Цейтнот. Том I - Павел Николаевич Корнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Городец упёрся ладонями в столешницу и с решительным видом поднялся из кресла.
— Филипп Гаврилович, немного позже мы вас ещё побеспокоим, а пока приходите в себя.
— Я с вами!
— Не нужно, — остановил его Вихрь.
Альберт Павлович тоже оставаться в кабинете не пожелал, встал с диванчика, потянул носом воздух и уточнил:
— «Валокордин»?
Вдовец кивнул.
— Да, мне привозят из-за границы. У нас не сыскать.
— А вы пятьдесят грамм коньячку примите и полегчает, — посоветовал Альберт Павлович и указал на дверь. — Пётр Сергеевич, вы с нами.
Ну я и пошёл, конечно. В приёмной меня так и дожидались два сотрудника Бюро оперативного реагирования в полной боевой выкладке, эти пристроились сзади, и я ощутил сосущую пустоту в животе, но поглядел на кураторов и раньше времени паниковать не стал.
Сейчас всё прояснится само собой: идём-то в лабораторию Леопольда!
Коридор оказался перегорожен бойцами ОНКОР, распахнутую настежь дверь осматривали эксперты, рядышком беседовали старший советник Спас и Эдуард Лаврентьевич — специальный агент контрольно-ревизионного дивизиона, встречаться с которым мне доводилось уже дважды. Тут же вышагивал туда-сюда с заложенными за спину руками директор Бюро оперативного реагирования.
— Ну? — хмуро бросил при нашем появлении Роберт Маркович. — Есть подвижки? Линь, если ты…
— Мой подопечный, — немедленно перебил его Альберт Павлович, — проходит по этому делу свидетелем, только и всего!
— Свидетелем чего?! — возмутился я. — Я сюда просто бумажку подписать заскочил! При мне ничего не происходило!
Городец ощутимо пихнул меня в бок, грозно встопорщил усы и пробурчал:
— Поговори нам ещё тут!
Евгений Вихрь указал на распахнутую дверь и сказал:
— Проходи, только ничего не трогай.
Все эти расспросы заранее приготовили к тому, что ничего хорошего в лаборатории меня не ждёт, ничего хорошего там и не оказалось, ещё и воняло, несмотря на распахнутое настежь окно, редкостной дрянью. Только запах — ерунда, можно и потерпеть.
Семён лежал, навалившись грудью на стол рядом с опрокинутым микроскопом, из его виска торчала загнанная едва ли не на две трети стальная самопишущая ручка. Полной уверенности у меня не было, но что-то подсказало, что мёртв ассистент Леопольда уже не первый день. Пожалуй, лежит тут с субботы.
Иначе к чему бы все эти вопросы? С пяти часов субботы у меня железное алиби…
А так…
Я шумно сглотнул и заявил:
— Когда уходил, он был жив!
Георгий Иванович фыркнул, Альберт Павлович потребовал от входной двери:
— Посмотри, что изменилось!
Что изменилось?! Да тут неизменными остались разве что стены и потолок! В остальном же — будто ураган пронёсся: шкафы распахнуты, книги свалены на пол, папки с рабочей документацией выпотрошены. Сейф нараспашку. В сейфе — пустота.
Я заглянул в основное помещение и обнаружил, что все баки опустошены и, судя по запаху хлора, ещё и продезинфицированы, а на полу в центре помещения высится куча бумажного пепла. Леопольда — нет, Леопольда не увидел. Его в лаборатории не было.
Дальше начальник оперчасти задал с десяток дежурных вопросов, а вот мне проявлять излишнее любопытство показалось не с руки, поэтому вышел в коридор в состоянии крайней озадаченности.
— Ну что? — тут же спросил директор Бюро оперативного реагирования.
— Подвижек нет, — сообщил ему Вихрь.
— А Линь?
Начальник оперчасти вопросительно поглядел на Городца, и тот объявил:
— А с Линем мы ещё поработаем.
— Георгий Иванович, у меня дежурство через полчаса начнётся, — предупредил я. — Успеем уложиться?
— Подменит кто-нибудь! — отрезал Городец и взглянул на директора Бюро: — Так ведь, Роберт Маркович?
— А какие могу быть варианты? — развёл тот руками. — Работайте, раз надо. Дело-то прескверное…
Работать со мной взялись в кабинете Альберта Павловича. Заявились мы туда вчетвером: я, он и оба представителя контрольно-ревизионного дивизиона, да ещё следом с заварочным чайником и накрытой полотенцем тарелкой прошла тётенька средних лет, работавшая на кафедре кем-то вроде делопроизводителя. Вот как только она вышла, я и заявил:
— Там на авторучке мои отпечатки остаться могли.
— О, как! — даже присвистнул Эдуард Лаврентьевич от изумления. — Так это ты его укокошил, получается?
— Нет, я этой ручкой бумаги подписывал.
— А ручку тебе Медунец дал? — прищурился специальный агент.
— Он, — подтвердил я.
Эдуард Лаврентьевич покачал головой.
— Вот же ушлый тип! Дал ручку, потом её телекинезом в голову ассистенту загнал, и на орудие убийства чужие пальчики заполучил! Ловко! Альберт, вы как такого прыткого проглядели?
Мой куратор ответил немигающим взглядом, затем без всякого выражения произнёс:
— Не он первый, не он последний. За всеми не уследишь. Да и не так уж умно он всё обстряпал, если разобраться.
— Возможно, но как вы теперь невиновность своего кадра доказывать собираетесь?
— Уж как-нибудь докажем, — столь же спокойно заявил Альберт Павлович.
— Поговорю с криминалистами, чтобы заключение подкорректировали, — сказал Георгий Иванович, который взял на себя обязанности хозяина и начал разливать по гранёным стаканам чай, затем потребовал: — Пётр, излагай в подробностях о субботнем визите в лабораторию. Что видел, что слышал. Всё!
В лаборатории я не пробыл и пяти минут, поэтому рассказ много времени не занял, но дальше кураторы потребовали поведать обо всём моём предыдущем общении с Леопольдом, и вот тут уж несколькими лаконичными фразами ограничиться не получилось, даже горло пересохло, пока обо всех наших встречах в последнее время поведал. Чай пришёлся как нельзя более кстати.
— Ну что могу сказать, — поднялся на ноги Эдуард Лаврентьевич, когда было покончено с наводящими вопросами, — господин Медунец рехнулся на почве собственной гениальности и в силу неприязненных отношений с заведующим лабораторией убил своего ассистента, уничтожил записи и материалы исследований, после чего скрылся в неизвестном направлении. Не наш профиль, господа! Предлагаю передать дело следственному дивизиону и пусть уже они объявляют беглеца в республиканский розыск и оповещают пограничный корпус.
— Пограничный корпус уже оповещён, — ворчливо произнёс Георгий Иванович. — Скажи лучше, зачем понадобилось убивать ассистента? Тоже на почве неприязненных личных отношений?
Эдуард Лаврентьевич покачал головой.
— Нет, на почве чувства собственного величия. Ваш Медунец так верит в значимость своего исследования, что устранил единственного человека, который мог воспроизвести его результаты. О конкретном мотиве судить не возьмусь. Во-первых, возможна банальная научная ревность. Во-вторых, попытка увеличить ценность собственных выкладок.
Городец кивнул и спросил:
— Выкладок касательно чего? Что говорят наши секретчики?
Его коллега по контрольно-ревизионному дивизиону лишь презрительно фыркнул.
— Какие-то кишечные сверхбактерии — очередной фантастический прожект! Ума не приложу, как выделяют финансирование на всю
