Украсть у президента - Владимир Гриньков

Он вздохнул, демонстрируя степень своего уныния.

– Как там Ведьмакина? – спросил почти равнодушно.

– В себя приходит. Я ее закрыл на объекте вместе с детьми.

– Это правильно, – оценил Калюжный. – Так она быстрее очухается. Насмотрелась на Кипре… Убийство она видела?

– Сам момент убийства – нет. Но труп видела.

– Ей и трупа достаточно. Хотя вряд ли она осознает, что шли убивать не столько тебя, сколько ее.

Корнышев промолчал, но в его взгляде Калюжный рассмотрел сомнение и усмехнулся невесело.

– За ней шли, Слава, – сказал он. – И за ее детьми. Концы рубили, чтобы ничего нового они нам рассказать не смогли.

– Почему же их раньше не убили, еще в двухтысячном? – все еще сомневался Корнышев. – И самого Ведьмакина могли бы не прятать под чужой фамилией в тюрьме, а кремировать взаправду, и уж тогда точно никаких концов.

– Значит, им нужен Ведьмакин. Наступил бы такой момент, когда приговоренный к пожизненному заключению Виталий Сергеевич Иванов снова превратился бы в Александра Никифоровича Ведьмакина. Это когда понадобилось бы деньги из заначки на божий свет доставать. Он деньгами занимался и мог бы снова понадобиться. А если бы он превратился в Ведьмакина, он бы непременно поинтересовался, где его семья. Потому их и не трогали на Кипре, Слава.

Генерал смахнул докладную записку Корнышева в ящик своего стола.

– Ты упомянул о сыскаре, которого Ведьмакина пустила по следу своего мужа, – сказал он.

Корнышев молча ожидал продолжения.

– Бери Ведьмакину – и вперед! – сказал Калюжный. – Женщину эту, с которой полковник время проводил, надо найти!

Прямо дежа-вю какое-то, повторение виденного раньше. Корнышев ехал по Москве вместе с Аллой Михайловной Ведьмакиной, а у него такое чувство было, будто рядом не Алла Михайловна, а Катя.

Алла Михайловна во все глаза смотрела на московские улицы, и по ней было заметно, что она испытывает те же самые чувства, которые совсем недавно в присутствии Корнышева испытывала ее дочь. Смесь недоверчивости, изумления и счастья от осознания того, что она видит город, в котором уже не мечтала когда-нибудь снова оказаться.

Корнышев намеренно сделал крюк и поехал через Нижнюю Масловку. Он вел машину, с демонстративной внимательностью смотрел на дорогу, но боковым зрением увидел, как вдруг встрепенулась Алла Михайловна, впилась взглядом в знакомые виды улицы, на которой она много лет жила, и после первого шока к ней пришло осознание неслучайности проложенного Корнышевым маршрута, и Алла Михайловна посмотрела на своего спутника подозрительно.

– Мне Катя сказала, – вдруг произнесла она.

– О своей поездке в Москву? – дрогнул Корнышев.

– Да.

Корнышев молчал, ожидая продолжения.

– Может быть, вам будет не очень приятно это слышать, – сказала Ведьмакина, – но у Кати сейчас отношение к вам…

Замялась, подыскивая определение.

– Негативное, – сказала Ведьмакина после паузы.

Наверное, это определение представлялось ей самым мягким и безобидным из всех возможных.

– Она считает, что я ее обманул? – спросил понимающе Корнышев, демонстрируя невозмутимость.

– Да.

– Мне очень жаль, – сказал Корнышев нейтральным голосом.

Алла Михайловна хмурилась и уже не замечала, кажется, ничего за окнами машины.

– Я постаралась ей объяснить, – вдруг сказала она.

– Что именно? – спросил удивленный Корнышев.

– Вы можете мне не поверить, но лично я не держу на вас зла.

Корнышев флегматично пожал плечами, не поверив. Ведьмакина догадалась.

– Не верите, – констатировала она.

– Нет, – честно признался Корнышев.

– Вы хитрили и обманывали, – сказала Ведьмакина. – Вы пришли в наш дом, преследуя какие-то свои цели. Вы нас использовали. Я это понимаю. Но вы спасли мне жизнь.

– Может быть, вы были ему не нужны, – осторожно предположил Корнышев. – Может быть, он пришел за мной.

– Если бы ему были нужны только вы, он не пришел бы в мой дом.

Ей нельзя было отказать в здравомыслии. И если она за это короткое время смогла продраться сквозь свою ненависть к Корнышеву и прийти к таким выводам, честь ей и хвала.

– Спасибо, – сказал Корнышев.

И еще он подумал, что был стопроцентно прав, когда сказал Горецкому, чтобы тот держался подальше от Кати, – нельзя приближаться к тому, кого жизнь еще больно ударит. А Катю вот ударило, потому что за нею тянется шлейф проблематичного прошлого, не столько связанного с ней, сколько с ее отцом, но если они одна семья, то всем им доведется хлебнуть из общего котла несчастья.

