Косьбище - В. Бирюк

Удивительно, но факт: русский крестьянин спереди практически не пробивается. Гениталии закрыты длинной рубахой, солнечное — связанными руками. Которыми он чуть не перехватил жердину.

– Давай, Сухан, быстрее. И резче. Голову не трогаем — работаем по конечностям.

Вообщем-то, для того и перевязывали, чтобы предоставить больше пространства для движения «цели». Учиться надо, приближая условия применения к реальным. Давай Сухан, выбираем следующую точку. С учётом возможности маневра живого тренировочного чучела.

Тут мне кое-какие Саввушкины уроки вспоминаются. Собственно коленка, например, на слабый прямой тычок почти не реагирует, но вот точки чуть выше и ниже, и если под правильным углом… Дед свалился на колени, сплёвывая себе на бороду слюни, сопли и кровь от сломанной челюсти, потряс головой. Потом начал тяжело подниматься… Поднялся.

«Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Как «лучше», так и сделаем.

Сухан повторил серию по другой коленке. Неправильно — не учтена зеркальная симметрия. Исправили, пошли дальше.

На Перуне не боевой сапог, а простой кожаный — можно проверить тычок по подъёму стопы. Получается хорошо. Но — только первый раз. А теперь сменить хват правой и явно вниз. С перехватом не получается — дед отпрыгивает. А если сбоку, по косточкам лодыжек? Одну ногу успевает убрать, а вот по второй… смотря как она стоит…

Дед уже не смог подняться, отполз на коленях, прижался спиной к забору и рычал. Ну, деваться некуда — приступаем к голове. При диаметре рабочего конца еловины около 5 сантиметров выбить глаз у этого неандертальца прямым тычком не представляется возможным. А если под углом?

– Нет, Сухан, не в ту сторону, не к носу, а к виску. Дай-ка я. Смотри как я делаю: еловина идёт по ладони левой свободно, нигде её не зажимаешь, правая кисть расслаблена, даже отстаёт. Ты ею тянешь. И только в момент соприкосновения досылаешь кисть вперёд, толкаешь. И — резко фиксируешь.

Факеншит уелбантуренный! «Ванюшка, да с потрошками». Как супчик… Переоценил ты толерантность своего ливера, Ванюша. Проблевался? Губки утёр? Вот и хорошо. Вспомни русские былины: Илья Муромец вот так Соловья-разбойника и взял — «выбил ему око с окосицией». Потом повязал, у стремени привязал и повёз вот это… вот такое… с выбитым глазом и… хирургически удалённым виском… в Киев. Дорога была тяжёлая, дальняя, но весь натюрморт никак не повлиял на аппетит. Ни богатыря, ни его коня, ни князя Киевского, которому этот подарочек и достался. А уж людям Киевским попинать такое вот одноглазое — и вовсе было в радость и в развлечение.

До уровня подвигов богатырских я ещё не дорос, но технологию нанесения былинных увечий уже освоил.

Перун лежал на боку, зажимая ладонями связанных рук рану. Сквозь пальцы, по кистям, по рукавам текли остатки глаза, кровь, ещё что-то чуть светлее крови. Второй глаз на разбитом лице смотрел злобно и вполне разумно. Потом взгляд начал мутнеть, веко задёргалось и опустилось. Следующий вздох деда перешёл в хрип. Хрипы. Потом начали беспорядочно дёргаться ноги, пару раз сжались кулаки. И разжались. «Он уходит! Мы его теряем!». От попаданца не «уходят», от попаданца — умирают. Умер.

Он умер, а я пока нет — переходим к следующей серии мыльной оперы под названием «Моя единственная жизнь».

– Николай! Ты ещё здесь?! Коня заседлал? Серебро взял? Серебро — Ивашке отдашь. Пусть немедленно гонит вслед за вирником и отдаст ему кису. Сегодня же. До заката. Сам останься в селище. Перепишешь и людей, и майно, и чего там от княжих осталось. Бересты возьми. Местным скажи: пусть две могилы копают и две домовины строят. И ещё: Фильку и белобрысый там есть — сюда верхами не медля.

– Господине, может не надо сразу? Прибрать бы тут пока, кровищи-то… Увидят они сотника Перуна битого — звон пойдёт…

– Нет тут сотника Перуна. Утром был, а к обеду — весь вышел. Стал мой раб — Пердунишкой звать. И раб этот — помер. Попал под дерево. Вот под эту жердь еловую. Так людям и скажешь, ежели спросят. А если у них от этого звон пойдёт… «На чужой роток не накинешь платок» — русская народная мудрость. Скачи быстро!

Наконец, мы втроём приступили к уборке территории. Да уж, намусорили. Колодца на дворе нет — воду из бочажка с луга таскать приходиться. Антисанитария сплошная. Воду надо кипятить. Ну, это ж просто — затопим печку… Ага. Печку топить — дрова нужны. Полешки. А их тут — только сидеть. Ну, и Николашку по уху бить. Нет на Руси поленниц.

Ме-е-едленно.

На Руси нет поленниц.

То, чем здесь и в моей России топят дровяные печки называют одинаково — дрова. Слово и назначение — одно и тоже. А вот вид и способ получения… Здесь это либо куски, обрубки тонких брёвен — жердей, либо щепки — сколы брёвен неправильной формы.

