Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика - Илья Пиковский

— Мы могли бы встретиться?

Трубка помолчала.

— Хорошо, я дам вам адрес. Приходите.

Новое жилище монархистки оказалось великолепным разновысотным особняком в «Аркадии» под красной марсельской черепицей, с широкими окнами и воротами с автоматическим подъемом. Берлянчик подошел к глухой кованой калитке и нажал на кнопку. Некоторое время его рас­сматривали в камеру домофона, а затем хриплый низкий голос сказал:

— Входите!

Этот голос показался Берлянчику удивительно знакомым.

Калитка мягко отворилась, и Берлянчик попал в чистый аккурат­ный двор, выложенный черно-белой плиткой в шахматном порядке. У во­рот Берлянчик увидал огромный темно-вишневый «Джип», возле которого крутился сухощавый парень с драчливым лицом, в глухом свитере и ко­ротком шерстяном пальто. «Ого! — удивился Додик, — у бедной офици­антки шикарный особняк, «Джип» и персональная охрана. Что бы это означало?!»

Но он еще больше поразился, когда увидал человека, который ждал его в дверях особняка. Это был Косой! Да, да, тот самый бомж, укравший пятнистую куртку у соседей, которого Берлянчик вызволил из РОВД вместе со вторым бомжом и монархисткой. Но теперь Косого было не узнать! Вместо засаленного клубного пиджака и грязных, стоптанных полуботинок с огрызками шнурков, на нем был малиновый пиджак, бело­снежная рубаха, темный галстук и лакированные штиблеты. Он был пост­рижен по последней моде и пахнул одеколоном «Альфред Данхил».

— Анатолий Кузьмич! — вскричал Берлянчик. — Дружище, какими судьбами! Ты что выиграл миллион в «О, счастливчике»?

Косой самодовольно усмехнулся:

— Я бы на эти копейки не разменивался.

— Ого! Объясни тогда, пожалуйста, откуда «Альфред Данхил» и малиновый пиджак?

— Ирина Филипповна, дай ей Господь здоровья. Разыскала ме­ня, можно сказать, на помойке, одела, накормила и дала работу. Я теперь при ней в советниках состою.

— Браво! Значит, мы, Кузьмич, коллеги. Я ведь тоже советник президента, правда, на своих вещевом довольствии и харчах. Ну, давай, коллега, веди к шефу.

В глазах Косого, еще хранившего остатки былой приниженности, вдруг вспыхнуло достоинство и уверенность в себе.

— Идемте!

Все еще не в силах прийти в себя от изумления Берлянчик пос­ледовал за Косым. Они миновали небольшой широкий коридор и попали в огромный светлый холл. В помещении стоял ротановый гарнитур — два белых кресла с плетеным верхом и мягкой обшивкой внутри и такой же журнальный столик, глухо закрытый плетением со всех сторон; напро­тив у стены находился огромный телевизор из последних самых дорогих моделей и рядом стояла напольная ваза с цветами. Наверх уходила винтовая деревянная лестница.

Косой указал рукой на кресло и сказал:

— Садитесь. Кофе или чай?

— А что придется ждать?

— Совсем немного. У нее господин Зелепукин. Вы уж потерпите.

— Ладно, давай кофе и включи, пожалуйста, телевизор.

Губы Косого тронула легкая усмешка. Он позвал горничную, ко­торая тут же прибежала и выполнила все пожелания Берлянчика.

«Да, — думал Берлянчик, попивая кофе и рассматривая дорогие картины на стенах и роскошное убранство холла, — смерть Пумы ее вознесла. Теперь она владелица многих предприятий — они были на ее имя... С такими деньгами, действительно, можно озолотить любые Разгуляйки и въехать в Раду на белом коне».

В это время послышалась величавая поступь женских шагов и на деревянных ступенях сначала показались ноги и черная юбка с разре­зом, а затем Ирина Филипповна появилась во весь свой рост. В тот же момент Косой покинул помещение.

— Здравствуйте, — с суховатой любезностью сказала она, протя­нув Берлянчику руку. — Извините, что заставила вас ждать.

— Это я должен извиниться, что забираю дорогое государствен­ное время.

— Я вас слушаю?

Обескураженный прохладностью ее тона, Берлянчик не знал в ка­ком духе продолжать разговор и, чтобы прервать неловкую паузу, спро­сил о первом, что попалось ему на глаза.

— Красивые цветы... Интересно, как они называются?

— Юка.

— Юка, юка... Мечты бомжа о роскоши. Это, наверное, Косой вам выбирал. Ведь он у вас теперь в советниках.

— Кстати о советниках, — сказала она, слегка скривив губы. — Я много раз звонила вам. Вы об этом знали?

— Знал.

