Выход где вход - Татьяна Алексеева

Тут, как ни поверни — все глупо. Не отшатнись она тогда, не факт, что дело пошло бы дальше нескольких неловких и слюнявых поцелуев. А позору было бы больше. Но теперешняя ситуация хуже для отношений. Раньше были друзьями, теперь — коллеги. Точнее, общаются между собой маленький начальник и большой подчиненный. Вера так и не перестала ощущать разницу в их прошлом и образовании. И на роль подчиненного соглашалась всё время с какими-то оговорками.

Она медленно добрела до Пироговки. Сквозь деревья белел Новодевичий монастырь, запутавшись куполами в ветвях. Он таял в свете прожекторов, сливаясь со светло-серым небом и снегом. Даже красные стены башен из-за подсветки казались выцветшими. На набережной Вера застыла у парапета возле чёрной, угрюмо мерцающей воды. Река укачивала и гасила в себе блеск электричества, затопившего ночной город. Уличные фонари, витрины, разноцветные рекламные надписи на крышах домов, светящиеся окна, гирлянды из лампочек, перекинутых от столба к столбу, — всё отражалось в воде и дрожало бесчисленными огоньками.

Вера долго вглядывалась в призывную мглу реки, пока не подняла голову. Моргающие крохотными лампочками машины застыли на мосту в ожидании светофора, слившись в переливчатую змеиную спину. От бесчисленных фонарей небо стало белёсое, со слепящим отливом. Темноты, пропитавшей мир, тут почти не видно, не ощущается. Город вытолкнул ночь, всё залив электрическим светом.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Под ногами с утра чавкало вязкое серо-бурое месиво. Со всех крыш лила вода, вдоль тротуаров клокотали ручьи, повсюду — лужи. Перейти через улицу невозможно, не утонув в грязевых потоках. И всё это безобразие случилось именно в воскресенье, когда Вера с Петькой собрались прогуляться по парку. После придётся зарулить к Вериной маме, — денег одолжить, а от неё уже ехать на посиделки к Марине. Три неприятности зараз.

Неделю назад Вера и поверить не могла, что о визите к подруге будет думать как о 'неприятности'. Но что делать — время не стояло на месте. Оно шлёпало и шлёпало куда-то вперёд, как Петька по лужам (то есть с тупым упрямством). Если бы уютный кокон не треснул, остались бы и радость, и свет внутри. Теперь же Вера с тоской предвидела тягомотное чаепитие в обществе Кости с Мариной с аккуратным избеганием острых тем. Визит к матушке тоже удовольствия не сулил. Ну, а мечтательные Петькины планы выудить из кладовки старенькие лыжи и открыть зимний сезон размыло нагрянувшим потеплением.

И всё-таки решено было отправиться в парк вопреки погоде. Там граждане стоически прогуливались по топким дорожкам с вытянутыми от разочарования лицами и досадливо месили грязь. Порой в потоке гуляющих сталкивались знакомые — обитатели окрестных домов. Происходил обмен возмущенными репликами:

— Ох, ну и мерзость! Лужи — по колено.

— Погода — жуть! — осуждающе кивал собеседник.

Маленьких детей чуть ли не за ухо приходилось выковыривать из заводей и ручейков. Дети постарше швыряли палками и камнями в середину глубокой лужи, поднимая тучу брызг. Совсем мелкие беспокойно посапывали в колясках, на каждом шагу застревающих в слякотной жиже.

Кроме детей, климат в Москве никого обычно не радовал. То слишком жарко, то холодно, то промозгло и сыро. И всегда — не так, как хочется. В стороне от дорожек снег не успел растаять и хранил память о каждом, кто недавно по нему ступал. Отпечатки лап, птичьи черточки, вмятины от каблуков — всё квасилось и уплывало под землю. Уцелевшие снежные островки пестрели лимонно-желтыми кляксами собачьей мочи. Их радужные оттенки растворялись на глазах вместе со снегом.

— Жаль, что все потаяло. Я так люблю свежий снег, — попыталась излить душу Вера. — Он такой разный, такой… э-э-э… отзывчивый… Чуть переменится освещение — сразу всё отражает. За один миг становится то желтым, то голубым, то розовым.

— Мам, мне рассказы о природе ещё в первом классе опротивели, — доходчиво объяснил Петька. — Терпеть не могу! Нудятина… Хуже всего по ним изложения писать. Никакого сюжета.

'Всё ясно, — вскипела внутри Вера. — Контакта с Петей тоже больше нет! Осталось и его потерять. На вопросы он давно перестал отвечать. О себе и о школе ничего не рассказывает. Уж наверняка ему без мамы кажется лучше, чем с мамой'. Вчера, когда она вернулась домой почти ночью, он даже не особенно волновался. А последнее время стал подозрительно весел после свиданий с отцом. Чем это его папаша там задабривает или закармливает? Вера до судорог боялась, что отцовская заботливость служит слишком невыгодным контрастом её постоянному отсутствию.

