у меня ничего не получишь до нового месяца.

А бедному будет грустно после ухода богатого: он пожалеет богатого, не понимающего ничего в прелести жизни.

Ибо жизнь коротка и прекрасна в своей нелепой и мудрой тленности.

Ибо жизнь – что бы люди ни говорили – дается только один раз.

И умирая, человек умирает навсегда.

27 марта

Голубая бездна.

30 марта. Lundi

Перевод на английский о рыбах Берингова и Чукотского морей. Трудно настолько, что почтительно удивляюсь своему универсализму и начинаю относиться к себе с умилением.

Когда работа – очень хорошо. Сейчас, например, едва ли меня интересует что-либо больше, чем рыбы вышеупомянутых морей и английские наименования затылочных бугров, грудных плавников, усиков и жаберных тычинок.

Кроме этого – чтение глупых французских романов о великосветских прекрасных людях и о их не менее прекрасной и возвышенной любви.

Удивительно много и охотно французы пишут о любви. В жизни, вероятно, в обычной человеческой жизни, они к любви относятся, как к чековой книжке, к аперитиву или газетному фельетону.

3 апреля, пятница

Похороны милейшего «плюшевого» профессора Аркадия Викторовича Вознесенского, с которым – как и со всеми стариками, впрочем, – у меня были особо нежные и почтительно ласковые отношения. Умер скоропостижно: кровоизлияние в мозг. Вынос был из Института: солнечный день, апрельский холодок, синее небо, множество цветов, люди, люди, множество людей. Разговоры, встречи и, как обычно на похоронах, посторонние разговоры, неуместные улыбки, неуместные взгляды. А мне грустно, грустно. Страшно, когда уходят люди его поколения, – острее тогда чувствую свое неизбежно увеличивающееся одиночество.

Мама, конечно, смеется:

– Там, где старцы, там и ты. Toujours avec de vieilles pourritures![343]

Говорит:

– Ненавижу похороны, обряды, слезы, скучные физиономии! Когда умру, не смейте приходить на мои похороны и на мою могилу. Танцуйте и пойте, когда я умру. Ведь уходит только противный, гниющий заживо футляр.

Возвращаясь домой в трамвае, смотрела на молодое небо, на веселые улицы, заполненные веселым народом. Опять весна.

А вас я больше не увижу, черные глаза.

14 мая, четверг

28 апреля похоронили Дмитриенко[344]. Вынос был из Толмачевской Академии – изысканная нарядность командиров всех рядов оружия, бездна цветов, последний почетный караул, в котором командующий ЛВО[345] Шапошников и начальник Академии… Ромбы, звезды, новая форма, золото. А в гробу – ужасное лицо, распухшее и обросшее щетиной. С оскаленными сухими зубами: лицо замученного под пыткой. Маленькая Лидочка стоит у окна, спиной к гробу: ей страшно. Личико у нее нахмуренное, сердитое, с мучительно сжатыми бровями. Первая встреча со смертью. В девочке протест и отвращение.

На углу Университетской линии и набережной – из черной тучи за Исаакием – первая в этом году молния и первый гром. На дубовой крышке гроба – синяя кавалерийская фуражка и обнаженная шашка – крест-накрест, принадлежавшая когда-то кн. Туманову[346]. В свое время рассматривала этот великолепный клинок, чуть ржавый, чуть пятнистый.

Под страшным ливнем бросаю кортеж и уезжаю домой. У меня Т 38,4° и очень легкие туфли. Эдик провожает до самой могилы и, мокрый, как мышь, возвращается только в 9 ч. вечера. На кладбище были очень хорошие речи. Маленькая Лидочка плакала от гнева.