Адмирал Сенявин - Иван Фирсов

Все эти приношения были очень кстати. Денег из Петербурга опять не шлют, турецкие союзники не дают обещанные припасы. На кораблях же провиант на исходе.

— Передайте гражданам мою признательность, — радушно ответил адмирал.

К Метаксе обратился пожилой, с седой бородой грек в одежде священника и с крестом на шее. Он говорил быстро, посматривая на Ушакова, то и дело простирая руки перед собой, а потом молитвенно складывая их на груди.

— Христиане Корфу предоставляют все лечебные и богоугодные заведения в распоряжение адмирала для оказания помощи раненым и больным, — перевел Метакса.

— Сим милосердием мы воспользуемся безотлагательно, — оживился Ушаков, — передайте, что сегодня же на берег отправятся наши лекари.

Выслушав адмирала, священник опять заговорил, поглядывая на переводившего Метаксу.

— Духовенство приглашает завтра ваше превосходительство и всех офицеров на благодарственный молебен в церковь Святого Спиридония по случаю славной победы русского оружия.

Ушаков пообещал быть обязательно. Он вышел на шканцы проводить депутатов, приказал вызвать всех командиров. Вместе с греками на берег отправились Метакса и лекарь. Прибывших командиров адмирал обязал с утра перевезти всех раненых на берег. Разъезжались командиры, когда совсем стемнело. Ночная мгла, скоротечно скрадывая тающий на горизонте сумеречный отсвет, быстро окутывала корабль. В наступившей тьме над стройными корабельными мачтами рассыпались по ночному небосводу мириады звезд. На шкафуте зажгли фонари, и в ожидании шлюпки Сенявин любовался таинственно мерцающими на берегу редкими огоньками. Он не заметил, как сбоку, из темноты, выросла фигура.

— Желаю здравия, вашвысокбродь! — раздалось внезапно.

— Здравствуй, братец, — ответил, поворачиваясь, Сенявин. Он по голосу узнал в говорившем Родионова. — Ну что, задали перцу французу?

— Так точно, вашвысокбродь! Нынче мы ему в самое темечко угодили, так что ему приходится горевать.

Глядя на жизнерадостного Родионова, Сенявин вдруг вспомнил боцмана:

— А вот товарищу твоему не повезло.

— Что так? — встрепенулся встревоженно Родионов, предчувствуя недоброе.

— Картечью ногу ему расшибло, пришлось отхватить до колена.

Родионов помрачнел, покачал головой.

— Шлюпка у трапа, вашвысокбродь! — доложил вахтенный матрос.

Сенявин вздохнул и, прощаясь, сказал:

— Ты, братец, навести Чиликина, он завтра будет свезен в госпиталь на берег, неподалеку от церкви.

Утром с первой шлюпкой Родионов отпросился на берег. Купил на базаре фрукты, разыскал лекарню, куда уже привезли раненых.

У крыльца стояли матросы с носилками. Раненых продолжали доставлять с кораблей.

В первой, довольно просторной комнате на койках лежало человек двадцать тяжело раненных матросов и солдат из десантных войск. Некоторые в забытьи, с закрытыми глазами, будто спали. Все бледные, с посиневшими губами. В комнате стоял тяжелый смрад от повязок, пропитанных насквозь спекшейся кровью.

Чиликин оказался в самой дальней комнате, где на семи койках лежали только раненые с уже отнятыми конечностями. Койка Чиликина стояла в простенке, рядом с распахнутым окном. Окно выходило во двор. Прямо за забором уходила в голубое небо крутая гора, поросшая кустарником. Тимофей сидел с широко открытыми глазами, опираясь рукой на матрац. Он сразу узнал Родионова, от неожиданности оцепенел, а потом тихо вскрикнул:

— Петруха, браток!

Родионов наклонился и неловко обнял друга…

Не успел Родионов присесть на постель, как дверь распахнулась и в комнату вошел Ушаков. В дверях столпились командиры, и среди них Родионов отыскал глазами Сенявина.

Раненые встрепенулись, но адмирал остановил их:

— Братцы, все вы Отечеству живота не жалели, и оно вас не забудет. Государь вас пожалует крестами за подвиг.

Ушаков обошел все койки, кому поправил одеяло, кого ласково тронул за плечо. Потом повернулся к командирам:

— Сего дня, господа, в гошпитале один из вас будет дежурить каждодневно. Отрядить сюда в помощь всех подлекарей. Остальное уладим с жителями. — Он взглянул на Сенявина. — Вы, Дмитрий Николаевич, сей же час здесь оставайтесь, все в порядок приведите. Назавтра вас сменим…

Непривычная тишина, как ни странно, разбудила Сенявина задолго до рассвета. Пошел третий месяц после капитуляции Корфу, но он никак не мог вновь войти в размеренный ритм жизни. Полгода беспрерывных походов, штормов и штурмов, не прекращающаяся днем и ночью пушечная пальба вперемежку с ружейными перестрелками выбили из привычной колеи многих.

