Пастиш - Ричард Дайер

пять лет назад — это в 1946 г., когда нуар переживал расцвет. Нед, носящий французскую фамилию Расин, то есть «корень», осознает значение прошлого и способен высказать некоторые банальности на эту тему, но в то же время цинично относится к причине пожара и с насмешливым пренебрежением отмечает, что тоже может быть замешан (как адвокат сомнительных клиентов). В нем воплотилось отношение неонуара к классическому нуару: исторически осознанное, циничное, пренебрежительное, ироничное.

Большинство намеков спрятано в драматической композиции фильма, хотя Стивен Шифф в рецензии, вышедшей в период первых показов, утверждает, что фильм «ругали в некоторых кругах за то, что он был настолько расчетливо нуарной картиной» [Schiff, 1994, p. 32–33]. That Old Feeling играют, а не поют, это просто фоновая музыка и она вполне правдоподобна (на прибрежных курортах развлечения частенько бывали устаревшими). Отказ Питера от сигареты, помимо прочего, подчеркивает его чопорность. Благодаря пожару у Неда рождается план убийства: он покупает старое строение, переносит туда тело и поджигает его. Кроме того, именно таким способом его намеревается убить Мэтти: под надуманным предлогом отправляет его в пляжный домик, под дверь которого она подложила динамит. В отличие от открытого комментирования в «Форте Апачи», «Человеке, который застрелил Либерти Вэланса» и «Меня зовут Никто», обсуждавшихся выше, в «Жаре тела» на манеру повествования влияют намеки, они — одно из средств, создающих пастиш, указывая на колорит нуара по ходу развития действия. Однако еще важнее в этом отношении стиль.

«Жар тела» невозможно спутать с нуарами 1940–1950‑х годов. Он изображает фильм-нуар, но не так, как это делали более ранние нуары, и именно поэтому «Жар тела» следует считать пастишем. Это проявляется по крайней мере в трех элементах: цвете, сексуальной откровенности и музыке.

Нуар, не в последнюю очередь из‑за своего названия, ассоциируется с черно-белыми фильмами, так что сама идея цветного нуара кажется противоречием в терминах. Однако можно говорить о том, что неонуар достигает качества черно-белого нуара другими средствами[163]. Развитие технологии в 1980‑е привело к тому, что с помощью цветной пленки можно было получить резкие контрасты и чернильно-черный оттенок изображений 1940‑х и 1950‑х [Erickson, 1996, p. 314–316], а несколько нью-йоркских фотографов нашли способы освещения и проявки цветной пленки, которые создавали эффект нуара. В то же время сдержанное использование цвета, особенно цветного света, прежде всего красного, могло создавать аналогичную классическому нуару контрастность света и тени [Naremore, 1998, p. 191–192]. Все это хорошо иллюстрирует «Жар тела» (оператор Ричард Х. Клайн). Когда Нед и Мэтти впервые встречаются на променаде в Миранда-Бич, небо совершенно черное. Мэтти стоит в центре широкого экрана в белом платье, яркий свет окаймляет ее стройный силуэт, окрашивая серый песок и деревянные перила в синие и красные тона. Эффект черно-белого изображения еще сильнее в одной из более поздних сцен, в которой пара вместе принимает ванну. Резкий направленный свет делает их загорелую кожу местами практически белой. В первом кадре все, кроме позолоченных труб, черное и белое: черная ванна, черно-белая плитка, оттенок кожи героев. Затем следует крупный план, где их тела выделяются на абсолютно черном фоне, который оживляет только плитка с черно-серыми полосами и пятно белесого света в верхнем левом углу экрана. В других местах фильма эта палитра дополняется красным цветом. Когда Нед встречает Мэтти в местном баре, «Таверне Пайнхэвен», преобладают темные цвета и обрамляющие (диегетические) неоновый красный и белый свет. В параллельном монтаже Мэтти показывается на красном фоне, а Нед — на темном. Это вариация на тему типичного романтического освещения, призванного изобразить влечение мужчины к красивой женщине. Даже в тех сценах, где нуарность менее очевидна, «Жар тела» тяготеет к сдержанной палитре, оживляемой красным цветом. Когда Нед, одетый в белую рубашку и черный галстук, днем занимается подготовкой убийства, на экране преобладают серый, бежевый, телесный и графитовый цвета. К этому добавляются попадающиеся там и сям красные предметы: машина Неда, фургон, проезжающий мимо по шоссе, камердинер в красном жилете, плакаты и вывески («Продается», «Аренда автомобилей»), отражение красных полос в окне арендованной машины, красная машина с клоуном за рулем.

Время от времени этот композиционный принцип дополняется парой других, ассоциирующихся с нуарами 1940–1950‑х годов. Фрагментация: когда Нед возвращается в дом Мэтти, где она от него заперлась (притворившись, что не хочет заниматься с ним сексом), он видит ее через входную дверь, и ее тело как будто членится на фрагменты квадратами стекла. Скошенные ракурсы: когда Нед врывается в дом, они начинают обниматься, за этим следует кадр, снятый снизу под косым углом, в который также попадает крутящийся потолочный вентилятор, изгиб перил и расплывчатое пятно яркого света; преобладают белый, серый, бежевый и телесный цвета, а на героине красная юбка.

Последний кадр также иллюстрирует сексуальную откровенность фильма: мы видим руку Неда у Мэтти между ног. То, что герои нуаров 1940–1950‑х испытывали сексуальное влечение и что у них был секс, сомнений не вызывает, но физические детали тогда не показывали. В «Жаре тела», как и в других неонуарах, ясно показано, кто с кем что делает (например, Мэтти ласкает пенис Неда, запустив ему руку в трусы, он берет ее сзади, они обсуждают, у кого больше болят гениталии). Неонуары также яснее рисуют перверсивную сексуальность, на которую в более ранних нуарах только намекалось: в «Жаре тела» вокруг Неда в туалете кружит подросток, в «Китайском квартале» (1974) у женщины ребенок от собственного отца; в «Прощай, моя красавица» (1976) буч-лесбиянка, держащая бордель, лапает своих девушек. Все это есть в нуарах 1940–1950‑х, но открытая демонстрация этого в неонуарах указывает на дистанцию между ними и их референтом: они похожи, но в то же время разные.

На саундтреке «Жара тела» (композитор Джон Бэрри) преимущественно играют томные мелодии для тенор-саксофона и мало струнных (хотя в центральной сцене планирования и исполнения убийства саксофон пропадает). Это действительно фирменное звучание нуаров, только не оно было основой музыки к нуарам 1940–1950‑х (ср.: [Boujout, 1984; Butler, 2002[164]]. В них попадается джаз, но только когда его исполняют в ночных клубах (и играют его часто белые), и это либо джаз на фортепьяно, либо вокальная баллада, либо хот-джаз. Джазовый звук в неонуарах анахронистичен вдвойне: он не только отсутствует в более ранних нуарах, но и представляет собой мягкий, прихотливый томный «полуночный джаз», продукт 1960‑х и последующего периода.

На последнем пункте следует остановиться подробнее. Он говорит о том,