Есть целый набор поговорок и неписаных правил и обычаев вокруг этого. «Лес рубят — щепки летят» — русская народная. То мы её сами помним, то нам власти напоминают.

Но здесь есть и ещё. Например, плотники рубят избу, обрубают бревна на подворье. Любая женщина, сама или с детьми, имеет право собрать отлетающие щепки и унести. «Вдовья доля». Плотникам приходиться останавливать работу: отлетит чурбан из-под топора и зашибёт, или щепка — и глаз выбьет. Жалко же. А прогнать нельзя. Если отлетевший кусок искалечит женщину или её ребенка — по-ахают, по-вздыхают и всё. «На всё воля божья». Если прогонишь — слава жлобов привяжется навсегда. И не к конкретному Ивану-Селивану, даже не ко всей этой артели — «костромские щепок вдовам не дают». Всё — больше заказов в этой местности у твоих земляков не будет. Одно-два поколения — минимум.

А поленниц нет по простой причине: поперечных пил на Руси мало. Это в третьем тысячелетии «Дружба-2» — пила двуручная — в каждом дворе. А здесь — топор. Топором колоть хорошо вдоль древесного волокна. А вот поперёк бревно прорубать… А бревна на дрова и не перерубают — их щепят. «Обгрызают» топором по концам, откалывают щепки. Ими и топят. Такие «обгрызенные» бревна путешественники отмечали в сибирских деревнях даже в начале 20 века:

– А что ж не попилите, не сложите аккуратно в поленницы?

– А на чё? И так сойдёт.

Мне — не сойдёт. Только вот так сразу, на щелчок пальцев, двуручную пилу в каждую избу — не спрогрессируешь.

Вот реальная жизнь прогрессора: решить кому бревна на дрова переводить, кому воду носить. Самому выскоблить старое гнилое корыто. Тут Сухан-водонос пропал. Пошёл искать — указанный бочажок он вычерпал, к соседнему перейди не может — зомби же. Поменял источник водоснабжения, только вернулся к заимке — вой. Ноготок начал кипятком корыто промывать, Кудряшкова решила, что мы её сварить решили. И съесть. Живучи на Руси бабы: то без чувств у столба висела, а то орёт благим матом. Насчёт мата — это не фигура речи.

Кстати, анекдот насчёт дам и «съесть».

Клуб «Кому за тридцать». Дама сняла мужичонку, привела домой, напоила хорошенько и в постель. У неё, правда, критические дни. Но обоим уже всё равно. Утром мужичонка просыпается — никого нет. Помниться всё смутно. Посмотрел вокруг: вся постель в крови.

– Убил!

Надо как-то выбираться. Встал, к зеркалу подошёл, на себя посмотрел.

– И съел!

…

Добавили в корыто холодной воды, вкинули туда бабу поротую. Отмокать. Чтоб не утопла — положили поперёк Суханову еловину. Волосы бабы на жердь намотали — голова будет сверху. Тут, на жердь глядючи, Ноготок и поинтересовался. Насчёт способа выведения деда Перуна «из число живых»:

– Господине, а где ж ты про такой хитрый способ смертной казни вызнал?

Я сразу как павлин хвост распустил, закукарекал про штыковой удар, про новые технологии в части тактических приёмов пехоты. «Русские чудо-богатыри», «пуля — дура, штык — молодец», «матушка пехота — царица полей»…

Ноготок послушал, подумал, ушёл куда-то. Потом возвращается, тащит хрень круглую. Слово из трёх букв. Не то что вы подумали, но все мои мысли и замыслы насчёт прогрессирования в среднее средневековье штыкового удара… — «медным тазиком». А слово это их трёх букв: «щит». Не «шит» или там «шиит». Именно что через «щ».

Ноготок внимательно посмотрел в моё расстроенное лицо, вздохнул и буркнул себе под нос:

– Хорошо, что Ивашки нет. Он бы… сильно смеялся.

Снова подумал и добавил:

– И — Чарджи. Хорошо, что нет.

Ой как стыдно! Идиот кретинистый — это я. Бестолочь и неумейка. Как стыдно быть бестолковым! Элементарные вещи…

Вся тактика, всё обучение пехоты в этом средневековье, и ещё лет пятьсот вперёд, и назад аж до глубокой древности, строится вот от этой штуки. Воин не идёт в бой без щита. И не возвращается без него: «Со щитом или на щите». Боец без щита — это не просто «вояка битый», это — «трус позорный». И в этом есть смысл: большие щиты, как и многие средние, крепятся на человеке тремя-четырьмя ремнями. Рыцарская «повеса» так и называется, потому что, прежде всего вешается на шею. Пехотные щиты одеваются на левое плечо, на левый локоть и рукоять или ремень — под левую ладонь. Выкарабкаться из всего этого в плотном пехотном строю просто невозможно — места не хватит. Нужно сначала сбежать из строя, оставив на своём месте дырку, через которую враги будут резать твоих боевых товарищей, потом вывернуться из ремней, потом «смазать пятки салом». Совсем не — «я там по запарке чисто случайно фуражечку обронил».