Остров - Пётр Валерьевич Кожевников

Вепрь пригласил Катю в ресторан. За два дня до этого события Задумина начала приводить в порядок вещи и себя. День настал. Серафим явился в клетчатом пиджаке. «Одолжил у Лося», — шепнул он Анне. Ушли. Стемнело уже, когда прохрипел за день осипший звонок. Прихожую заполнил Вепрь. «Анна Петровна, вы не одолжите... У меня как раз сегодня не оказалось денег, но очень хотелось Катю по-настоящему сводить в кабак. Да, еще за такси, шеф ждет. Неудобно оставлять девушку в ресторане «Памир» надолго».

Серафим учит нас плавать. На руках заносит Серегу в воду на глубину, где самому ему приходится по грудь, и опускает в воду. Брат орет, прощаясь с белым светом, и без сопротивления, покорный судьбе, — на дно. Вепрь выдергивает Серегу из стихии и выносит на берег. Теперь — я. Вот он подымает меня в воздух, прижимает к поросшей черным волосом мокрой груди. Несет. Я напрягся, оценив его риск — могу ведь утонуть. Та же глубина по грудь ему — и я лечу в пространство. Оказываюсь в воде. Точнее, под водой. Пузыри и муть перед разверзнутыми глазами. Все немеет от страха смерти. Воздуха нет. Растопыренные пальцы выпростанных рук о что-то ткнулись. Скребу, хватаю, ползу, кричу, извиваюсь — воздух! Голова наверху — вдох. В руках — тряпка. Держусь на воде? — нет, на руках. «Напугал, малек!» — улыбается татуированный вождями пенсионер. Прижимает меня к своему животу. Спасен! Плачу. «Трус!» — словно камнем по плоскости воды, бросает Вепрь. Идет на берег. А по душе моей расползаются блины: Трус... Трус... Трус... «А ты-то, дурак, паренька пугаешь! Вон как трясется!» — очередь в широкую спину Серафима. Не отвечает. Не оборачивается. Спаситель мой несет меня. Вот уже мелко, и я вырываюсь из рук, как вдруг лицо — одно, четыре — все в нашу сторону. «Ах, е...», — мне в лопатки. Поворачиваюсь. Как себя вести? Пенсионер почти без трусов, то есть в них, но порваны они очень неприлично. Разжимаю руку. В воде расправляется, танцуя как водоросли, клок купального комплекта пенсионера.

Серафим преподает нам бокс. Первым на «ринг», а это значит — на середину комнаты, выходит Серёга. Вепрь показывает ему стойку, как закатывать кулак. «Старайся ударить в нос», — инструктирует тренер, начиная поединок. Серега не бьет в нос, хоть Серафим и «идет головой» на брата. Следующий — я. Те же наставления. Бой. Со всей силы бью Серафима в нос. «Извинись, — велит Катя. — Серафим, вам очень больно?» — «Чувствительно». И мне: «Молодец!»

Жену Вепря зовут Наташа. Близорукая, рябая, она симпатична. Во всем подражает мужу. Курит. Мать Серафима усердно внушает невестке, как вести себя с супругом. С гением. Наставленная, Наташа покорна и безответна.

Вепрь воплотил в себе все мужские достоинства. В совершенстве. Для нас. Сын и дочь подражают ему. А мы подозреваем, что он — наш отец. А в ком мы этого не подозревали!

Отец, отец, мой папа, милый!

Где лы?! Я кровь твоя, приди!

Да — это позже. И тоже не о нем.

Серафим растит детей экспериментально. Волю — личностью утонченной. Гуманитаром. Лелю — физически мощной, грубой. Деятельной. Осерчав на дочь, командует сыну: «Бей Лельку! Лелька — дура!» И ей, кающейся: «Отойди от меня, мерзкое существо!»

Дети веснушчаты. Волька — рыхлый, начитанный, раскованный. Одногодок Сереги. Леля — на пять лет младше — спортивная, боевая. Звонкая. Недовольный Волькой, Вепрь рявкает: «Курсистка!» Про Лельку: «Мой гладиатор».

Когда Серафим с семьей переехал в Пьяноводск, Серега с Волькой переписываются. Послания их обширны: в них — проза. Ребята сочиняют фантастический роман о доисторической эпохе. В нем — пришельцы из космоса, земная цивилизация, обреченная на гибель, ящеры. Войны. Жажду принять участие в творчестве — не принимают. «Ты не созрел, отрок».

Вепрь приглашает нас к себе. Жилище его, оказывается, на краю города. Это общежитие. Оно в конце Безжалостного острова. Дальше — кладбище и пустырь, река кладбищенская. Залив. Дальше — некуда. Жилище — комната, скудная метрами и тесная от малого, впрочем, количества мебели. Из всего увиденного наиболее потрясает нас черная металлическая фигура Дон Кихота. Подробная во всех деталях рыцарской экипировки, она вооружена шпагой. Восхищенных штамповкой, волнует нас одно: шпага! Может ли ее применять Дон Кихот? Обхаживаем рыцаря. Подбираемся. Еле сдерживаясь, не решаясь трогать, спрашиваем: «А шпага вынимается?» Улыбаясь, Серафим выдергивает оружие и шутя колет нас в живот по очереди, восклицая: «Я попаду в конце посылки!»

На стол поданы пельмени. Это нечто несъедобное для человека — считаем мы. Так же, наверное, как мама. Вернее, вначале она, потом — мы. Надо ли их есть? Можно ли? С одной стороны, охота пожевать то, что не принято, с другой — вроде и неприятно. «Можно не есть пельмени? » — шепчу маме на ухо. Кивает головой, будто не могла дождаться моего вопроса, и Вепрю: «У него что-то с желудком». Серега ест пельмени, хотя могло быть все наоборот.

— Знаете, Дима, встреченные люди вносятся в ячейки нашей памяти, подобно химическим элементам. Нашел — записал. Не встретишь — прочерк. Хотя все возможно, вот разве что неизвестно, от тебя ли возможности этих встреч зависят. Вепрь ведь был редчайшим человеком в наших таблицах. Он явился личностью, продемонстрировавшей не только гениальность (и не в чем-то одном), а самоуничтожение своей физической оболочки вкупе со всеми дарами. Я бы сравнила это с человеком выдающейся физической силы, который навешивает на себя все новые и новые тяжести. И вот, надорвавшись, богатырь падает. И нет уже ни сил, ни воли — глаза. Горькие глаза. Вепрь из тех людей, которые одарены настолько, что не могут реализовать свои данные, потому что не успевают себя собрать, приучить к дисциплине, а их уже распирает самовыражение. Вы знаете, я не хочу вас огорчить, но ваш брат в этом очень похож на Серафима.

Карьера Вепря была ослепительной и недолгой. Закончив свою учебу, получив степень в подтверждение учености, он получил хорошее назначение в Пьяноводск. Там же четырехкомнатную квартиру. Через неделю по приезде его знали все таксисты и официанты города. Через месяц один из его заочников сообщил руководству, что Серафим получает компенсацию за фиктивные зачеты. Первое — вымели из рядов. Второе — разжаловали.

Теперь Серафим приезжает в Петрополь производить займы. Он оказался должен значительные суммы большому количеству людей.