Двойня для Цербера - Джулс Пленти

холодная. Взгляд в одну точку. Опять строит из себя херову недотрогу. Можно подумать, первая баба, которой засадили в попку.

— Эй, Агния, — я щелкаю у нее перед носом пальцами. — Приди в себя.

Никакой реакции. В ступоре смотрит в стену. Это бесит. Ни одна баба на меня так не реагировала: все рады были повернуться хоть задом, хоть передом. Я хватаю ее за плечи и хорошенько встряхиваю.

Моргнула. Раз, второй, третий. Задрожала, сотрясшись всем телом. Растянула губы в безумной улыбке. Сидит и ржет, глядя мне в глаза. Смех этот как у поломанной механической игрушки. Аж слух режет.

— Прекрати, — ору я, разом стряхнув с себя послеоргазменную расслабуху.

Она не затыкается, даже наоборот. Хохочет громко и безумно, до икоты.

Потеряв терпение, я отвожу руку и отвешиваю ей пощечину. Несильную, просто чтобы остановить истерику. Агния затыкается мгновенно и смотрит на меня уже осмысленно.

— Убей меня, Олег, просто убей, — проговаривает хрипло, зажав ладонью пылающую щеку. — Я знаю, ты можешь. Ты чудовище. Никого не любишь. Никем не дорожишь. Ты не человек.

Усмехаюсь, дергаю ее на себя и прижимаю к груди.

Ася в чем-то права. Никого я никогда не любил, кроме родаков. Ни бесконечных баб, ни друзей, которые не пойми зачем нужны. Но сейчас со мной творится какая-то неведомая херь — Агния не как все те, кто ложился под меня до нее. Это никакая не любовь, нет. Просто она как наркота, без которой сдохну. Можно отказаться от бухла и «снежка», бросить курить и сношать все, что движется, ничего — переживу. А Агния — нечто такое, что убери, и свихнешься без новой дозы.

— Убивать тебя я не собираюсь, — сильнее прижимаю ее к себе. — И не отпущу. Ты моя. И то, что сейчас произошло, просто еще раз это подчеркнуло. Моя. Поняла? Ты не убежишь и не спрячешься. Найду везде и поимею, как захочу.

— Однажды ты узнаешь, что такое быть слабым, — выплевывает она злое, ядовитое.

Тщетно. Ей хочется надеяться, что меня покарает некая неведомая сила. Но не будет такого. Никогда.

— Нет, Агния. Я всегда буду сильным и всегда буду твоим хозяином.

В кармане разрывается вибрацией смартфон. Кого там, блядь, приспичило позвонить? Сейчас отключу телефон и продолжу ее воспитывать. А то разговорилась, чертова принцесса.

«Мама» — горит на дисплее, и меня начинает мутить как после передоза.

— Да, мам, — тут же принимаю звонок.

— Олег, отец в реанимации, — проговаривает мама, тихо всхлипывая.

— В какой больнице? — ору я, не видя, ничего кроме ее глаз.

Они почти черные. Ненавидящие. Ликующие.

— «Склиф», — кратко отвечает мать и добавляет тихо и умоляюще: — Приезжай быстрее. Все очень плохо.

Я роняю телефон — он разбивается о кафель. Вскакиваю на ноги и срываюсь с места. Врезаюсь в косяки, натыкаюсь на мебель. Не сказал ей ничего, хотя помню, что губы Агнии шевелились — что-то спрашивала. Или проклинала, сучка.

Выбегаю из дома и натыкаюсь на Рафу, который курит, пялясь на окно ее спальни. Вьется здесь постоянно. Словно ее пасёт. От меня, что ли, готовится спасать? Никто ее у меня не заберет. Никто.

— Пригляди за Агнией. Иди к ней прямо сейчас. Паси везде. Даже в туалет без надзора не отпускай, — чеканю я и заскакиваю в тачку.

— Так точно, — отзывается Рафа и рукой блокирует дверь, не позволяя ее закрыть. — Что-то случилось, Олег Владимирович?

— Да, — отвечаю отрывисто, злясь, что он меня тормозит. — Бате опять плохо. Еду в «Склиф».

— Давайте я вас отвезу, — предлагает шеф моей охраны, пытаясь на глазок определить, насколько я обдолбан и невменяем.

— Я сказал, к ней вали, — ору я. — Если с Агнией что случится, я тебе башку оторву. Вдуплил?

— Я все сделаю, — рапортует он и убирает руку, позволив мне захлопнуть дверь.

* * *

Это уже пятый приступ за месяц. Я готов крушить стены мед. центров и трясти докторишек за грудки. Мама плачет, батя сохнет на глазах, а эта кодла в белых халатах ни хера не делает.

— Олег, да что это такое творится? — причитает мама, обняв меня крепко, словно только так может устоять. — Они говорят, что у твоего отца рак. Онкология. Как такое может быть?

— Разберемся, мам. — успокаиваю я ее. — К нему пускают?

— Да, — всхлипывает она в ответ. — Ты иди к нему, Олеженька. Он тебя очень ждет.

Смотрю на свою моложавую маму, стильную и всегда ухоженную, и понимаю, что за последний месяц она постарела лет на пятнадцать. Передо мной не элегантная дама, который не дашь больше пятидесяти, а трясущаяся старушонка с помутневшими глазами. Хрень какая-то творится. Все же шло по накатанной. Почему вдруг полетело к херам?

Меня облачают в белый халат, и я вхожу в прохладное помещение, где пикает аппаратура. Противный, сводящий с ума звук. Хуже только ее неестественный смех.

Свет здесь как в мертвецкой, и осунувшееся лицо отца кажется восковым. Морщинистый манекен, слабо похожий на живого человека.

Подхожу к большой кровати. Она слишком велика для его съежившегося тела. Как мог крепкий и еще не старый мужик за столь короткое время превратиться в живую мумию? Он же еще недавно дрова колол, а в прошлом году в армрестлинге меня на лопатки укладывал. И почему я этого не замечал? Был так обдолбан ею и «коксом»?

— Бать, ты как? — спрашиваю тихо, пригладив растрепанные после бурного вечера волосы.

— Херово, Олег. Саркома легкого, метастаз много. Разве что в мозг не проросли еще, а так везде, собаки, проникли, — проговаривает он спокойно и твердо.

Батя всегда умел удар держать — закалили шальные девяностые. Из таких мужиков получаются самые крепкие гвозди. Вот и сейчас, когда я готов на себе волосы рвать, он