Колодезь с черной водой - Галина Артемьева

Иван сидел, держа ее за руку, и улыбался. О чем он думал? А ни о чем. Он был совершенно счастлив и спокоен. Дети уснули. Жена рядом. Парня только надо привести с восьмого этажа. Но на это есть время. Некуда спешить.

– Парня надо привести, – прошептала Люша.

Она сидела, откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами. Так ей легче было привыкнуть к тому счастью, которое поселилось в ее сердце.

– Только об этом подумал, – отозвался Иван и погладил Люшину руку.

– Пусть тут живет. Со всеми. Давно хотела тебе сказать.

– И я давно хотел тебе предложить.

– Что?

– Все!

Они засмеялись.

– Надо маме позвонить, – вспомнила Люша. – Я всегда перед сном звоню.

– Телефон на кухне, – подсказал Иван. – Я принесу.

Александровна и Фридриховна

Долго шли гудки. Люша уже начала беспокоиться. Обычно мама отвечала сразу. Наконец в трубке отозвалось:

– Ал-лё! Ал-лёшеньки!

Люша даже голос не сразу узнала: молодой, веселый, лихой голос жизнелюбивой женщины, которой, похоже, сейчас море по колено.

– Мам! Это ты? – на всякий случай спросила Люша.

– Ну, а кто еще? Цветок души душистый? – заковыристо ответила на очень простой вопрос Виктория Александровна.

– Ясно. Значит, ты с Ханнелорой гуляешь, – поняла дочь.

– Конечно! С Фридриховной мы заседаем! И что? У нас уважительная причина! У нас горе! Поняла?

