Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот в начале 1983 года Жерару Израэлю и мне дали понять, что Пакистан сожалеет об инциденте, произошедшем в апреле 1982 года, и заинтересован в том, чтобы исправить положение. Министр иностранных дел Пакистана Мухаммед Якуб Хан, отличавшийся светскими манерами, был частым гостем в Женеве, где проводил «непрямые переговоры» с афганским правительством при посредничестве ООН. Он пригласил нас к себе, чтобы обсудить новую возможность визита представителей Европарламента в Пакистан, мы вылетели в Женеву и встретились с ним 20 июня.
Было ясно, что пакистанская сторона старается загладить прошлогодний инцидент. Якуб Хан пытался убедить нас, что его страна выступает не против еврейского народа, а против политики сионизма и государства Израиль. Он сказал, что было невозможно принимать в Пакистане кого бы то ни было по фамилии Израэль после нападения на мечеть.
Он никак не упомянул — хотя мы, конечно, это знали — о том, что Европейское сообщество направило в Пакистан большую партию продовольствия и денег для афганских беженцев. Спор о «господине Израэле» был для Пакистана мелкой, но болезненной занозой. Министры Европарламента в течение года регулярно поднимали этот вопрос, давая понять, что ждут решения спора. И вот пришло время исправить положение. Якуб Хан заверил нас, что Пакистан очень сожалеет о причиненных неприятностях. Теперь министр хотел бы, чтобы мы нанесли визит в Пакистан, осмотрели лагеря беженцев и получили информацию по афганскому вопросу. Нас должен был пригласить сам президент Зия-уль-Хак. В ноябре 1983 года на Генеральной ассамблее ООН голосование по Афганистану дало следующие результаты: 116 голосов за вывод всех иностранных войск и только 16 — против. К концу года было достигнуто соглашение, что три первоначально предложенных представителя Европарламента: Карло Рипа, Жерар Израэль и я — вылетят в Пакистан. Мы прибыли туда 29 января 1984 года.
На следующий день президент Зия дал в нашу честь замечательный обед. Мы запили его кока-колой и провели трехчасовую беседу о роли Пакистана в борьбе против советской агрессии. Зия говорил об исторической роли России в регионе, о завоевании ею мусульманских районов Средней Азии и безжалостном подавлении восстаний мусульман в первые годы Советской власти. Он упомянул о соперничестве в девятнадцатом веке России и Индии (находившейся тогда под британским владычеством), вовлеченных в «большую игру» за обладание Афганистаном, после чего ему принесли огромную карту Южной Азии. Театральным жестом он прикрыл верхнюю часть карты куском красного пластика с фигурно вырезанными краями, показывая с его помощью продвижение советских войск на юг к Индийскому океану.
«Мы находимся на передовой линии, мы — плотина на пути советской экспансии», — сказал он, давая понять, что моджахеды сражались не только за Афганистан, но и за весь демократический мир. И они добились определенных успехов, как дипломатических, так и военных. Их поддержал исламский мир и Запад. Такую же поддержку они получили у большинства стран ООН. Зия-уль-Хак, как и все в то время, признавал, что моджахеды никогда не смогут разбить Советскую Армию на полях сражений. Но они могли вынудить ее принять определенные условия.
Ни мне, ни Жерару практически не о чем было спорить с ним. Однако мы видели, что имеем дело с человеком твердых религиозных убеждений, далеких от идеалов западной демократии. Мы не нашли понимания, например, когда сказали о своем неприятии казни через повешение и телесных наказаний. Подобные наказания основываются на религии ислама, ответил он, и люди со стороны не имеют права подвергать сомнению предписания Корана. Лишь на краткий миг мы увидели, что он может быть мягким и человечным. Неожиданно в разгаре нашей дискуссии в комнату вошла двенадцатилетняя дочь президента. Она была умственно отсталой. При виде девочки его глаза потеплели, и он обнял ее с неподдельной отцовской любовью. До этого он показывал нам суровость мусульманской религии. А теперь напомнил нам о человечности ислама, о его трогательном уважении к «тем, чьего разума угодно было коснуться Богу».
В последующие дни мы в сопровождении моего друга Джона Рича, высокопоставленного чиновника из сената США, который был почетным членом нашей маленькой делегации, нанесли официальные визиты в правительственные учреждения Пакистана, в Красный Крест и в лагеря беженцев. Я очень хотел найти кого-нибудь, кто «неофициально» провел бы меня в Афганистан. Мой друг Ахмад Гайлани привез нас в свой военный лагерь в районе Пешавара, в пятидесяти милях от Хайберского прохода. Мы познакомились с его бойцами, и они продемонстрировали нам свою физическую подготовку. Они показали нам, как надо делать и бросать «коктейль Молотова». Нам также представили двух бывших бойцов Советской Армии, они оба были родом из Средней Азии. Помню, как мы хотели их сфотографировать и попросили встать у скалы. Пленники пришли в ужас, решив, что их собираются казнить напоказ для западной прессы.
3 февраля в штаб-квартире лидера другой группировки, Сибхатуллы Муджадиди, которому в мае 1992 года суждено было стать президентом Афганистана, нас угостили чаем с пирожными и печеньем, и представили нам еще двух военнопленных. Это были Игорь Рыков и Олег Хлан, один русский, другой украинец. Хлан был человеком мрачным, плохо читал и писал, и почти не разговаривал. У него все время было плохое настроение. Он утверждал, что дезертировал после того, как попался на продаже электрического кабеля афганскому крестьянину: «Вот как это делается. Группа солдат переодевается в гражданскую одежду. Крадет пистолеты или что-нибудь другое, что легко можно спрятать. Затем мы перелезаем через забор и идем в ближайшую чайхану, чтобы обменять пистолеты на то, что нам нужно: гашиш или свежую еду». Случилось так, что он нечаянно застрелил своего товарища и бежал, опасаясь наказания.
Рыков был сообразительнее и разговорчивее. Он использовал то первое чаепитие, чтобы дать нам зримое представление о том, как ведет себя Советская Армия, и рассказал жуткую историю про лейтенанта Анатолия Геворкяна, воткнувшего штык в горло шестнадцатилетнему афганскому мальчику, чтобы дать одному из новобранцев почувствовать «вкус крови», показать ему, «как это делается». Он рассказал и о другом лейтенанте, который согнал женщин одной афганской деревни в маленький домишко и бросил туда несколько ручных гранат. Рыков рассказывал то, что нам и моджахедам хотелось услышать, но я почти не сомневаюсь в правдивости его сведений о широком распространении наркотиков в Советской Армии, о гибели нескольких тысяч солдат в одном только Кандагарском районе, о неизбежности