На пригорке мокли и оседали снеговики. У одного — круглые ушки, приплюснутый носик с камушком-точкой, тёмные кружочки глаз. Чуть подальше таял снеговик с тоненькими веточками вместо рук. Сам слеплен из больших снежных шаров, крепкий, основательный. А ручки — будто пытается ухватиться за воздух. Себе Вера показалась такой же беспомощной, не способной ни на что повлиять. Вспомнилась вчерашняя площадь на Таганке, где она так же нелепо устремилась к небу как к последнему прибежищу.

На обнажившихся из-под снега прогалинах устроились вороны. Чёрное на чёрном. Угловатые, резкие. Одна из ворон держит в клюве яблочный огрызок, бдительно поглядывая по сторонам. Через минуту крылья с треском захлопали, рассекая воздух, а рыжий спаниель, задрав голову, рассерженно лает на пустоту. От крыльев даже следа не осталось.

Сделав несколько кругов по парку, Вера поняла, что пора выбираться, пока ноги окончательно не промокли. Петька радостно приветствовал эту идею.

— Та-а-ак, сперва едем к бабушке, — твёрдо наметила путь Вера. — А потом — к тёте Марине.

Ну, ма-а-а-ам! — заметался в панике Петька. — А можно я к тёте Марине не поеду? Может, ты одна поедешь, а я лучше дома посижу? Там эта дура Альбина! Что я с ней буду делать? Ты-то сама, как всегда, забьёшься на кухню, а у меня, считай, день пропал.

— Никакая она не дура! — рявкнула Вера. — Сам дурак! Тебе бы только к компьютеру приклеиться. А мать тебе не нужна, да? Может, мне вообще домой не приходить? Совсем куда-нибудь исчезнуть?

Петька удивленно уставился на неё, не понимая — чего с цепи сорвалась. Он хоть и привык, что мама часто не в духе, но за последнюю неделю она себя превзошла. Злая, дёрганная, рычит по каждому поводу, цепляется не по делу. И не разберёшь, в чем виноват. Что-то похожее на страх шевельнулось у него внутри. Странное предчувствие сиротства. Ощущение ноющей пустоты в доме. Стихнув, он неохотно покорился. Они пошлепали по лужам к метро, распыляя брызги.

Бурная оттепель не могла остановить приближение Нового года. В витринах магазинов и в центре площадей, как грибы на опушке, выросли синтетические ёлки. Всюду мерцали гирлянды из лампочек и сверкающей бумаги. С плакатов, реклам и открыток приветственно улыбались Деды Морозы со Снегурочками. Смешливые группы зайчиков, медвежат и белочек приготовились тащить сани с подарками. Но ни один из этих символов обновления не будил в Вере хотя бы зряшную надежду. От наступающего года она ждала только печалей и душевных бурь.

Почему она вдруг застопорилась поперёк течения? Все вокруг радуются, предвкушают, к чему-то готовятся. И только у Веры — желание двигаться не вперёд, а назад. В прошлом у неё было всё, с чем она чувствовала себя уверенно и уютно: любимая подруга, муж, надежда изваять диссертацию и выбиться в ученые. Даже был намек на какое-то к себе уважение. В теперешней перспективе различались лишь опротивевшая рутина, одиночество и недовольство собой. Зачем ей такое будущее?

Крепкая, приземистая пятиэтажка в Копытниках почти не выделялась на фоне соседок — таких же обшарпанных и желтовато-землистых. Ну, разве что размашистая трещина вдоль фасада была позаметнее, пошире. Штукатурили дом раньше других, вот покрытие уже и отсырело, повыцвело. Зигзагообразная трещина на стене была — сколько Вера себя помнила. Девочкой она страшно боялась, что дом развалится. Каждый день, выходя из подъезда, задирала голову и изучала — не расширилась ли трещина. На глазок иногда казалось, что расширилась. Но потом её заново подмалевывали. А дом все стоял и стоял.

Петька не слишком любил бывать у бабушки — утомляло слушать, как они с мамой ругаются. Предпочитал домик папиных родителей в глухом углу Подмосковья. Одноэтажный городок с полуразрушенными корпусами давно остановленного заводика мало, чем радовал. Скучно, пойти там некуда. Поблизости — ни леса, ни речки. Одно только шумное шоссе со свистящими от скорости машинами. Местные жители, как на работу, ходили на обочину трассы — продавать соленые огурцы или банки засахаренной смородины со своих скудных огородиков. Кое-кто приторговывал вениками из дальнего березнячка. Тем и питались.