Последнее искушение Дьявола или Маргарита и Мастер - Валерий Иванов

Капитан одухотворенно посмотрел на портрет Сталина, висящий на противоположной стене.

Вот, что значит пробудившаяся совесть. Не наврал, выходит, древний китайский мудрец с труднопроизносимым, но запомнившимся ему именем Хун Цзычэн. Не то чтобы капитан был так глубоко подкован по части старинных философских воззрений. Просто книжка мудрого китайца под названием «Трактат о совести и притязаниях на нее» попалась ему, когда он лежал в госпитале по причине обострившегося радикулита.

Она была единственным чтивом, невесть, как попавшим в ведомственный лазарет, и он был обречен прочесть ее от корки до корки трижды, пока не выписался. Ввиду специфики своей болезни он не мог заниматься более интересными делами, например, приударить за сговорчивым медперсоналом женского пола, как это делали ходячие больные.

Зато сейчас он мог со знанием дела сказать, — вот как она проявляется, эта самая загадочная суть человеческой натуры. Прав китаец — человек искренен только во сне, даже сам с собой….

Старший уполномоченный НКВД по дознанию придвинул к себе поступившие материалы и начал их внимательно изучать со все возрастающим удивлением.

Так, рапорт двух постовых о задержании голого неизвестного человека мужского пола в районе Марьиной рощи. Пояснить откуда прибыл и, кто он, не может, русским и распространенными европейскими языками не владеет. С чего это, занимающемуся раскрытием особо тяжких преступлений дознавателю, поручили дело какого-то бродяги….

Никаких следов задержания Коровьева оперативной подвижной группой и его допроса в материалах дела уже не было….

Капитану вновь вспомнился диковинный сон, и неотвязная мысль, будущая теребить его сознание всю оставшуюся жизнь, вновь покрыла лоб испариной.

Он осторожно скосил глаза вниз. На полу лежала обычная коричневая пуговица, точь-в-точь, напоминающая ту последнюю пуговицу, которую в страшном вещем сне, клятвенно оторвал странный человек с нескладной долговязой фигурой и с нелепой фамилией Коровьев.

Человек в гимнастерке поднял голову и пристально посмотрел на старинное купеческое зеркало — тончайшая трещина змеилась по его поверхности, пересекая зеркальный прямоугольник с левого верха на правый низ….

В кабинет без стука вошел высокий щеголеватый брюнет с непроницаемым лицом и двумя шпалами в петлицах.

— Старший майор Бармин из СПО, — коротко представился он.

Капитан вскочил и уважительно пожал протянутую ему небрежно руку.

— Мне нужны материалы по вчерашнему задержанию неизвестного лица в Марьиной роще, — старший майор вновь был немногословен.

— Но я ничего еще не успел….

— Ничего. Мне приказано принять дело к своему производству. Вот отношение за подписью самого наркома.

— Дела еще нет. Вот только рапорт на двух листах постового третьего участка….

Старший майор молча сгреб рапорт в принесенную с собой папку.

— Где его вещи? Документы?

— Никаких вещей не было. Даже одежды на задержанном не было, Документы не изымались, ввиду их отсутствия.

На этот раз невозмутимое лицо пришедшего оживилось приподнятой бровью.

— Как, это все, что есть? — он качнул папкой с рапортом.

— Все.

Старший майор крутнулся на каблуках и, не попрощавшись, быстро вышел из кабинета.

Оставшийся озадаченно почесал в затылке, перевел взгляд на стол, затем на дверь.

— Дела-а-а, — пробормотал он, сызнова припоминая сон, — дела-а-а. Что же это за птицу отловили? Видать высокого полета, что сразу СПО занялся.

СПО, или секретно-политический отдел занимался только делами, имеющими государственное значение. Его сотрудниками проводилось оперативная работа, а также велось дознание и следствие в отношении партийных деятелей не ниже секретарей ЦК союзных и автономных республик и лиц, приравненных к ним. Они занимались расследованием уголовных дел касательно высших должностных лиц государства, рангом от министра и выше. В юрисдикцию, если применим такой термин, отдела входили преступления совершенные военачальниками, относящимися к верхушке Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Военно-морского Флота СССР. Подследственность СПО распространялась также на директоров крупнейших заводов, комбинатов и фабрик страны, имеющих особое народно-хозяйственное и оборонное значение и других руководителей организаций и учреждений, обладающих общесоюзным масштабом.

