Пропавшая без вести - Арлин Хант

«А мальчишка умеет драться, и он в прекрасной форме», — промелькнуло в голове Джона, пока он выпутывался из упавших на него пальто.

Марк приближался к нему, слегка пританцовывая, словно едва касаясь пола. Джон поднял кулаки, защищая лицо, как это делают в кино, но Марк нанес несколько коротких рубящих ударов по почкам, и Джон с мыслью, что сейчас его вырвет, упал на одно колено.

В жизни все шло не так, как в кино.

Когда Марк качнулся вправо и вниз, Джон перекатился и изо всех сил ударил парня ногой в коленную чашечку. Он понял, что попал: Марк скривился от боли. Не дав ему прийти в себя, Джон вскочил на ноги и кинулся на него. Марк, тяжело рухнув на пол, ударился головой о черно-белый кафельный пол. Он был оглушен, но все-таки сумел выбросить руки вперед и, ухватив Джона за уголки рта, принялся растягивать ему рот в стороны. Боль была настолько нестерпимой, что Джону показалось — еще чуть-чуть, и его губы оторвутся от лица. И он сделал единственное, что оставалось: дернул головой, точно пытаясь вырваться из рук Марка, а когда тот чуть-чуть ослабил хватку, изо всех сил ударил его головой прямо в лицо.

Марк хрипло охнул. Через несколько секунд его голова откинулась набок, а руки бессильно разжались.

Джон, тяжело дыша, стащил его с себя на пол.

— Спорим, такому в твоем карате не учат!

Он услышал шаги в гостиной и увидел, как открылась дверь.

Лиззи Шелдон выглянула в холл и завизжала. Заметив в двери нож, она стала вытаскивать его из дерева.

Неожиданно Джон нашел в себе силы вскочить на ноги. Он схватил Лиззи в охапку, затолкал ее обратно в гостиную и, не обращая внимания на ее оглушительные вопли, запер дверь на ключ. Потом, сорвав с вешалки шарф и пояс от плаща, он перевернул Марка, связал ему руки за спиной, а затем привязал к ним и ступни ног. От яростных криков Лиззи Шелдон у Джона звенело в ушах, но он добрался до телефона и вызвал службу спасения.

Потом он закурил, заклеил бумажкой царапину на щеке и подумал: «Спасатели, наверное, меня уже по голосу узнают».

46

Она бежала. Нет, просто очень быстро шла и звала. Она искала Зигги. Теперь ей стало ясно, где она. Она опять вернулась в ту же квартиру — те же обои, та же мебель, тот же запах и тот же страх.

Она ходила из комнаты в комнату и снова и снова звала его. Где же он? Он никогда не прятался от нее. Обычно, стоило ей только открыть дверь, как он бежал навстречу и с громким мяуканьем просился на руки, чтобы потереться головой об ее щеку.

Она заглянула под кровать, открыла дверцы шкафа, стараясь не поддаваться страху. «Ничего, ничего, — уговаривала она себя, — наверное, просто где-нибудь заснул и не слышит меня».

Она прошла в кухню и начала открывать и закрывать все ящики и дверцы.

— Зигги!

Может, выбежал из квартиры? Но они на шестом этаже, куда отсюда денешься?

Она метнулась в гостиную и, опустившись на колени, заглянула под диван. Ну, допустим, он заснул. Тогда почему не просыпается?

— Зигги! Зигги! Ты где, маленький?

А где Виктор? Он всегда был здесь, когда она приходила. Именно это пугало больше всего.

Она еще раз обошла квартиру.

Думай давай, думай!

Она вернулась в свою спальню. Может, в гладильню забежал?..

Она все поняла, когда заметила опущенную крышку унитаза. Она так и замерла у двери в ванную. Виктор никогда не опускал крышку. Он этого терпеть не мог: говорил, тогда из унитаза воняет.

Так почему же сегодня она опущена?

Догадка пронзила ее.

Она медленно приблизилась к унитазу, села рядом на край ванной и от всего сердца прошептала:

— Господи, не допусти!

Затем, собравшись с духом, она подняла крышку.

— Ох, Зигги…

Она вытащила из воды безжизненное кошачье тельце, совсем окоченевшее. Глазки плотно закрыты, из-под верхней губы торчат крошечные зубки…

Она стянула с вешалки полотенце и завернула в него трупик. Его шея моталась из стороны в сторону, под пальцами чувствовались крошечные позвонки. Переломанные.

Удивительно, но ей даже стало легче. По крайней мере, не мучился. Она не вынесла бы мысли, что он несколько часов беспомощно барахтался в ледяной воде, отчаянно борясь за жизнь. Она гладила котенка по голове, поправляя его мокрую полосатую шерстку, а слезы градом катились по щекам.

