Главный рубильник (сборник) - Сергей Малицкий

– Ой! – прижала ладонь к губам жена. – Ртути нет!

– Подожди, – отмахнулся Иван. – Градусник-то не разбит. Кривой какой-то. В костре он его жег, что ли? Так и копоти нет… Митька! Митька.

Сынишка сидел на кроватке и растерянно ощупывал шортики. Глаза его были полны слез.

– Митька! Что случилось?

– Шарика нет. Человечка нет, – горько прошептал Митька и вдруг спрыгнул с кровати, зашлепал босыми ногами по полу, толкнул дверь, выскочил на крыльцо.

Иван, опережая жену, поспешил следом. За лестницу. За тополь. За столб. Мимо кучи песка. Мимо сирени. Мимо крапивы. К забору. Четыре штакетины сломаны, почернели на полвысоты, под ними круглое выгоревшее пятно. Идеально круглое. Три вдавленных ямы в земле. Рядом корзинка. Гора лампочек с отверстиями в колбах. Готовый разрыдаться с кривыми губами Митька. Иван поморщился и, чувствуя слабую, похожую на досаду злость, оглянулся на спешащую через крапиву жену, семенящего деда и подумал: «Ну что делать с пацаном? Простишь баловство, потом же хуже будет. Лупить-то вчера надо было. А сегодня? Что сегодня? Домой загнать на весь день? Или в город с собой не брать завтра? Просился ведь в кино! В угол поставить до обеда?»

– Не надо меня в угол, – пробурчал недовольно Митька. – Я еще зубы не чистил. И не завтракал. И домой не надо загонять. Давай лучше в кино сходим. И мамку возьмем…

2005 год

Билет в чудесную страну

Луис почти не говорил по-английски. Я ненавидел его обрюзгшее лицо, выпученные глаза и гнилые зубы. Все это довершалось отвратительным запахом. У него была дырка в животе, и моча через резиновую трубку текла в подвешенную бутылку. Вряд ли он своевременно опустошал ее. Вонь так и шибала в нос, стоило подойти ближе, чем на пять шагов. Кроме того у него была сломана спина, поэтому все, что находилось выше пояса – было мексиканское дерьмо. А все, что ниже пояса – мертвое мексиканское дерьмо. Он сидел в старом инвалидном кресле и смотрел телевизор. В одиночестве. Целыми днями. Что ему еще было делать здесь, в Лаура Лисаррага, грязной тихуанской тюрьме почти в середине двадцать первого века, за два часа до обеденного перерыва, пока вся тюремная мерзость занималась плетением дешевых тростниковых циновок? Все, кроме него – инвалида, и меня – жалкого тюремного отброса. Смертная казнь отменена, эвтаназия вне закона. Да он и не хотел умирать. Жажды жизни, которая била из этого полутрупа, хватило бы на десять, таких как я.

Он щелкал пультом, на котором пальцами сотен заключенных были стерты номера каналов, попадал на эту новомодную книжную рекламу и то и дело пытался бросить пультом в экран. Я знал испанский, но не понимал тех грязных ругательств, которые он изрыгал при этом.

– Убить! – прохрипел он в тот день. – Убить всех этих бумагомарак! Всех этих сочинителей и словоплетов!

Я бросил мокрую тряпку на пол, доковылял до телевизора, поднял пульт и подал его Луису. Глаза стали слезиться от аммиака, но отойти не удалось. Он поймал меня за рукав, перехватил стальными пальцами запястье, притянул к себе и, перебивая запах мочи отвратительным запахом изо рта, прошептал:

– Что ты забыл здесь, гринго? Чего тебе не сиделось в Сан-Диего? Захотел получить приключений на свою белую задницу? Ну, так ты их получил! Тебе понравилось?

Я знал, что он убил двадцать человек или больше, и будет сидеть в этом кресле, пока не сгниет заживо. Но я знал, что и мне придется провести здесь же еще не один год. Наверное, было бы лучше, если бы эти стальные пальцы сомкнулись на моем горле. Ах, если бы два года назад курьер прибыл к месту встречи, если бы я не поехал за ним в Тихуану, и не соблазнился дозой на грязном тихуанском рынке…

– Чем тебе досадили книги? – заскулил я, вырываясь из его рук. – Они вновь перестали быть редкостью! Теперь они всюду!

– Двадцать долларов, гринго! – прохрипел Луис. – Когда мне было столько лет, как тебе сейчас, я решил научиться читать, и отнес в школу для таких как я двадцать долларов, и ничего не получил взамен! Они сказали, что я слишком туп, чтобы прочитать хоть слово!

Если бы курьер прибыл к месту встречи! Если бы этот очкастый Билли со шрамом на переносице от клюшки для гольфа прибыл к месту встречи, я не попал бы в Тихуану, и местные полицейские не считали бы мне ребра ботинками, вытаскивая меня из мягкого облака, в котором так заманчиво было укрыться от мерзости жизни. Хотя, может оно и к лучшему? То, что по милости Билли могло меня ожидать в Сан-Диего от босса, моя задница не перенесла бы однозначно.

– Зачем тебе была нужна грамота? – прокричал я, выкрутившись и оказавшись в недосягаемости.

Он медленно повернул голову в мою сторону, смерил взглядом, с шумом набрал полный рот соплей и выплюнул их на только что вымытый пол. С каким удовольствием я смял бы жестяное ведро о его голову!

– Я хотел прочитать хоть одну книгу, – закашлялся Луис. – Я люблю кино, любил играть в компьютерные игры, но больше всего я хотел прочитать хоть одну книгу. Ты видел эту рекламу? Ты видел эту рекламу о новых книгах? О настоящих книгах, изданных на бумаге? Ты знаешь, чем отличается настоящая книга от кино и от игр? Картинка образуется вот здесь!

Луис постучал себя по голове, после чего почти ткнул себя пальцами в глаза и снова постучал по голове.

– Вот здесь! Не здесь, не в глазах, а прямо в чертовой башке! Но эти гринго сказали, что я не способен. Они сказали, что я – дерьмо. Что они потратили на меня неделю, но я не продвинулся ни на шаг.

– Зачем тебе даже настоящие книги? – спросил я его, стараясь вложить издевку в дрожащий голос. – Ты сгниешь тут заживо с ними или без них!

– Я не попал бы сюда, если бы умел читать, – ответил Луис.

Он смотрел зло, но в тот день словно видел меня впервые.

– Я не попал бы сюда, – повторил Луис, отправляя на пол следующую порцию соплей. – Дон отбирал на дело только тех, кто неграмотен. Это было главным условием. Тогда я еще не знал почему и радовался, что попал на дело. Тут в стороне от границы есть маленькая гостиница. Два этажа. Дон сказал, что там будет ночевать курьер. Он вез партию нового наркотика через границу. Дон сказал, что это очень сильное средство. Новый наркотик, который трудно обнаружить, который пропускает таможня, и который действует сильнее героина. Он стоил так дорого, что небольшая сумка с этим наркотиком могла обеспечить человека деньгами до конца его дней. У каждого из нас мелькнула мысль, что неплохо было бы взять эту партию и исчезнуть. Но каждый знал, что эту мысль лучше оставить при себе. Только Сальвадор не думал об этом. Он всегда думал только о бабах. Даже возвратившись от шлюхи, он мог запереться в туалете и дрочить не менее часа. Он сказал, что слышал, будто тот, кто попробует этот наркотик хоть раз, подсаживается на него навсегда. Но еще он сказал, что если принять слишком большую дозу его, человек улетает! Он попадает в чудесную страну! Время останавливается для него! Времени для него не существует! Смерть не страшна ему!