Разведчик Пустоты - Аарон Дембски-Боуден

Талос прошелся по комнате, обращаясь к смертным членам команды и заглядывая поочередно им в глаза.

— Вся эта мощь и боль, что у нас в руках, — оружие, способное сровнять с землей города. Крейсер, который может прорваться сквозь целый вражеский флот. Но в Долгой Войне все это ничего не значит. Мы можем лишь оцарапать сталь, но это может и какой-нибудь ветхий пиратский фрегат с батареей макро-пушек. Мы — Восьмой легион. Мы с равной эффективностью раним плоть, сталь и души. Мы оставляем шрамы в памяти и в разуме. Наши действия должны что-то значить, иначе мы заслуживаем лишь забвения и прозябания на свалке древней истории.

Талос перевел дыхание и снова заговорил уже спокойнее:

— Так что я дал песне голос. В этой песне есть смысл, и она куда более мощное оружие, чем любая лазерная батарея или бомбардировочное орудие. Но как лучше превратить эту беззвучную песню в клинок, который нанесет глубокую рану Империуму?

Кирион внимательно оглядел лица команды. Некоторые, казалось, хотели ответить на вопрос Талоса, в то время как другие ждали и в глазах их светился неподдельный интерес. Трон в огне, это и вправду работало! Он никогда бы не поверил, что такое возможно.

На вопрос ответил Узас. Он поднял голову, как будто все это время прислушивался, и сказал:

— Пропеть ее громче.

Губы Талоса изогнулись все в той же леденящей улыбке. Он переглянулся с несколькими членами команды, словно разделяя с ними удачную шутку.

— Пропеть ее громче, — улыбаясь, повторил он. — Мы превратили наших певцов в истошно вопящий хор. Страх и боль, неделя за неделей, сконцентрировались в чистую, беспримесную агонию. А затем надо было добавить мучения других к их собственным страданиям. Убийство тысяч людей — это ничто, капля в океане варпа. Но астропаты выпили эту боль до дна. У них не было иного выбора, кроме как видеть, слышать и чувствовать то, что происходит. Когда псайкеры наконец-то умерли, они уже превратились в трупы, раздувшиеся от чудовищной резни и ослепленные призраками мертвых, витавшими вокруг них. Мы кормили их страхом и агонией, ночь за ночью. И они выплескивали все это воплями эфирной боли. Они выплеснули все в момент смерти, вот здесь, прямо в астропатический канал. Мир за миром слышат их песню, и это происходит сейчас. Астропаты этих миров усиливают песню собственной мукой, добавляют к ней новые мелодии и куплеты и передают следующим мирам.

Талос замолчал, и его улыбка наконец увяла. Его взгляд скользнул в сторону, и глаза отражали теперь голубоватое свечение гололита.

— Все это стало возможным благодаря одному финальному ходу. Последнему способу заставить эту песню зазвучать громче, чем мы способны представить.

— Навигатор, — выдохнул Меркуций.

Идея никак не совмещалась у него с реальным человеческим лицом.

— Октавия, — подтвердил Талос.

Проснувшись, она обнаружила, что рядом кто-то есть.

Один из Повелителей Ночи стоял неподалеку и проверял показания ауспика, встроенного в громоздкий нартециум.

— Живодер, — сказала она.

Собственный голос показался настолько слабым и хриплым, что девушка испугалась. Руки инстинктивно взметнулись к животу.

— Твой отпрыск все еще жив, — безучастно сказал Вариил. — Хотя, по замыслу, он должен был умереть.

Октавия проглотила комок в горле.

— Он? Это мальчик?

— Да.

Вариил так и не оторвал взгляд от сканера, подкручивая рукоятки и настраивая шкалы.

— Разве я выразился неясно? Ребенок обладает всеми признаками и биологическими отличиями, соответствующими определению «он». Следовательно, как ты и сказала, это мужчина.

Он наконец-то взглянул на Октавию.

— У тебя множество отклонений биоритма и физиологических нарушений. Придется заняться ими в ближайшие недели, чтобы полностью восстановить здоровье. Твои служители проинструктированы о необходимом тебе уходе и о препаратах, которые ты должна принимать.

Апотекарий замолчал на секунду, разглядывая ее бледно-голубыми немигающими глазами.

— Я говорю не слишком быстро?

— Нет.

Она снова сглотнула. По правде, у навигатора кружилась голова, и она была почти уверена в том, что в следующие несколько минут ее вырвет.

— Создается впечатление, что мои слова до тебя не доходят, — заметил Вариил.

— Просто скажи, что собирался, сукин ты сын, — рявкнула она.

Он пропустил оскорбление мимо ушей.

