Всё, что помню о Есенине - Матвей Ройзман

— С деньгами? — переспросил он, встал, пошел к лестнице и стал спускаться вниз.

Я пошел вслед за ним. Разумеется, контора была заперта. Я объяснил Приблудному, как возмутительно он вел себя, что ожидало его, и потребовал, чтоб он немедленно ушел из «Стойла».

— Я могу и сдачи дать! — процедил он сквозь зубы.

— Ты плохо знаешь Есенина. Ничего ты не успеешь сделать!

Я проводил Приблудного в гардеробную, он оделся в ушел. За столиком Сергея уже сидели его знакомые, и они оживленно разговаривали.

Я бы мог рассказать и о других фокусах Приблудного, но предпочитаю дать место письму Есенина, которое он написал Гале Бениславской из Ленинграда:[74]

«…Вчера Приблудный уехал в Москву… Но хамству его не было предела… Не простился, потому что получил деньги. При деньгах я узнал, что это за дрянной человек…Все это мне ужасно горько. Горько еще потому, что он треплет мое имя. Здесь он всем говорил, что я его выписал. Собирал у всех деньги на мою бедность и сшил себе костюм. Ха-ха-ха — с деньгами он устраиваться умеет… Он удрал. Удрал подло и низко… Сам я больше с ним незнаком и не здороваюсь. Не верьте ни одному его слову. Это низкий и продажный человек…

Прощайте, милая, и писать не могу. Горько, обидно, хоть плачь».

Не везло Есенину ни с друзьями, ни с женами, и даже с единственным учеником.

Я должен увести читателя на несколько лет вперед. Есенину не везло при жизни, но то, что обрушилось на него после смерти, ни в какое сравнение с этим не идет.

1) Не прошло и несколько месяцев после похорон Сергея, как заумный поэт А. Крученых, торговавший на углу Тверской и Столешникова (там, где теперь кафе «Отдых») своими бульварными сочинениями в стихах:

«Разбойник Ванька-Каин и Сонька-маникюрщица», «Дунька-Рубиха» и др., стал одну за другой выносить свои книжонки собственного издания: «Гибель Есенина», «Черная тайна Есенина», «Лики Есенина от херувима до хулигана» и др. Это были самые низкопробные пасквили на великого поэта, к тому же совершенно бездарные. Целый ряд литераторов, в том числе рапповцы, выступили с резкой критикой этого глумления над Есениным. Маяковский назвал брошюрки Крученых дурно пахнущими книжонками, но заумник продолжал свою непристойную торговлю ими.

2) В то же время появилось размноженное на пишущей машинке «Послание Демьяну Бедному», подписанное фамилией Есенина. Об этом я узнал от Ефима Алексеевича, который положил передо мною на стол это «Послание». В нем Демьян поносился за то, что выступил со стихотворным фельетоном против Христа. Как мог Сергей, сам написавший не одну богоборческую поэму, выступить по этому поводу против Демьяна? Более того, у Сергея была общеизвестная богохульная строфа, которую он еще в 1918 году написал экспромтом, пытаясь применить ассонанс, а, верней, как он сам уточнил, консонанс.

Нате, возьмите, лопайтеДуши моей чернозем,Бог придавил нас ж…й,А мы ее солнцем зовем,

Памяти Есенина, Изд. Всерос. союза поэтов, 1926, стр. 81.

Сами же рифмированные вирши «Послания» ни по мастерству, ни по форме, ни по словарю не походили на стихи Есенина, Ефим Алексеевич это понимал, он хотел только подтверждения, которое и не заставило себя ждать. (Позднее старшая сестра Сергея Катя выступила в «Правде» с опровержением «Послания».) Благодаря настоянию Ефима Алексеевича автор фальшивки был обнаружен: им оказался графоман с контрреволюционным душком, некий Горбачев, который и был выслан из Москвы в Соловки.

3) Находящийся в эмиграции поэт-декадент В. Ходасевич в своих воспоминаниях[75] написал об Есенине, как о поэте, поднявшем свой голос против коммунизма и принявшем нэп, как отступление от революции.

Другой поэт-декадент, тоже эмигрант, Г. Адамович выпустил составленный им сборник стихов Есенина, куда включил не принадлежавшее Есенину стихотворение «Проститутка».

4) Третий поэт-эмигрант Г. Иванов выпустил сборник стихов Есенина и во вступительной статье написал:

«За Есениным стоят миллионы таких же, как он, только безымянных «Есениных» — его братья по духу, соучастники — жертвы революции… Променявшие бога на «диамат», Россию на Интернационал и в конце концов очнувшиеся от угара у разбитого корыта революции».

Ненависть дышит в каждой строчке поэта-середняка Г. Иванова к великому поэту Есенину. Этот хулитель Сергея даже не скрывает своего злорадства:

«В учебниках словесности ему (Есенину. — М. Р.) посвящают несколько строк, цель которых внушить советским школьникам, что Есенина не за что любить, да и незачем читать: он поэт второстепенный, «мелкобуржуазный, несозвучный эпохе»…[76]

5) Но всех разнузданней и подлей по адресу Есенина неслась брань мистика-декадента Д. Мережковского и его жены-ницшеанки 3. Гиппиус:

«Альфонс, пьяница, большевик»[77]

Эти супруги, эмигрировавшие в начале революции, питались крохами не только со стола врага Советской власти Бориса Савинкова, но и не брезговали подачками, получаемыми от главарей фашизма.

Вот что сказал о них И. А. Бунин Константину Симонову:

«Они с Мережковским служили немцам, но до этого они оба служили еще и итальянцам, успели побывать на содержании у Муссолини, и я это прекрасно знаю».[78]

6) Журналист Л. Сосновский, впоследствии оказавшийся троцкистом, выступил с резкой статьей, цитируя некоторые строки Есенина и называя творчество великого поэта «лирикой взбесившихся кобелей». Автор не первой циничной статьи против Есенина считает его идеологом и покровителем хулиганства.[79]

С этого момента разгорается кампания против Сергея, именем которого без всякого основания названо упадническое настроение среди молодежи — «есенинщина». Об «есенинщине» без зазрения совести пишут И. Гаркуш, Г. Бергман и др. Начинаются диспуты: «Есенин и есенинщина», выходят сборники: «Против упадничества, против есенинщины». Раздаются трезвые голоса: надо отделить Есенина от есенинщины (Маяковский В., Рождественский Вс., Ермилов В. и др.), но кампания продолжается.

7) В Ленинграде (1928 г.) появляется брошюра Вл. Покровского: «Диалог Есенина с Маяковским». Весь диалог написан суконным языком. Есенин появляется с того света, и между поэтами начинается взаимная перебранка.

«Маяковский. Что это вы, Есенин, даже как говорится, за крышкой гроба не оставили своей мании всюду и ото всех видеть преследования. Я нападаю не на вас лично (простите, до вас лично мне и дела-то очень немного), а на то, что называется «есенинщиной».