— И отключали телефон? — Берлянчик промолчал. — Очень мило... Эх, профессор, профессор! — сказала она уже другим, потеплевшим тоном. — У меня была одна надежда — это вы. Вы возбуждали во мне огромную светлую энергию, которой я питалась в самые тяжелые мину­ты. Я считала, что у меня есть друг, близкий человек и была готова к любой жертве ради вас. А вы в опасную минуту сбросили весь лишний хлам с души — и этим хламом оказалась я.

— Повинную голову не секут. Ведь Косому вы простили куртку.

— Косого вы не трогайте. Куртка — мелочь, а Косой мой талис­ман. Я еще в каталажке это поняла.

— Что вы поняли?

— Предчувствие такое было... Что Косой — это последнее испы­тание судьбы и с него начнется восхождение. Я даже зарок себе да­ла: если так, я его непременно разыщу. Как видите, так я и посту­пила.

— Ну и каков он секретарь?

— Юрист. Толковый парень.

— А второго не хотите?

Она коротко сказала:

— Нет.

Берлянчик понял, что ему пора прощаться, что он и сделал с величайшим тактом и достоинством.

В целом он был доволен встречей. Дела его снова были на подъе­ме. Утюжня уладил дело со штрафом. С кредиторами он тоже рассчитал­ся. Редакция «Клуба гениев» уже работала, подбирая материалы и отыс­кивая авторов. Что же касается Ирины Филипповны, то и к этому конф­ликту он отнесся с облегчением, поскольку с одной стороны увидал ее в полном блеске больших денег и, следовательно, мог не беспокоиться за ее дальнейшую судьбу, а с другой — серьезность этих отношений уже тяготила его свободолюбивую натуру.

Утром следующего дня он проснулся с мыслями о вчерашней встре­че и подивился тому ничтожному значению, которое он ей придает. Он смеялся над ее позой, над прической, над историей с Косым и совеща­нием на верхнем этаже. Но к обеду он обнаружил, что ни о чем другом не думает, как только об этом. Додик прилагал огромные усилия, чтобы не мусолить эту тему и переключить внимание на что-нибудь другое; как вдруг какой-то бесенок в виде воспоминания ее на Мальте, в РОВД или где-нибудь еще прорывался в его сознание и разрушал всю систему обороны. «Черт возьми! — внутренне орал Берлянчик. — Да кто она такая? Если бы не деньги мужа, бегала б с подносом в ресторане. Та­ких сотни, как она...»

И он отторгал ее от себя и смотрел на нее со стороны так, как порой смотрят в зеркало, мысленно абстрагируясь от своего отражения в нем, чтобы увидать себя в подлинном виде. На него смотрело краси­вое, но совершенно чужое лицо, и, тем не менее, неотступное, как тень.

Теперь каждое утро его пробуждение начиналось с того, что он прислушивался к себе: не думает ли он о монархистке? И не обнаружи­вал ничего, кроме крошечного импульса, безболезненного, как щипок воробья, который, однако, постепенно набирал силу и уже к полудню приобретал температуру бушующей страсти. Это не было любовью. Это была какая-то странная болезнь чувств, которые заполонил один об­раз, одно видение, постепенно принимавшее очертания кошмара.

Тогда Берлянчик решил выбивать клин клином: сперва он разыс­кал Веронику и пригласил ее на яхту «Папирус». Он исходил из мысли, что женщину делает наше воображение и что в этом все различие меж­ду ними. Но подтвердилось это лишь отчасти: Веронику сменила Тала Газецкая, Талу — одна за другой, весь кордебалет «Лотереи любви», но это спасало лишь на некоторое время, а затем наваждение обруши­валось на него с прежней силой и к вечеру снова уничтожало его.

Ко всему прочему пришла новая беда.

Когда Берлянчик уволил «Сундука», она спалила часть докумен­тов, касавшихся деятельности фирмы. Виталий Тимофеевич, обозлён­ный на шефа за детскую железную дорогу и уволенного зятя, сообщил об этом Киевским поставщикам, которые не преминули воспользовать­ся удобной ситуацией и подали на арбитражный суд. Суд вынес реше­ние взыскать с «Виртуозов Хаджибея» тридцать шесть миллионов гри­вен и шестнадцать копеек. Это было дикое решение! Во-первых, сох­ранился акт сверки между фирмами, который был в пользу «Виртуозов Хаджибея». К тому же судья Иванченко допустила откровенный ляпсус: сложила восемнадцать миллионов и шестнадцать и в сумме получила тридцать шесть.

Берлянчик отправился к судье Иванченко, уверенный, что у него неоспоримые аргументы на руках: акт сверки и элементарные законы арифметики.

Однако та ответила, что заседание уже состоялось, и если он не согласен, может обратиться к адвокату.

Берлянчик отправился к адвокату. Адвокат Анатолий Фомич Кузнечик пил кофе и по сей причине Берлянчика просили обождать.