Одевшись и выйдя на палубу, Сенявин услышал неподалеку за мачтой приглушенный неторопливый разговор двух матросов:

— Вишь ты, Семен, благодать тута. Теплым-тепло.

— Оно-то так, — отвечал товарищ, — только и в Севастополе небось не худо. — Он на мгновение остановился. — А в Сасове у нас и вовсе березки соком поднабрались небось…

Прислушавшись, Сенявин вновь вернулся мыслями к Терезе — как-то они там? В декабре Пустошкин привез ему волнующую весточку — у них родилась дочь. «Мы от них за тридевять земель», — подумал Сенявин, всматриваясь в мирные, покрытые зелеными кущами ближние и дальние холмы острова, и не верил, что еще так недавно здесь грохотала канонада и ожесточенно сражались люди. После капитуляции жители острова прониклись симпатией к русским морякам.

На днях Сенявин был у флагмана. Тот работал над проектом правления на островах. Одна фраза ему запомнилась: «…В Корфу присутствовать будет Сенат, главное правительство республик оных, который решать будет политические, военные и экономические дела по большинству голосов…» Проект содержал 32 статьи, и под ним стояла подпись: «Адмирал Ушаков».

Тогда же Сенявин стал свидетелем одного события. На борт флагмана поднялся полномочный министр неаполитанского короля Мишеру. Тот просил о помощи в освобождении королевства от французов.

Прочитав письмо, Ушаков сказал Мишеру:

— Я уже сообщал прежде их величеству — помочь рад, но кораблей ныне мало, а те, что есть, чинить надобно, да и провиант на исходе. К тому же намедни генерал-фельдмаршал Суворов просил срочно выслать для крейсирования и блокады корабли в Анкону.

Однако Ушаков имел повеление Павла всячески помогать «брату», королю Фердинанду. Пришлось неделю спустя отправить к берегам Бриндизи отряд капитана второго ранга Сорокина с десантом. Следом за ним к Венеции и Анконе вышла эскадра контр-адмирала Пустошкина содействовать суворовским войскам, которые освободили почти всю Ломбардию…

Сенявин огорчался — все ушли, а ему приходится торчать у Корфу. Вскоре после штурма крепости на «Петре» открылась сильная течь, где-то в подводной части, у форштевня. Пришлось корабль разоружать, разгружать полностью, чтобы уменьшить осадку.

…Над сонным рейдом перекатами пронесся громкий хлопок. Выстрелила сигнальная пушка. Тотчас заиграли зорю горнисты, залились боцманские дудки. Начался будний день. Сенявин отдал распоряжение буксировать корабль в бухту Гувино для кренгования. Подтащив корабль в самое устье речки, на кнехты правого борта завели и укрепили канаты. Вся команда, взявшись за канаты, накренила корпус корабля. У стыка форштевня с килем отошла обшивка. Стали менять доски, конопатить корпус. После ремонта вышли в море, но течь не уменьшилась. В конце концов Сенявин сам полез в трюм и доискался до причины — около фальшкиля зияли отверстия, невидимые снаружи, из них хлестала вода. Пришлось все начинать сначала. Чинились на Корфу и другие корабли, поврежденные в боях или во время шторма.

В это же время пришли вести с Апеннинского полуострова. Сорокин успешно высадил десант в шестьсот человек в Бриндизи. За две недели его отряд прошел маршем через весь полуостров, изгнал французов и в начале июня овладел Неаполем. Спустя недели две всех офицеров ошеломило сообщение Сорокина о неблагородном поведении английского адмирала Нельсона. Прибыв в Неаполь, он устроил кровавую расправу над местными якобинцами.

В первых числах августа Ушаков впервые встретился с Нельсоном. Эскадра неделю назад покинула Корфу и перешла в Палермо. Здесь ожидали подкрепления из Кронштадта — отряд вице-адмирала Карцова[47].

Ушаков принял Нельсона вежливо, но сдержанно. Тому причиной были настойчивые просьбы Нельсона отвратить действия русской эскадры от Ионических островов и направить ее куда-нибудь подальше, например в сторону Египта.

И теперь, когда Ушаков предложил свою помощь при взятии Мальты, Нельсон отклонил ее — не хотел, видимо, делить с кем-либо победные лавры. Разговора о жестоких расправах англичан в Неаполе не получилось — Нельсон попросту ушел от него.