Господи! Какое у мамы с Ханнелорой может быть горе? От них вечно один смех. Они подруги детства. Виктория и Ханнелоре, Вика и Ханна… Познакомились в пятом классе средней школы, когда берлинских детей из ГДР привезли на экскурсию в Москву. Викин класс был принимающей стороной. Девочки сразу сдружились, ходили на все экскурсии, держась за руки и болтая на неизвестно каком языке: Вика по-немецки знала только «Хенде хох!», а Ханна по-русски – только «Спасыба балшой!». Но как-то они болтали, щебетали и понимали друг друга. Прощаясь, ревели в три ручья. Потом началась переписка. Гордая Виктория в спешном порядке осваивала немецкий, чтобы поразить подругу своими возможностями. Ханнелоре не отставала: писала по-русски, каллиграфическим почерком. Они еще пару раз встречались в детстве. Из Викиной школы собрали ребят для ответного визита в Берлин. Это раз. А потом еще родители Ханнелоре приехали с дочкой в Москву как туристы. Все это укрепляло дружбу. Викин папа прошел всю войну, а папа Ханны не успел, по возрасту. Неучастие немецкого папы в войне сильно облегчило сближение отцов. В остальное время девочки писали письма. Почти каждый день. Это были своего рода дневники. Делились всеми переживаниями: горем от отметки за контрольную (ожидала лучшего), первой влюбленностью, впечатлениями о прочитанном… Письма сохранились. И с той, и с другой стороны. Книгой издать: не оторвешься! Жизни двух девчонок, рожденных в начале пятидесятых. Время без войны. Но войну помнят – та и другая сторона. А эти две – тянутся друг к другу, как сестры-близнецы. Они и выросли похожими друг на дружку: обе статные, светловолосые, ясноглазые красавицы. И даже специальность выбрали одну и ту же: русскую филологию. Благодаря многолетней переписке упорная Ханнелоре так освоила русский, что на экзаменах была вне конкуренции. А Виктория, хоть и говорила по-немецки бегло и писала без ошибок (еще бы: такая многолетняя ежедневная тренировка!), но выбрала тоже русскую словесность. Потом Ханнелоре приехала в Москву в аспирантуру. Конечно, ей дали отдельную комнату в университетском общежитии, но жила она практически в Викиной семье. Диссертацию готовила по каким-то глаголам движения, нужно было собрать много примеров употребления этих слов в литературе, а потом уж классифицировать и делать выводы. Собирали все: и Вика, читая, выписывала примеры на карточки, и ее родители, и все знакомые и друзья. Нужно же было помочь немецкой девушке! Виктория вышла замуж, родила свою Люшу. И все это – на глазах Ханнелоре, которая была свидетелем на свадьбе подруги и даже встречала счастливую мамочку с новорожденной при выписке из роддома. Потом Ханна вернулась на родину, стала преподавать в университете, вышла замуж, родила подряд двух мальчишек, практически не отрываясь от научно-преподавательской деятельности. Наконец, защитила докторскую. Переписка подруг продолжалась. У Виктории не получалось выезжать за границу по собственному желанию. Каждая поездка – это сборы характеристик, анкет, прохождение комиссий: партком, местком. И еще не факт, что выпустят. А Ханнелоре поехать в Советский Союз – всегда пожалуйста. Так что виделись в Москве и на даче у Ярцевых. Потом не стало СССР и ГДР. Виктория Александровна продолжала преподавать родной язык в школе. Дочка Люша тоже выбрала филологию. Жили с трудностями, но без трагедий. Ханнелоре чудом осталась в университете после всех кардинальных перемен, произошедших на ее родине. Специалистов из ГДР гнали отовсюду: западные собратья, как хищные звери, бросились завоевывать территории. Потом Люша вышла замуж, зажила богато. Они с мужем часто ездили к тете Ханне в Берлин. Люшин муж и подсказал тогда: сейчас, на обломках бывшей ГДР, цены на недвижимость – ниже не придумаешь. Поэтому надо срочно ею обзаводиться. Действительно, квартиры в Берлине стоили сущие гроши: за 20 тысяч дойчмарок можно было приобрести огромную квартиру, пусть запущенную, но дело в метрах, так вот – квартиру почти двести метров площадью можно было заполучить почти даром. А если говорить о пригородах Берлина, Потсдаме, например, то прекрасный дом начала ХХ века предлагался за 10 тысяч марок. Конечно, ремонт стоил бы столько же. И что? Ханнелоре оказалась понятливой. Взяла кредит в банке (все благодаря своей профессорской должности) и стала владельцем серьезной недвижимости: трех огромных квартир в Митте, самом центре Восточного Берлина, и полуразрушенной виллы на Ванзее, прекрасном озере, относившемся в прежние времена к Западному Берлину. Именно там, на Ванзее, выросли ее родители. При возведении Берлинской стены это озеро стало фигурировать в родительских рассказах как прекрасное воспоминание о детстве. И вот – мечта превратилась в реальность. Ханнелоре, полностью погруженная в работу и непрекращающиеся ремонты своих владений, как-то упустила из виду мужа, который, как ей показалось, совершенно неожиданно и без видимых на то причин подал на развод и через год женился на молодой украинской девушке из Винницы. При разводе одна из купленных Ханночкой квартир досталась мужу. Остальное удалось отстоять. Она очень долго приходила в себя, все спрашивая Викторию, что она не так делала в своей жизни и почему можно вот так вот бросить человека, с которым прожита вся жизнь и рождено двое прекрасных сыновей. Что могла ей ответить подруга? Жизнь устроена непонятно, несправедливо, необъяснимо. Карабкаешься-карабкаешься, а потом тебя – раз! – и щелчком сбивает с ног неведомая сила. И чего делать? Вставать и дальше карабкаться. Ведь так? Сыновьям отдала Ханночка одну из двух оставшихся квартир и зажила как барыня одна в своих прекрасных стенах. Вполне благополучно зажила. Казалось бы. Но стала ее одолевать жуткая тоска. Приступами. И во время приступов вся жизнь казалась прожитой зря, все усилия – тщетными, весь мир вокруг – раздробленным, жалким и ненастоящим. «Гормональное», – определил врач и прописал гормонозамещающую терапию. А все равно. Тоска возвращалась.