Роддом. Сериал. Кадры 14–26 - Татьяна Соломатина

Кадр двадцать шестой

Последнее предложение

На утренней врачебной конференции Панин был мрачнее Байрона и величественнее Цезаря. Так и просидел молча, сверля каждого докладывающего взглядом, полным немого укора. Когда все отчитались и ждали гневного разбора полётов, Семён Ильич только махнул рукой, мол, валите! Врачи отправились по рабочим местам, недоумённо переглядываясь и гадая, с чего это начмед внезапно утратил дар речи? Почему сегодня никто пистона не получил и главное – чем это грозит? Честно говоря, никому и в голову не пришло, что начни Сёма говорить – и в зале все окосеют, как рыбы, в аквариум которым щедро плеснули алкоголя. Он и дышал-то через раз и неглубоко. Чтобы стёкла не запотели. И мечтал только об одном – поскорее добраться до кабинета, сжевать ещё полпачки кофейных зёрен и запить их литром минеральной воды из холодильника. Или двумя литрами. Похмельный гидроцефально-ликворный синдром разрывал его буйную головушку. Что это вчера было? Он ушёл от Варвары. К Татьяне. А почему утром проснулся дома? Он же твёрдо, окончательно и бесповоротно решил! Взял только самое необходимое на первое время. Чемоданы-то ещё у Мальцевой! Всю пятиминутку насмешливо пялилась на него, мерзавка! И хоть бы хны ей! Тоже, чай, уже не девочка, вискарь по ночам, как водичку хлебать. А как майская роза свежа, гадюка!

– Зайдите ко мне! – бросила телефонная трубка голосом Панина, выждавшего положенную паузу на перекур и на дойти до кабинета. Вот не мог на пятиминутке сказать или в коридоре, а?!

– Я могу вам чем-нибудь помочь, Семён Ильич? – не удержалась от иронии Мальцева, входя в кабинет.

– Таня, что это вчера было?! – уставился он на неё, даже не предложив присесть.

Татьяна Георгиевна неспешно подошла к кофеварке.

– Это ты меня спрашиваешь, что вчера было? Или я ошибаюсь?

– Да-да! Я именно тебя спрашиваю, что это вчера было?!

– Вчера ты пришёл ко мне с двумя чемоданами и одной курицей, а потом благословил на законный брак с Волковым. Ты разве не помнишь?

– Не помню! – издал Панин судорожный вздох и вцепился руками в густую коротко остриженную шевелюру. – Помню, что я приехал к тебе, чтобы остаться. Пришёл какой-то мужик, мы с ним выпили, а следующий кадр уже дома. Просыпаюсь утром в собственной постели. Умываюсь, выхожу на кухню, а там Варвара уже континентальный завтрак изображает. С горячим кофе и анальгином.

– У тебя замечательная жена, Сёма!

Татьяна Георгиевна налила кофе и присела на диванчик.

– А мне чего не налила? – уставился на неё Панин.

– Потому что я не Варвара Панина. Я – Татьяна Мальцева. Я не женщина, а воин Александра Македонского. Могу поделиться горстью сухих фиников, хочешь?

– Ну чего ты издеваешься, а?

– Я издеваюсь? – улыбнулась Мальцева. – Ты приходишь ко мне навеки поселиться, пьёшь с моим текущим ухажёром. С ухажёром, у которого, в отличие от тебя, не только серьёзные намерения, но и абсолютная свобода. Приходишь, пьёшь, а потом такой: «Ой, а сколько времени?! Что-то засиделся я!» К половине четвёртого, Панин, ты забыл, что пришёл навеки. – Татьяна Георгиевна рассмеялась. Впрочем, совсем не зло, как можно было бы ожидать. – За что я тебе очень благодарна. Потому что Волков, хотя далеко и не глуп, но может позволить себе «не заметить» визит старого друга к старой подруге. Мало ли! С кем не бывает. Семья расстроила, жена подвела – почему бы и не зайти к тётке, которую знаешь с восемнадцати лет, на огонёк? Посидеть, поплакаться… Отчего же и не зайти к старому боевому товарищу по такому случаю? С двумя чемоданами, ага. Волков – он дядька умный. Пока я ему нравлюсь, пока нужна и пока есть возможность «не заметить» – он не будет замечать. Он мне с утра уже позвонил, принёс свои извинения и за поздний визит и за дальнейшее развитие событий. Объяснил, что очень скучал, что никак не мог дождаться встречи, что у него ко мне серьёзное предложение, а тут – виски. Он не знал, что у меня в гостях старый друг, просто очень хотел видеть. И надеется на скорейшую встречу, где всё будет как положено. Вот так-то, Панин! – Татьяна Георгиевна недолго помолчала. – Так что это ты мне, Сёма, скажи – что это вчера было?

– Дьявол! Сам не знаю. Моторная реакция. Я же шёл к тебе… Навсегда! А тут такой – раз! – утром дома.

– Ага. Ты же не меньше, чем я, любишь «Меня зовут Троица». Сколько раз вместе смотрели! Сказал лошади «В Калифорнию!» – она и потопала в Калифорнию… Ты Варваре-то вчера сказал, куда и зачем идёшь?

