Двадцать тысяч лье под водой (без указания переводчика) - Жюль Верн

Я хотел выйти из комнаты. Свободен ли я или пленник? Совершенно свободен! Я отворил дверь, прошел коридор и поднялся по центральной лестнице. Подъемная дверь оказалась открытой. Я вышел на палубу. Здесь меня ждали Нед Ленд и Консель. Я стал их расспрашивать. Они ничего не знали и ничего не помнили.

Что касается «Наутилуса», то он казался мне спокойным и таинственным, как всегда. Он шел средним ходом по поверхности волн. В нем не произошло никакой перемены.

Нед Ленд своим проницательным взором осматривал море. На горизонте не виднелось ни одного паруса, ни земли. Дул сильный западный ветер, большие волны производили боковую качку.

«Наутилус», возобновив запас воздуха, плыл на глубине не более пятнадцати сажен, чтобы иметь возможность при надобности быстро подняться на поверхность воды, и это, против обыкновения, практиковалось по нескольку раз в продолжение всего 19 января. Шкипер в этих случаях выходил каждый раз на палубу и произносил свою обычную фразу.

Капитан Немо не показывался. Из людей экипажа я никого не видел, если не считать невозмутимого слугу, который молча нам прислуживал. В два часа пополудни, когда я сидел в салоне, вошел капитан. Он небрежно ответил на мой поклон, не говоря ни слова. Я принялся снова за работу, надеясь, что он сам даст некоторые объяснения по поводу происшествий минувшей ночи. Но он оставался молчалив. Я взглянул на него. Веки его были красны, лицо выражало скорбь и горе. Он ходил взад и вперед, садился, снова вставал, брал первую подвернувшуюся под руку книгу, но тотчас ее отставлял; видно было, что его что-то сильно волновало.

Наконец он подошел ко мне и сказал:

— Вы врач, господин Аронакс?

Я никак не ожидал подобного вопроса и несколько минут смотрел на него в изумлении и молча.

— Вы врач? — повторил он. — Многие из ваших коллег изучали медицину — Грасиолэ, Мокин-Тандон и другие.

— Действительно, я врач, — ответил я, — и состоял ординатором в госпитале. До поступления в музей я долгое время занимался практикой.

— Прекрасно!

Мой ответ, видимо, вполне его удовлетворил.

— Господин Аронакс! — воскликнул он. — Не согласитесь ли вы оказать помощь одному из моих людей?

— У вас есть больной?

— Да,

— Я готов за вами следовать.

— Прошу.

Признаюсь, сердце мое сильно билось. Мне почему-то казалось, что болезнь этого человека находится в связи со вчерашними событиями, и эта тайна меня интересовала не менее самого больного.

Капитан Немо ввел меня в каюту возле помещения, занимаемого матросами.

Здесь на постели лежал человек лет сорока, мужественные черты лица которого говорили о его принадлежности к англосаксонской расе.

Я наклонился к нему. Оказалось, что он ранен; его голова была обвита повязкой, сквозь которую просачивалась кровь. Я снял повязку. Он устремил на меня свои большие глаза и предоставил себя в мое полное распоряжение, не произнося ни слова жалобы.

Рана была ужасна. Раздробленный тупым орудием череп обнажал мозг, и мозговое вещество получило глубокие повреждения. Запекшаяся кровь образовала густую массу, походившую цветом на отстой красного вина. Тут наблюдались одновременно контузия и сотрясение мозга. Больной дышал тяжело. Лицо его временами подвергалось спазматическим передергиваниям. Воспаление мозга было полное и вызвало паралич двигательных и чувствительных нервов.

Я пощупал пульс, он был перемежающийся. Конечности тела уже холодели; ясно было, что смерть приближается и не было возможности отвратить ее. Перевязав рану этого несчастного, я обратился к капитану Немо:

— Отчего эта рана?

— Зачем это вам? — воскликнул капитан. — Вследствие толчка «Наутилуса» сломался один из рычагов и ударил этого человека. Подшкипер стоял возле. Он бросился отстранить удар… Брат бросился на смерть, чтобы спасти своего брата, это так просто! Это общий закон на «Наутилусе». Однако вы не высказываете вашего мнения о положении больного.

Я не решался отвечать.

— Вы можете говорить, — сказал капитан, — он не понимает по-французски.

Я взглянул в последний раз на раненого и затем ответил:

— Через два часа он умрет.

— И ничто не может его спасти?

— Ничто!

Капитан Немо сжал свои руки, и несколько слез скатились по его лицу. Я не предполагал, чтобы этот человек мог плакать.

В течение нескольких минут я продолжал смотреть на умирающего, жизнь которого постепенно угасала. Бледность его тела усиливалась благодаря электрическому освещению. Я всматривался в его интеллигентное лицо, покрытое преждевременными морщинами, которые, быть может, с давних пор наложили несчастье и крайняя бедность, и в последних словах, срывавшихся с его губ, я старался постичь тайну его жизни.

— Вы можете удалиться, господин Аронакс, — обратился ко мне капитан Немо.

Я оставил капитана в каюте умирающего и направился в свою комнату, сильно взволнованный происшедшей сценой. Какое-то зловещее предчувствие не давало мне весь день покоя. Ночью я дурно спал, мне часто слышались отдаленные вздохи и погребальное пение. Возможно, что читалась отходная, но на непонятном мне языке.

На следующий день, выйдя на палубу, я застал там капитана Немо. Увидев меня, он подошел ко мне.

— Господин профессор, — обратился он ко мне, — не согласитесь ли вы сегодня предпринять подводную экскурсию?

— С моими товарищами? — спросил я.

— Если хотите.

— Мы в вашем распоряжении.

— В таком случае потрудитесь облачиться в скафандры.

Об умирающем или умершем ни слова; я отыскал Неда Ленда и Конселя и передал им предложение капитана.

Оба они охотно согласились.

К половине девятого утра мы уже были одеты в наши подводные костюмы и снабжены особыми аппаратами для дыхания и освещения. Двойная дверь была отворена, и мы в сопровождении капитана Немо и двенадцати человек экипажа на глубине в десять метров вступали на дно моря, где отдыхал «Наутилус».

Отлогий скат спускался к равнине, лежащей на глубине пятнадцати сажен от поверхности моря. Дно это значительно отличалось от тех равнин, по которым мы совершили прогулку в водах Тихого океана. Здесь не было ни лугов, ни леса, ни чистого песка. Мы вступили в коралловое царство.

В отделе зоофитов в классе альцион выделяется отряд горгоний в трех своих группах — горгоний, изид и кораллов. К последней и принадлежит коралл — весьма любопытное существо, которое ученые поочередно переводили из царства минерального в растительное и затем в животное; лекарство у древних, украшение у современников — коралл только в 1694 году марсельцем Пейсоннелем окончательно зачислен в царство животных.