Принцессы немецкие – судьбы русские - Инна Соболева

Весной 1815 года до Петербурга дошла весть о бегстве Наполеона с острова Эльба и его высадке на французском берегу. Война в Европе возобновилась. Теперь Марии Федоровне пришлось отпустить в действующую армию всех четверых сыновей. Она истово молится о своих детях: «Удостой, Боже великий, возвратить мне Николая и Михаила купно с императором – непорочными и добродетельными, с теми же самыми правилами, с которыми я проводила их, и я вседневно буду благословлять Тебя». Заметим: в армию отправились четверо, матушка молится за троих. Константина почему-то не упоминает… Ей снова повезло (или Всевышний услышал): к тому моменту, когда под Ватерлоо судьба Наполеона была решена окончательно, ее младшие сыновья еще не успели добраться до поля сражения. Она вздохнула с облегчением: жизни ее мальчиков больше ничто не угрожает. Зато под угрозой их нравственность: они едут в Париж, где их ждет столько соблазнов. Она не забыла, как развлекалась когда-то в этом городе с покойной Марией-Антуанеттой.

Она пишет генерал-лейтенанту Петру Петровичу Коновницыну, которому приказано состоять при Николае и Михаиле, длинные, подробные письма, полные опасений и наставлений:

Обращаюсь с полным доверием к отеческому вашему о их благе попечению, которое в сей столице роскоши и преврата нужнее нежели где-либо, и от которого я ожидаю успокоения материнского сердца. Я, конечно, немало не сомневаюсь, что внушенные им правила нравственности, благочестия и добродетели предохранят их от действительных погрешений, но пылкое воображение юношей в таком месте, где почти на каждом шагу представляются картины порока и легкомыслия, легко принимает впечатления, помрачающие природную чистоту мыслей и непорочность понятий, тщательно поныне сохраненную; разврат является в столь забавном и приятном виде, что молодые люди, увлекаемые наружностью, привыкают смотреть на него с меньшим отвращением… прошу я вас убедительно предохранить их вашим отеческим попечением, обращая также внимание на выбор спектаклей, которые они посещать будут и которые нередко вливают, неприметным и тем более опасным образом, яд в юные сердца.

…Я с удовольствием усмотрела отъезд любезнейших сыновей моих великих князей из Парижа, где время их пребывания, будучи большей частию занято предметами, до военной службы касающимися, слишком мало позволяло им помышлять об усовершенствовании познаний. Всякий молодой человек имеет нужду отделять некоторое время для собственных своих мыслей и приумножения своих сведений и утверждения в приобретенных познаниях и правилах, ибо, по сохраняемому мною всегда в памяти замечанию, тот, кто вперед не двигается в учении, отступает назад.

Никаких шагов «по пути разврата» юные великие князья в Париже не сделали, а если и сделали, то сведения об этом до матушки не дошли. Огорчало только одно: всем наукам сыновья предпочитали военные строевые игры. Мария Федоровна надеялась, что удачная женитьба сможет разбудить в них другие интересы.

Первое требование к будущей жене Николая – безупречная родословная. Что она должна быть немкой, сомнению не подлежит. Самая высокородная из немецких принцесс живет в Потсдаме, это дочь прусской королевы Луизы, у которой был пылкий, хотя и платонический, роман с Александром I, внучка Фридриха Великого. Но Фридрих когда-то заявил: «Выдавать немецких принцесс замуж в Россию нужно, даже необходимо, но сие не должно касаться моих сестер, дочерей и внучек». Его решения были непререкаемы. Но это – при жизни. Марии Федоровне удалось преодолеть запрет владыки Пруссии и устроить брак его внучки, Фредерики-Луизы-Шарлоты-Вильгельмины, со своим любимым сыном Николаем. Это оказалось не так уж сложно: стоило намекнуть Фридриху Вильгельму III, отцу принцессы, что его дочь ждет российская корона. Ну а то, что есть законный наследник, цесаревич Константин, никого не должно волновать: уж эту-то преграду она, Мария Федоровна, преодолеть сумеет. И сумела.

