Преисподняя - Владимир Гоник

Снизу на него повеяло зловещей тишиной и темью. Крутые ступеньки уходили в темноту, как в воду, - уходили и исчезали бесследно. Бирс понял, что без света не обойтись. Он поднялся домой за фонарем и, посвечивая, стал осторожно спускаться.

Каждая ступенька давалась с заметным усилием: он замирал, прислушиваясь, потом делал новый шаг. Подвал оказался глубоким, Антон спустился на три лестничных марша, плотная тишина окружала его со всех сторон. Он вдруг заметил белое пятно, медленно приблизился и все понял: то был полиэтиленовый пакет с хлебом. То ли Джуди уронила его случайно, когда ее вели, то ли бросила намеренно, чтобы указать путь тем, кто станет ее искать.

Подвал состоял из множества помещений и, казалось, не имеет конца. Антон крался в тишине, луч фонаря выхватывал из темноты грязные стены, пол, какие-то проломы, проемы... Озираясь, он остановился, чтобы поразмыслить: с одной стороны, его тянуло продолжать поиски, с другой, он понимал, что одному ему не справиться.

Антон поднялся домой, позвонил Першину, тот прислал дежурный наряд и приехал сам. Они осмотрели местность и сверились по карте. Дом стоял на склоне Красного Холма по соседству с Новоспасским монастырем. У подножия холма располагался обширный монастырский пруд, за которым тянулась набережная Москва-реки. Монастырь, как водится, был крепостью, имел несколько подземных ходов: один вел к реке, что и понятно было, выход к воде был необходим на случай осады; другой ход направлялся туда, где стояла когда-то Таганская тюрьма, взорванная после войны; третий ход шел на Крутицкое подворье и дальше, в старинные Алексеевские казармы, в которых с незапамятных времен по сей день размещалась московская гауптвахта.

Это была разветвленная подземная система: посреди двора обнаружились уходящие неизвестно на какую глубину вентиляционные стволы, подвалы окрестных домов и монастырские ходы соединялись с идущей под улицей веткой метро. Сыскная собака, которой дали понюхать туфли Джуди, уверенно взяла след, повела разведчиков из подвала в подвал и сконфуженно заскулила в тоннеле метро: запах креозота и антрацена стойко забивал все прочие запахи.

Джуди украли. Было ли это случайностью или Бирса выследили и нанесли расчетливый удар, сказать было нельзя. Антон испытывал боль и стыд, словно в том, что стряслось, была его вина: не уберег, не уследил...

Ему было стыдно перед Джуди, перед ее родителями, перед знакомыми - в Америке и здесь, в России, даже перед Хартманом, который с полным основанием мог сказать: останься Джуди с ним, ничего не случилось бы. И выходило, что причина несчастья в нем. Бирс это понимал и не искал оправданий.

Временами его подмывало схватить автомат и очертя головы пуститься на поиски, он с трудом себя удерживал. Першин понял его состояние и предостерег от опрометчивого шага:

- Не вздумай искать один.

Бирс и сам понимал, что в одиночку ему это не под силу. Положение осложнил звонок приятельницы Джуди, муж которой работал в американском посольстве; Бирс вынужден был признаться, что Джуди исчезла.

Вскоре из Лос-Анджелеса позвонил отец Джуди, задал несколько вопросов, но больше молчал, вздыхал, рядом с ним, Бирс слышал, плакала мать. Антон пытался их успокоить, повторял, что делается все, чтобы найти Джуди, но понятно было, что это всего лишь слова, и сознание своей кромешной вины застило Бирсу свет.

А еще через день случилось невероятное. Бирс задремал после бессонной ночи, его разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Стэнли Хартман.

- Я узнал, что случилось. Можно войти?

В это нельзя было поверить. Беверли-Хиллс остался так далеко, что его как бы и не существовало вовсе. То была несусветная даль, забытый сон, в который верится с трудом: то ли был, то ли мнится.

Они долго сидели на кухне, Бирс без утайки рассказал Хартману о том, что происходит в Москве, Хартман его ни в чем не упрекал, Бирс это оценил.

- Я бы хотел принять участие в поисках, - предложил Хартман. - Думаю, я имею на это право. Мои физические возможности вы знаете.

Антон кивком подтвердил, а про себя подумал, что слишком хорошо знает.

- Я поговорю с командиром, - пообещал он.

Першин оказался несговорчивым.

- Даже речи не может быть! - заявил он решительно. - Не хватало нам иностранцев! Случись что, кому отвечать? На кой черт он нам?!

Хартман настоял на личной встрече, но результат был тот же:

- Мистер Хартман! Любое дело должны делать профессионалы!

- До сих пор, как будто, они себя не очень показали, - возразил Стэн.

