За того парня… - Валентин Егоров

Пять лет до начала войны в мае 1942 года Бове довольно-таки регулярно посещал тюремные заведения, а в промежутках, будучи на свободе, выполнял приказания воров-авторитетов и совершенствовал свой боевой стиль айкидо. Войну он встретил вором-авторитетом с четырьмя трупами на руках, но осужден был только за одно убийство. Но восьмой день войны двери его камеры в минской центральной тюрьме вдруг распахнулась. За дверьми камеры стояли восемь гогочущих немецких солдат, один из которых заявил на отвратительном русском языке, что война для него окончена и что он теперь может грабить большевиков, коммунистов, евреев и их жен и еврея уголовника выгнали из тюрьмы на свободу.

Бове честно признал, что, как уголовника-рецидивиста, его никто не призывал в армию, что он совершенно случайно в Белоруссии прибился к одному красноармейскому отряду полковника Александра Деменкова, с которым месяц прорывался к линии фронта. Сначала Бове помогал поварам на кухне, таскал воды, раздавал кашу бойцам, но затем выполнил два-три задания полковника по разведке местности, так полковник приказал ему забыть о своем прошлом, присвоил звание ефрейтора и после этого Бове не вылезал из разведопераций. Но при пересечении фронта ефрейтор Бове потерялся, а трибунал, не найдя по нему никаких документах в архивах РККА, счел его дезертиром, скрывающим свое настоящее имя. Ефрейтора Бове за дезертирство с углубляющими вину обстоятельствами приговорили к двадцати годам тюрьмы и отправили в штрафную роту Северо-Западного фронта.

Трудно было сказать, поразил ли рассказ ефрейтора Бове воображение лейтенанта Любимова, и он сам в начале войны побывал в не менее трагических ситуациях, но оба парня практически одного возраста как бы подружились. Каждый вечер Любимов подходил к клетке ефрейтора Бове, кормил орангутанга. Они обменивались ничего не значащими фразами, а Артур в это время зачищал сознание Бове, проверяя, где он говорил правду, а где немного привирал, человек такое существо, что не мог жизнь прожить без вранья. Но Бове, видимо, был в меньшей степени человеком, он ни разу не соврал. А к тому же он знал, как родной, немецкий язык, мог пилотировать самолет, и был идеальным бойцом-диверсантом. На четвертый день дружбы и знакомств лейтенант Любимов нарисовал перед Бове следующую дилемму: либо он в должности ефрейтора РККА набирает полувзвод, в шестьдесят человек, разведки и обучает разведчиков всему тому, что умеет сам, либо покидает пределы штрафной роты и уходит, куда его глаза глядят?!

Разумеется, лейтенант Любимов нисколько не волновался по поводу ответа этого орангутанга, он тут же повернулся к нему спиной и отправился искать ротного старшину, чтобы тот выпустил новоиспеченного старшину из металлической клетки. На следующий день старшина Бове носился по всем трем взводам и пугал бойцов штрафников своими страшными глазами орангутанга, одновременно интересуясь, не желают ли они стать войсковым разведчиком штрафником. А затем нашел лейтенанта Любимова и потребовал, чтобы все командиры роты освободили бы спальные помещения в четвертой казарме, так как там теперь расположится полувзвод разведки. Пришлось четырем командирам переезжать на новое место жительства.

А на следующее утро в штрафную роту приехал генерал Собенников, командующий Северо-западного фронта, с большой свитой командиров, который решил лично ознакомиться с условием существования бойцов штрафной роты фронта. Генерал поразился чистоте помещений, свежему воздуху казарм и аккуратно застеленным топчанам бойцов, он внимательно осмотрел учебные классы, где поинтересовался, что, правда ли это, что в этих учебных классах читает лекции полковник Ставцев, в прошлом преподаватель Академии Генерального штаба. На что лейтенант Любимов, недоуменно пожав плечами, ответил, что не знает правильного ответа на этот вопрос, так как лекции бойцам штрафной роты по вопросам общей стратегии читает осужденный военным трибуналом за предательство рядовой красноармеец Ставцев.

Генерал Собенников заметно покраснел ушами, но вступать в полемику с лейтенантом не стал, он только попросил его проводить на полигон, где сейчас находился рядовой состав штрафной роты. Командующий долго стоял на НП и смотрел, как один взвод роты штурмует сильно укрепленные позиции противника, второй взвод гранатами отбивает танковую атаку. Третий взвод окапывается на местности, выбирает сектора обстрела для пулеметов и стрелков отделений, готовясь к наступлению противника.

