Улица милосердия - Дженнифер Хей

Клаудия отдавала себе отчет в том, что это шоу поучаствовало в формировании ее жизненных взглядов. Она бы никогда даже не подумала застраховать свою жизнь. Она везде и всюду носила с собой права, чтобы облегчить полиции процесс идентификации ее тела, если вдруг возникнет нужда. Первые сорок восемь часов расследования были критически важны, и небольшое планирование со стороны жертвы могло бы спасти несколько драгоценных дней или недель.

А поскольку преступником почти всегда оказывался парень, муж или бывший муж жертвы, воздержание было еще одной здравой предосторожностью, над которой она всерьез задумывалась.

Парень, муж, бывший муж. Поскольку все зрители уже это знали, создателям «Времени и места» приходилось изворачиваться, чтобы создать интригу. Они вводили несколько подозреваемых, пускались в детали допущенных в расследовании ошибок. Какое-то время уделялось раскрытию характера жертвы. Добавлялись интервью с убитыми горем родителями, скорбящими братьями-сестрами, заплаканными лучшими друзьями.

Как любой серийный убийца, «Время и место» тяготело к определенному типу. Их идеальная жертва – любящая жена и мать – была ответственной и вызывала симпатию. Она не обязательно должна была быть состоятельной; ей достаточно было быть симпатичной, молодой и белой. Все скорбящие по ней неизменно соглашались с тем, что дети были центром ее жизни. Такая преданная мать совершенно точно не заслуживала быть застреленной, или забитой до смерти, или сброшенной с утеса.

Бездетным женщинам тоже иногда хватало наглости оказаться убитыми. Не идеальный расклад, но репортеры «Времени и места» выкручивались, как могли. Если жертва была достаточно молодой, они напирали на то, что она больше всего на свете хотела завести семью. В идеале она заявляла об этом с самого детства. В идеале она уже выбрала имена для своих детей.

Забавно было наблюдать, как пыжились репортеры, когда не получалось вплести детей в повествование. Тогда в ход шли рассказы о хобби и большой привязанности к племянникам и племянницам. Иногда к собаке. В таких случаях вопросы репортеров начинали отдавать отчаянием: Как ваша сестра развлекалась? Это слегка напоминало неловкое свидание вслепую: наводящие вопросы, нервные поиски общих тем.

За время изучения «Времени и места» Клаудия извлекла несколько уроков. В мире «общественной журналистики» они бы стали тезисами.

• Перед тем как застрелить, задушить или забить насмерть жену, избавьтесь от своего мобильного телефона. Ваши сообщения прочитают, а звонки отследят.

• Избегайте подобных поисковых запросов: «отравление незамерзайкой», «смертельный выстрел», «несовместимая с жизнью дозировка». Полиция изымет ваш компьютер, так что не отмечайте на Гугл-картах место захоронения. Интернет вам не друг.

• Не курите. На бычках остается ДНК.

• Камеры повсюду. Избегайте банкоматов. Не останавливайтесь на заправках. Если вам надо купить перчатки, хлорку или брезент, чтобы завернуть тело, не идите за ними в «Уолмарт».

• Пусть кто-нибудь другой обнаружит тело. Если это должны быть вы, помните: ваш звонок в службу спасения будет записан. Изобразите, что вы огорчены.

Эпизод закончился, но сна у Клаудии по-прежнему не было ни в одном глазу. Будильник стоял, как обычно, на семь утра. Через шесть коротких часов ей нужно будет вставать и идти на работу.

Она села в машину и поехала.

НА КРЫЛЬЦЕ ТИММИ ГОРЕЛ СВЕТ – оставшаяся с лета антимоскитная лампочка. Когда он подошел к двери, его лицо ввергло ее в шок. Борода Распутина исчезла. Без нее он казался моложе, опрятнее и неожиданно привлекательнее. Встреться они на улице, она бы его не узнала. Его кожа выглядела влажной и упругой, как у младенца после купания.

– Это твое лицо?

Она никогда не задумывалась о том, как выглядело бы его лицо без растительности, так почему же оно кажется каким-то не таким?

Тимми осторожно коснулся подбородка, словно хотел убедиться, что он на месте.

– Мне предстоит деловая поездка, – сказал он. – Я подумал, что время пришло.

– И как оно?

– Как будто полголовы не хватает, – сказал он.

Она прошла за ним в квартиру. По телевизору шел документальный фильм о пираньях. Он взял бонг со складного столика и протянул ей.

Трава была намного ароматнее, чем та, что он продавал ей, и крепче.

– Что это? – спросила она сдавленным голосом.

– «Крушение поезда». Мой личный запас.

– Такая… Э-м, насыщенная.

Тимми отмахнулся, когда она протянула бонг назад:

– Оставь пока, тебе надо нагнать.

Затем он выключил звук на телевизоре и рассказал ей историю. Она понимала, что как раз за этим и приехала: смотреть на его огромный беззвучный телевизор и молча утонуть в объятиях его дивана.

История была о его дяде Фрэнке, брате отца, пожарном из Броктона. В юности Фрэнк был чемпионом лиги любительского бокса, симпатичным малым и любимчиком женщин. Когда у него вылетело колено и он больше не мог сражаться с пожарами, он вышел на пенсию и уехал во Флориду, в Дэлрей-Бич, где было совершенно нечем заняться, кроме как пить, ходить по стрип-клубам и сходить с ума по одной из девочек, которой платили за то, что она танцевала у шеста.

– И вот, значит, Фрэнк пялится на нее каждый день, – сказал Тимми. – Тратит на нее все деньги. В конце концов он спускает всю свою пенсию, чтобы организовать ей квартирку. Ей двадцать шесть, ему семьдесят, но он в своем уме и все еще симпатяжка. Он вообще не сомневается, что девчонка в него влюблена.

– Что-то мне подсказывает, что не все так радужно, – сказала Клаудия.

– Ну да. Дядю Фрэнка ждет глубокое разочарование. У стрипушки есть парень, флоридский патрульный. И вот как-то Фрэнка останавливают на шоссе, и коп ни с того ни с сего начинает лупасить его «Кадиллак Эльдорадо» монтировкой.

– Охренеть, – сказала Клаудия, преисполнившись неподдельного сочувствия. Картина представала перед глазами слишком ярко: черная ночь, на автостраде мелькают фары, пальмы раскачиваются на ветру.

– Тут Фрэнк не изменяет себе и лезет в драку, но коп на сорок лет моложе, – сказал Тимми, – и у него монтировка.

Клаудия вернула ему бонг.

– Фрэнк два месяца лежит в больнице. – Тимми сделал глубокую затяжку. – Врачи говорят, что он всю оставшуюся жизнь проведет в инвалидном кресле. К тому моменту, когда его выписывают, жены уже давно нет, все деньги потрачены на стрипушку, и ему остается жить за счет дочери, которая, – представь себе, – все еще его боготворит.

Он передал Клаудии бонг.

– Его дочь – моя двоюродная сестра Бриджет – вышла замуж за какого-то мажора и живет в крутом комплексе – кучка однотипных особняков у искусственного озера. Ну и, естественно, дядя Фрэнк ненавидит это место. И как-то ночью он доходит до предела, просто больше не может выносить это дерьмо, и едет на своем кресле прямиком в озеро.