Яков Иванович Санглен, чиновник департамента полиции, по долгу службы обязанный все замечать и запоминать, оказался в Зимнем дворце на следующий день после убийства императора Павла. Вот что случилось ему увидеть и услышать: Среди людей, всецело отдавшихся восторгам достигнутой победы, один великий князь Константин казался заплаканным… В нескольких шагах от него офицеры громко и весело разговаривали: можно будет одеваться как угодно, носить фраки и круглые шляпы, как прежде! (Павел категорически запретил и фраки, и круглые шляпы, что вызвало возмущение модников. – И. С.) В другой группе Николай Зубов, разговаривая с князем Яшвилем, обсуждал события истекшей ночи: «Жаркое было дело!» Константин лорнировал тех и других и в момент, когда все стихло, произнес, как будто про себя, но так, чтобы его все слышали: «Я велел бы их всех повесить».

Несколько дней спустя он сказал Саблукову: «Мой друг, после всего, что произошло, мой брат может царствовать, если ему угодно, но если когда-нибудь престол должен будет перейти ко мне, я, конечно, от него откажусь». Мария Федоровна не могла об этом не знать, учитывая, что сказано это было преданному ей Саблукову. Скорее всего, верила в искренность Константина. Но знала: Константин очень похож на отца, так же импульсивен и непредсказуем. Он вполне способен отказаться от своих слов. Значит, его нужно устранить. Нет, не насильственно, избави Бог! Все должно быть добровольно и выглядеть прилично. Просто нужно создать ситуацию…

Отпущенная в Европу супруга Константина Анна Федоровна не оправдала надежд свекрови: не стала распространяться о невыносимом характере покинутого мужа, хотя сам факт ее бегства из России свидетельствовал о многом.

Репутация цесаревича в глазах европейских монархов была, конечно, испорчена, но недостаточно для того, чтобы с ним решительно отказались иметь дело. Нужно было действовать.

И тут Константин Павлович сам помог матушке: он влюбился. Влюбился страстно, самозабвенно, навсегда. И это бы не такая большая беда, хотя цесаревич – человек женатый (разводу препятствовала все та же Мария Федоровна, считая, что он ляжет несмываемым пятном на безупречную репутацию царского семейства), если бы предметом его страсти была женщина достойная (в глазах императрицы-матери достойная значит одно: высокородная). А тут – простая польская дворянка Иоанна Грудзинская! Константин всегда был так эксцентричен! Матушка запретила ему даже помышлять о браке. Но, подумав, поняла: этот брак как раз и приведет его к добровольному отречению: морганатический брак – серьезное препятствие на пути к российской короне. Не лучше ли миром: тебе – твоя любимая полька, мне – право на престол для моего любимого Николая. Разумеется, переговоры на столь щекотливую тему велись в глубокой тайне. И Константин подписал отречение. О том, как восприняли это Николай и его супруга, и о том, что из этого вышло, расскажу в следующей главе, посвященной Александре Федоровне.

Затевая династический брак любимого сына с самой высокородной из немецких принцесс, Мария Федоровна преследовала исключительно интересы государственные (как она их понимала). Но неожиданно оказалось, что она нашла для сына не только выгодную партию – нашла любимую, «второе я» будущего железного императора Николая Павловича. И сама искренне полюбила новую невестку. Окружающие поражались: она, муштровавшая своих дочерей, как фельдфебель нерадивых солдат, не прощавшая им малейшего проявления независимости, самого ничтожного отступления от этикета, с женой Николая была неизменно нежна и неправдоподобно терпима.

Через 10 месяцев после свадьбы Шарлотта родила сына (об этом подробный рассказ впереди, пока – о роли Марии Федоровны). Свекровь счастлива: Александр и Константин законных детей не имеют, а у Николая – сын! Тут бы и объявить подданным, что теперь именно Николай Павлович – законный наследник престола. Существует мнение, что объявлять об этом не хотел Александр. Якобы он, нерешительный, подозрительный, осторожный, опасался, что у Николая не хватит терпения ждать, что он способен повторить то, что сделали с их отцом и дедом. Хотя Николай и уверял брата, да и потом неоднократно повторял, что царствовать он не хочет, Александр этому будто бы не верил. Но чем внимательнее изучаешь документы последних лет царствования Александра I, тем меньше доверяешь этому широко распространенному предположению.

Причина того, что отречение Константина и назначение наследником Николая держались в такой глубокой тайне, в другом: в опасениях Марии Федоровны, что гвардия, которая терпеть не может ее ненаглядного Николашу, не допустит его воцарения. А как гвардия умеет расправляться с неугодными правителями, вдовствующая императрица помнила очень хорошо. Значит, гвардию (и страну) нужно держать в неведении, а уж потом поставить перед фактом – не дать подготовиться. Убедить Александра поступить именно так, как она требует, не составило труда. Безотказный способ убеждения был апробирован давно.