Генерал Собенников долго всматривался в то, что происходило на полигоне прямо перед его глазами. После чего развернулся лицом к командиру роты и быстро проговорил о том, что Военный совет Северо-Западного фронта принял решение, за высокие успехи в перевоспитании антисоциального элемента лейтенанту Артуру Любимову присвоить досрочное звание "капитана РККА", а также присвоить звания "лейтенанта РККА" товарищам Гаврилову, Худякову, товарищу Добродееву — звание "младшего лейтенанта". Затем каждому командиру генерал Собенников пожал руку и вручил лейтенантские ромбы и капитанскую шпалу.

Капитан Любимов попросил разрешения обратиться к генерал-лейтенанту Собенникову и задал ему вопрос в лоб:

— Прошу извинить меня, товарищ генерал-лейтенант, но, по всей очевидности, мое обращение в Военный совет Северо-Западного фронта оставлено без ответа. Таким образом, моя штрафная рота не будет развернута в боевое ротное подразделение со всеми полагающимися штатными и организационными структурами и службами. Оружия красноармейцы штрафной роты не получат, им, по-прежнему, будет запрещено участвовать в боевых действиях, их нельзя награждать боевыми наградами. По-прежнему, под штрафной ротой понимается фронтовая тюрьма, да и только, в которой осужденный боец или командир даже не отсиживает свой срок заключения, а просто проводит свободное время в тюремных условиях.

— Товарищ капитан, вы не должны таким тоном разговаривать с генералом-лейтенантом и командующим фронтом… Но вы абсолютно правы и эту вашу правоту я должен признать, Военный совет Северо-Западного фронта счел невозможным принять решение по вашему письму запросу, так как это выходит за рамки его возможностей.

Широко распахнулись двери в приемную Председателя комитета обороны, Верховного главнокомандующего вооруженными силами Советского Союза Иосифа Виссарионовича Сталина и на пороге возникла несколько плотная фигура наркома внутренних дел Лаврентия Берия, одетого в темно-синий отлично отутюженный костюм, с белой рубашкой и с аккуратно завязанным узлом галстуком. С порога Лаврентий Павлович несколько подслеповатыми глазами осмотрел главную приемную Советского Союза и, по-приятельски кивнув головой с короткой стрижкой Поскребышеву, направился к двери, ведущей в кабинет к товарищу Сталину. Проходя мимо стола Поскребышева, заваленного бумагами и документами, он вполголоса спросил:

— Как он там?

— В основном проблемы на фронте. Вчера ночью посещал Генштаб, не получил ответы на некоторые свои вопросы. Разъярился, снял с должности начальника Генерального штаба и на этот пост снова назначил Бориса Андреевича. — Таким же деловито-приятельским тоном прошептал генерал майор Александр Николаевич.

Иосиф Виссарионович Сталин сидел за рабочим столом в дальнем углу своего кабинета, внимательно просматривал бумаги и документы из пузатой красной папки. Увидев входящего в кабинет Лаврентия Берию, усмехнулся в усы, коротко кивнул тому головой и сказал:

— Посиди за тем столиком. Вскоре я присоединюсь к тебе, тогда и расскажешь о своей проблеме. А то мне нужно со всеми этими бумагами из Генштаба, как можно быстрее покончить.

Лаврентий Павлович подошел к чайному столику, в центре которого стояла вазочка с печеньем. Уже усаживаясь на стул, хватанул одно печеньице из вазочки и быстро его проглотил. Спешил к Сталину на прием, он не успел позавтракать в наркомате, а сейчас почувствовал голод. Иосиф Виссарионович продолжал работать за своим столом и сделал вид, что не заметил кражи своего печенья. Через десять минут он нажал какую-то кнопку на столе и коротко буркнул;

— Зайди и забери красную папку. Да и чая нам тут сообрази. Тут один сильно проголодался, вот и ворует мое и твое печенье. Так, что сообрази там пару бутербродов с рыбой и сыром.

Иосиф Виссарионович легко, несмотря на свои шестьдесят два года, поднялся из-за рабочего стола и, неторопливо, но совершенно бесшумно ступая юфтевыми сапогами с мягкими подошвами по ворсу иранского ковра, подошел к чайному столику и сел на свой стул, стоящий строго напротив стула гостя, которым на этот раз был Лаврентий Павлович.

В этот момент открылась дверь, в кабинет вошел Александр Николаевич Поскребышев и тут же направился к большому рабочему столу, где забрал толстую красную папку. А внешне неприметная девушка в сером батистовом платье и простых белых башмачках подкатила колясочку с чаем и бутербродами к чайному столику, быстро и ловко все это переставила на чайный столик. Мгновенным взглядом, осмотрев простенькую сервировку столика, она одним движением руки изменила угол поворота пучки серебряного сталинского подстаканника и тут же исчезла из кабинета.