— Прости, Зигги, — тихо прошептала она, прижимая его к себе.

— Я велел тебе не опаздывать. — Она обернулась. Виктор наблюдал за ней от двери. Она не слышала, как он вошел. — Зачем ты заставляешь меня так поступать? — Он шагнул в ванную и протянул к ней руки. — Зачем ты заставляешь меня причинять тебе боль?

Сара смотрела, как свет от фар проезжавшей мимо машины метнулся по потолку гостиной в доме ее матери. Она села, поеживаясь от холода. У ее ног, на полу, поскуливал во сне Сумо. Она потянулась, включила свет и бросила взгляд на латунные часы на каминной полке.

Двадцать минут двенадцатого. У нее еще сорок минут, чтобы привести свои дела на этом свете в порядок.

Она взяла телефон, попробовала дозвониться Джону, но звонок сразу переключился на голосовую почту. Тогда она набрала отель «Четыре сезона» и попросила соединить с его номером, а затем все слушала и слушала бесконечные телефонные гудки. Она прикрыла глаза, и почему-то вспомнились мальчишеская улыбка Джона и его озорной взгляд.

Она положила трубку, твердо веря, что, где бы он ни был и что бы сейчас ни делал, с ним все в порядке.

Мобильник зазвонил прямо у нее в руке.

— Алло!

— Мою записку получила?

Это был Виктор.

— Ты гад! Что ты сделал с Родни? Он тут совершенно ни при чем!

— Нечего было шляться где попало. Не совал бы нос в мои дела, не получил бы.

— Ты сломал ему ногу!

— Повезло ему, что не шею. Сара, как это у тебя получается? Вокруг тебя вьются одни сопляки. Ты их чем берешь, Сара? Видела бы ты его: он же ничего не может. Да я…

— Чего ты хочешь?

— Ты прочла записку? Хочу поговорить с тобой.

— Так приходи сюда. Ты же знаешь, где меня найти.

Он ухмыльнулся:

— Щас! За дурака меня держишь? У меня тоже башка варит — хрен его знает, что ты там задумала. Нет уж, ты ко мне придешь. А я, милая, помогу тебе.

Сара молча слушала.

— Знаешь деревянный мост по дороге от твоего дома?

— Ты и сам отлично знаешь ответ.

— Вот туда и подгребай. Сиди и жди под мужским навесом. Да смотри, чтоб одна пришла, и без всяких твоих фортелей. А сделаешь по-своему — я уйду и в другой раз вырежу записку на спине у твоей сестренки.

— Я приду.

— У тебя один час. И не опаздывай.

— Виктор…

— А собаку приведешь — я ее прибью. Ясно?

— Да.

— Я просто хочу поговорить с тобой, выяснить кое-что. Может, старое вспомним.

Сара закрыла телефон. Она подумала о Джеки и Родни, о том, что Виктор может сделать с Хелен или с матерью, если она ослушается. Придется идти.

Какой у нее выбор? Ну, позвонила бы она в полицию, и что они сделают? Ничего. Закон не запрещает сидеть на пляже под мужским навесом, а угрожал он ей пока только на словах.

Почему он выбрал это место?

Если он следил за ней, то, возможно, знал, что на прогулке она часто доходит именно до этого места, и знал также, что одна нога у нее нездорова. Наверное, хочет обставить все так, будто она поскользнулась на камнях, ударилась головой — и привет. И никаких следов.

Как основательно Виктор все продумывает!

Вот, значит, какая картина вырисовывается. Он намерен убить ее. И что же, она так и отправится прямиком к нему в руки?

Она поднялась и прошла в кухню. Сумо поплелся следом. Она оглядела по-домашнему уютное помещение. Можно оставить записку: если со мной что-нибудь случится, прошу в моей смерти винить такого-то.

Она достала из буфета блокнот и ручку, села за стол, вывела «Дорогая мама!» и остановилась, не в силах писать дальше.

Вряд ли эта записка утешит ее родных, когда они узнают, что, защищая их, она добровольно отправилась в западню. Может, пусть уж думают, что поскользнулась?

Она отложила ручку, закрыла глаза, опустила голову на руки.

— Господи, дай мне силы! — прошептала она.

Дул пронизывающий ветер, недавно прошел дождь, и настил деревянного моста был скользкий. Тучи закрывали луну, угрожая новым ливнем. Сара перешла по узкому мостику на пляж Доллимаунт-Стрэнд, глубоко вдыхая свежий морской воздух. Было время прилива, и волны внизу, под ней, ударялись об опоры моста. Шум города понемногу затихал.

Она прошла мимо приветливо кивнувшего ей мужчины в желтой ветровке, который выгуливал у дороги своего спаниеля.