– Человек, к которому мы с вами едем, – сказала Ведьмакина, – когда-то работал с моим мужем. Хороший, добрый, сильный. Мой муж, если честно, его недолюбливал.

– За что? – заинтересовался Корнышев, отвлекшись от своих дум.

– Из-за меня, – четко ответила на вопрос Ведьмакина, тем самым исключая любые другие толкования, кроме правильного.

– Ревновал, – понимающе сказал Корнышев.

– Да. Без всякого повода. Хорошие отношения с мужчиной… Дружеские отношения… Вряд ли это повод для ревности…

У нее уже была семья. Ведьмакин. И общие с Ведьмакиным дети. У нее уже было прошлое, как выразилась Лена. И не каждый решится это прошлое забыть и все начать сначала. Сначала можно только с той вот… которая родственница друга Горецкого… Как же ее звали?

– Мой муж ревнивый был человек, – сказала Ведьмакина. – Ой, это я про него плохое говорю, получается? – всполошилась она и посмотрела на Корнышева.

О покойниках только хорошее либо совсем ничего. Но какой же Ведьмакин покойник?

– Нет, ничего плохого я не вижу, – спокойно сказал Корнышев.

Получилось убедительно.

– Ну, в общем, я ведь без осуждения. Я вам к чему все это рассказываю? Не хочу, чтобы это как-то на том человеке отразилось. Из-за меня. Я, получается, его подставила.

– Как это вы его подставили? Никаких несчастий для него не планируется.

– И все равно! – вздохнула Алла Михайловна, явно чувствуя себя виноватой. – Он тут ни при чем. Из-за меня оказался втянут.

Помолчала и добавила после паузы:

– А муж мой, да, ревнивец был. Что было, то было. Он и дочь ревновал. Ваню Алтынова от нее гонял. Вы думаете, Ваня был плохой? Отличный парень.

– Но у него была девушка, – напомнил Корнышев, исподволь подталкивая собеседницу к дальнейшим откровениям.

– У Вани? – вздохнула Ведьмакина. – Неприятная история, и Ваньку она никак не красит, конечно. Но…

Она поджала губы, переживая давно уже пережитое и – решая для себя, можно ли ей признаться.

– Я ведь знаю эту девицу, – сказала она, решившись, – которая моему благоверному скрашивала его московские командировки. Я вам говорила, что именем ее не интересовалась… Только ведь это девушка Вани… Та самая, которой мой принципиальный муж Ваню попрекал.

– А девушку Вани Алтынова звали Евгения! – пробормотал Корнышев, и изумившая его ослепительная догадка бомбой разорвалась у него в мозгу.

– Да.

Да! Да!! Да!!!

– Так ведь я ее знаю! – бормотал потрясенный Корнышев. – Я ее видел! Вот почему мне лицо показалось знакомым!

– Откуда знакомым? – растерялась Алла Михайловна.

– Да на фотографиях же! На тех фотографиях, где ваш муж и она!

Женщина без памяти. Женщина без прошлого. А так не бывает – без прошлого. Это просто невозможно.

У заключенного Иванова оказалось совсем другое прошлое. Не то, которое даже ему самому представлялось. И у Евгении этой прошлое не простое. Один у них диагноз. И одна судьба. Просто их будто бы по разным палатам развели.

Друг Аллы Михайловны Ведьмакиной многое понял еще до того, как Корнышев открыл рот.

Друг Ведьмакиной сразу выпроводил из своего кабинета миловидную секретаршу и воззрился на своих гостей так, словно был готов к любым неприятностям.

– Мы приехали к вам по делу, которое вам хорошо известно, – сказал Корнышев.

Но, против его ожиданий, собеседник картинно приподнял бровь и произнес с достоинством английского лорда:

– Простите?

Корнышев усмехнулся и продемонстрировал хозяину кабинета свое удостоверение. Тот ознакомился с документом внимательно и со знанием дела, но спокойствия и чувства собственного достоинства не потерял ни на йоту. Догадавшись о грядущих трудностях общения, Корнышев без промедления бросил в бой свой главный резерв. Он посмотрел выразительно на Аллу Михайловну, она все прекрасно поняла и сказала дрогнувшим голосом, по-прежнему пряча глаза:

– Паша! Ты прости меня за то, что так получилось. Так надо. Это в моих интересах. Я не могу тебе объяснить всего. Но сделай то, о чем попросят.

– И о чем же нас попросят? – осведомился обладатель поистине олимпийского спокойствия Паша, глядя не на Ведьмакину, а на Корнышева непугливым взглядом.

– Вы по просьбе Аллы Михайловны выполняли кое-какую работу, – сообщил доброжелательно Корнышев. – И об этом я хотел с вами поговорить.