- Правильно. Упрек принимаю. Но мы, по крайней мере, многое узнали. И знаем, что делать дальше. Будь на нашем месте любители, было бы намного хуже.

- Я - хороший спортсмен, - попытался убедить его Хартман.

- Поздравляю! Вот и участвуйте в соревнованиях. Станьте чемпионом мира. А грязную работу оставьте нам.

- Что ж... - с сожалением поднялся Хартман. - Видит Бог, я хотел как лучше. Вы понуждаете меня действовать самостоятельно.

Першин посмотрел на него долгим испытующим взглядом:

- Не советую, Хартман. Помочь - не поможете, а голову потеряете. Там это проще простого.

- У меня нет другого выхода... - развел руками Стэн.

Разговор шел через Бирса, который бесстрастно вел перевод.

- Переведи ему точно, - приказал Першин и медленно, глядя американцу в глаза, хмуро и раздосадованно произнес:

- Я повторяю: это очень - очень! - опасно. Вы даже не представляете, что вас ждет. Исчезнете и все. Никто вас никогда не найдет.

- Но вы-то спускаетесь...

- Мы - профессионалы. Специальный отряд. Каждый обучен действиям под землей. Каждый знает, на что идет.

- Спасибо, что предупредили, - поблагодарил Хартман и вышел.

- Надо сказать, чтобы за ним присмотрели. - Першин стал озабоченно звонить куда-то. - Еще полезет, неровен час, обуза на мою голову.

Под вечер отряд отыскал в Елохове поблизости от станции метро тоннель, в который они еще не спускались. Тоннель был квадратным, ширина его равнялась трем метрам, потолок был плоским, бетонный пол прорезали дренажные стоки, тоннель тянулся на два с половиной километра и утыкался в каменную стену; железная лестница вела наверх и выходила в подвал четырехэтажного дома из красного кирпича на пересечении Немецкой улицы и Переведенского переулка.

Несколько тоннелей они обнаружили на юго-западе, в Беляево-Богородском, поблизости от геолого-разведочного института. За оврагами, неподалеку от шоссе, снабженные лестницами люки уходили вглубь земли, где помещался громадный железобетонный шлюз, от которого в разные стороны уходили три тоннеля.

Отряд искал подземные базы, где альбиносы держали пленников. Хотя многие в отряде в это не верили: пленных могли сразу уничтожить, чтобы не обременять себя лишней обузой. Бирс старался не думать об этом, но удавалось с трудом: он вспоминал Джуди даже во сне.

Антон торопил всех и сам рвался вниз, не давая себе передышки ни днем, ни ночью. Это была унылая, тяжелая работа: каждый ход, каждый тоннель проходили из конца в конец, отыскивая запасные выходы и ответвления. Иногда внизу скапливался газ, и стоило большого труда забраться в противогазах во все щели, колодцы и люки; нередко разведчики брели по колено, по пояс или по грудь в воде, а иногда приходилось надевать акваланги и осматривать затопленные галереи, русла подземных рек и каналы.

Помимо стыда Бирс испытывал мучительное беспокойство и гнетущую тревогу. Шли дни, свыкнуться с мыслью, что Джуди исчезла, Бирс не мог: не укладывалось в голове.

Как все в отряде, он знал, что в городе исчезают люди, но знал понаслышке - невесть кто, невесть где. Со знакомыми ничего подобного не случалось, и он поверил, что не случится и впредь. По непонятной причине Бирс вообще был убежден, что его это не коснется. Но коснулось, коснулось, да еще как больно!

Стоило вспомнить Джуди, боль стягивала сердце и твердела, точно вколотили кол - не продохнуть! Временами ему казалось, что, если забыть о Джуди, - не думать, не вспоминать, то все образуется: она сама объявится, как объявилась в Москве нежданно-негаданно в первый раз.

Но Джуди не появлялась, боль ныла в груди, помрачая все мысли; вместе с болью его одолевал страх.

Страх за Джуди преследовал по пятам, саднил ежечасно, как застарелая болячка.

Отряд день и ночь вел поисковые операции под землей. По общему плану искали всех, кто пропал - всех, а не только Джуди; Бирсу мнилось, что он делает слишком мало, чтобы ее спасти. Да, он понимал, что спасти ее можно лишь вместе со всеми, - понимал, но его не раз подмывало схватить автомат и в одиночку пуститься на поиски. Страх за нее терзал его постоянно и гнал, гнал, понукал к действию; Антон с трудом удерживал себя, чтобы не кинуться вниз, а там будь что будет.

Он не знал, что с ней сталось, жива ли она; пока длилось неведенье, до тех пор теплилась надежда. Стоило, однако, представить ее под землей, вообразить ее испуг и ужас, как от ненависти закипала кровь. Ненависть испепеляла его, он замирал, сцепив зубы, чтобы не выкинуть что-нибудь и не пойти вразнос.