– Ну да… Сказал, что ухожу к Мальцевой.

– И всё?

– А что тут непонятного?! – вызверился Семён Ильич.

– Ты на меня-то не ори, ладно? К Мальцевой он уходит! Ты сколько раз Варваре такое говорил, а? Мы же с тобой вместе работаем. Фраза: «Ухожу к Мальцевой», равно как и вербальные конструкции: «Иду к Мальцевой» или «Еду к Мальцевой!» – для неё ничего не значат. Не у тебя одного, знаешь ли, моторные реакции работают. И если не ума, то житейской хитрости у неё ничуть не меньше, чем у Волкова. Так что то, что можно «не заметить», она предпочтёт «не заметить».

– Но ты же будешь со мной, да? – умоляюще посмотрел на неё Панин.

– Ну ты же начмед, а я – заведующая отделением. Куда я от тебя денусь?

Татьяна Георгиевна встала, сполоснула чашку из-под кофе, поставила её на поднос.

– Одежды у тебя куда больше, чем два чемодана. Так что они мне не мешают. Заберёшь, когда будет удобно.

– Таня, постой!.. – Но Мальцева уже вышла из кабинета, аккуратно прикрыв за собою дверь.

Через час поступила роженица. Свидетельница Иеговы, мать её. С кучей бумажек формата А4 о том, что ни органы, ни кровь, ни какие-нибудь её, крови, тьфу-тьфу-тьфу, компоненты-элементы-фракции… В общем, приравнивается к людоедству. А чтобы врачам «ничего не было», они такие вот бумажки несут. Как будто летальные комиссии и Минсоцздрав волнует вероисповедание или то, праздновала покойная День космонавтики или приравнивала при жизни хороводы вокруг новогодней ёлки к идолопоклонничеству.

– Да кому ты на одно место упала, кровь тебе переливать, а? – пробормотала себе под нос Татьяна Георгиевна, разглядывая обменную карту.

– Что вы сказали? – вежливо уточнила у неё тихо охающая роженица.

– Говорю, что у вас пятые роды. Всякое может быть. И на всё, разумеется, воля божья. Переводите в родзал! – наказала она акушерке приёма.

Вот, что называется, не каркай, даже про себя! Сразу после отделения последа началось гипотоническое кровотечение. Проводимые мероприятия без эффекта. Ну что, Татьяна Георгиевна, разворачиваемся?

Матку удалили. И что? ДВС – вот он уже, канонический. Тут хоть все запасы «голубой крови»[46] перелей – эффекта ноль!

– Член-корреспондент Российской академии медицинских наук, заслуженный врач Российской Федерации, директор научно-исследовательского института реаниматологии, профессор Виктор Мороз утверждает, что полный отказ от крови невозможен. «С кровью пока ничто не сравнится. Слишком уж много у неё «обязанностей», заменить которые невозможно!» Конец цитаты, – раздался голос Святогорского. – Потому, Татьяна Георгиевна, такое у меня к вам предложение: лейте кровь.

– Ага, а она выживет – и в суд на меня подаст.

– Если не выживет – родственники подадут. Мы ей кровь перельём, а в истории не запишем.

– Ну да… Тогда меня обвинят в должностном преступлении. Куда я флаконы спишу, а?

– Бригада! Закройте уши! – крикнул Аркадий Петрович. – Тань, пока ты тут, жопа в мыле, стоишь, я уже тихохонько все пробы сделал. Моя кровь и кровь этой тётки – просто близнецы-братья, – шепнул он. – Мне тут Маргарита Андреевна пол-литра уже скачала. Свежак, должно сработать! Обидно будет, если мой подвиг пропадёт втуне.

– Ну ты шантажист! Лаборантка, ну что там?

Стоящая тут же лаборантка, размазывающая кровь пациентки по стеклу, покачала головой, мол… В общем-то лаборантка с её «cito!» тут уже и ни к чему. Потому что из влагалища уже подтекает кровь, именуемая «лаковой». И ни один кровезаменитель, ни одна плазма, ни один из компонентов не восполнят, не исправят, не спасут… Только тёплая донорская кровь.

– Ставьте! – распорядилась Мальцева.

Нет ничего чудодейственнее тёплой донорской крови! Ни-че-го! Бог наверняка в курсе. А «свидетели», как обычно, слегка путаются в показаниях.

– Всё, как обычно! – спустя пару часов язвил Святогорский в кабинете заведующей обсервации. – Состояние больной стабилизировано, имя твоё неизвестно, подвиг твой бессмертен! Бедный, бедный мой престарелый костный мозг! Татьяна Георгиевна, с вас бутылка коллекционного портвейна. Он канает за красное вино? Я, кстати, Панина поставил в известность. Не поставил бы я – донёс бы кто-то из бригады. Хотя операционные у нас проверенные. Но когда Маргоша мне кровопускание делала, мимо Маковенко пробегала… Сама понимаешь.

– И что Панин?

– Панин сказал, что Татьяна Георгиевна знает, что делает. То есть опять Святогорский со своими подвигами в пролёте.