— Ты также подвергаешься риску обезвоживания, болезни Кинга, рахита и цинги. Твои служители знают, как подавить симптомы и предотвратить дальнейшее их развитие. Я оставил им соответствующие медикаменты с наркотическим действием.

— А ребенок?

Вариил моргнул.

— Что?

— Он… здоров? Что с ним будет от всех этих лекарств?

— Какая разница? — Вариил снова моргнул. — Моя задача состоит в том, чтобы обеспечить твое дальнейшее функционирование в качестве навигатора этого корабля. Меня совершенно не интересует случайный плод твоего чрева.

— Тогда почему ты… не убил его?

— Потому что, если он переживет созревание и младенчество, он пройдет имплантацию для службы в легионе. Я полагал, это очевидно, Октавия.

Апотекарий еще раз проверил показания нартециума и под металлический стук ботинок направился к двери.

— Он не станет легионером, — сказала Октавия ему в спину, ощущая во рту кислый привкус слюны. — Вы никогда его не получите.

— Да? — Вариил оглянулся через плечо. — Похоже, ты совершенно в этом уверена.

Он вышел из комнаты, разогнав служителей у двери. Октавия продолжала смотреть на люк, с визгом закрывшийся за ним. Когда апотекарий ушел, девушку вырвало жидкой и липкой желчью и, осев на троне, она вновь потеряла сознание. Так ее и застал Септимус почти полчаса спустя.

К тому времени когда он пришел, Вуларай и остальные служители уже подключили трубки с питательным раствором к разъемам, имплантированным в руки и ноги Октавии.

— Отойдите в сторону, — приказал он, когда слуги загородили дорогу.

— Госпожа отдыхает.

— Я сказал — в сторону.

Некоторые из рабов потянулись к пистолетам и дробовикам, спрятанным под грязными одеяниями. Септимус одним плавным движением вытащил оба пистолета, нацелив их на двух сгорбленных служителей.

— Давайте не будем, — предложил он.

Прежде чем оружейник успел сообразить, что происходит, Вуларай очутилась у него за спиной и острие ее меча защекотало его затылок.

— Ей нужен отдых, — прошипела служительница.

Септимус прежде никогда не обращал внимания на то, насколько ее голос смахивает на змеиное шипение. Его бы не удивило, если бы под всеми этим повязками оказался раздвоенный язык.

— И ты не должен быть здесь.

— Но я здесь и уходить не собираюсь.

— Септимус, — слабо позвала Октавия.

Все обернулись на ее шепот.

— Ты разбудил ее, — обвинительно прошипела Вуларай.

Он не стал отвечать. Оттолкнув служительницу, Септимус подошел к трону Октавии и присел рядом.

Она была бледна — настолько, словно родилась на этом корабле, — и исхудала почти до костей, если не считать раздавшегося живота. На лбу и на носу коркой засохла кровь, вытекшая из-под повязки. Один глаз ее не открывался, почему — Септимус понять не мог. Перед тем как заговорить, девушка облизала потрескавшиеся кровоточащие губы.

Вероятно, лицо его выдало.

— Я выгляжу настолько ужасно, да? — спросила она.

— Ты… Бывало и лучше.

Она сумела провести кончиками пальцев по его небритой щеке, прежде чем вновь обмякнуть на троне.

— Конечно да.

— Я слышал, что они с тобой сделали. Что заставили тебя сделать.

Закрыв глаза, она кивнула. Когда Октавия заговорила, двигалась только одна сторона ее:

— Вообще-то это было довольно умно.

— Умно? — переспросил он, стиснув зубы. — Умно?

— Использовать навигатора, — вздохнула она. — Тайное зрение. Вырвать их души из тел… с помощью чистейшей, самой сильной… связи с варпом…

Она придушенно рассмеялась, и это больше походило на дрожь, чем на смех.

— Мое драгоценное око. Я видела, как они умирали. Видела, как варп поглощает вырванные из тел души. Как туман. Туман, разорванный ветром.

Октавия отвела волосы с потного лица. Кожа ее была холодной, как лед.

— Хватит, — сказал Септимус. — Все кончено.

— Отец говорил мне, что нет смерти хуже этой. Нет боли сильнее. Нет проклятия горше. Сотня душ, доведенных до безумия страхом и пытками, умерли, заглянув прямо в варп.

Она снова выдала этот сдавленный, дрожащий смешок.

— Я даже не могу представить, сколько людей слышат сейчас этот смертный вопль. Не знаю, сколько из них умирает.

— Октавия, — сказал он, положив ладонь на ее живот. — Отдыхай. Восстанавливай силы. Мы уйдем с этого корабля.