Глава двадцать девятая

Старший майор госбезопасности, следователь секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Бармин не удивился порученному необычному делу со многими неизвестными. Кто-то очень влиятельный затеял крупную и сложную игру — предположил он, ознакомившись с куцым делом и переговорив накоротке с его фигурантом.

Время было такое, что интриги плелись и развивались всюду — в Кремле, в Красной Армии, в многочисленных партийных и советских органах. Не исключением была и Лубянка.

В ходе нескончаемых расследований всплывали такие фамилии, обладатели которых казались недосягаемыми небожителями, и он никогда ранее не смел бы и предположить, что они враги народа. Встречая их в узких длинных тюремных коридорах в неопрятной и грязной одежде, небритых, со следами побоев и мятущимся в глазах страхом, Бармин испытывал двоякое чувство.

Отчасти это было удивление, что враг прорвался на такие высокие должности и посты в государстве. Но большей частью преобладала самая настоящая ненависть к этим выродкам, которым было дано все — обслуга, дачи, просторные квартиры, шикарные машины, различные льготы и хорошая зарплата.

И, главное, они имели власть. Но были внутренними врагами и пытались использовать ее для того, чтобы погубить молодое социалистическое государство, окруженное со всех сторон врагами внешними. И газеты сообщали о разоблачении все новых заговоров и арестах вредителей различного ранга — от слесаря до наркома.

Не являясь сторонником физического воздействия к подследственным, он, тем не менее, горячо приветствовал и принял к действию требования, недавно принятого, секретного постановления Политбюро о мерах физического воздействия к некоторым категориям подозреваемых, фактически разрешавшего применение пыток к врагам народа, шпионам, диверсантам и вредителям.

А, как его иначе, гада, расколешь, когда вещественных доказательств тайной преступной деятельности добыть невозможно, и все зависит от показаний его самого и его сообщников. Через руки Бармина, в том числе, в буквальном смысле этого слова, прошли несколько крупных партийных и советских работников, оказавшихся на деле, членами глубоко законспирированного троцкистского подполья….

Но это, похоже, было дело совсем иного рода. Возможно, оно было началом грандиозной операции, направленной на выявление скрытых врагов советской власти и ее великого вождя в самом Кремле.

— Уж, не подбираются ли к всесильному Л.М. Кагановичу, — с некоторой оторопью размышлял Бармин, поскольку именно этот, ближайший к вождю человек, считавшийся его соратником, курировал дела церкви и религиозных культов.

То, что сам нарком Ягода взял дело на контроль, говорило о многом, если не обо всем.

— Возможно, даже Сталин знает о нем, — подумал следователь и вдруг понял, что в качестве винтика этой, непонятной ему, хитроумно задуманной комбинации, он может быть также уничтожен. Эта мысль враз отогнала его приподнятое настроение, ему стало не по себе.

Но альтернативы не было — дело поручено ему, и нужно только постоянно держать ухо востро и попытаться, в подходящий момент, спрыгнуть с локомотива, набирающего скорость в неизвестную жуть и, если повезет, остаться на обочине.

Приведенный из внутренней тюрьмы на допрос, задержанный ему сразу кого-то напомнил своим несколько необычным для Москвы обличьем, но он не стал сразу копаться в памяти — какая разница, где он его видел. Длинноволосый и бородатый, значит из богемы — или артист, или художник, а может — писатель или поэт.

Переводчик сел по другую сторону приставного столика.

— Сейчас выясним, что за зверь — Бармин, не спеша, взял бланк протокола допроса и вывинтил колпачок автоматической ручки.

— Фамилия.

Переводчик быстро сказал бородатому три слова на незнакомом певучем языке.

Тот также быстро ответил, но смотрел, при этом, на следователя.

Он говорит, — из рода Давидова, я, — произнес переводчик по-русски.

(для удобства, дальнейшее участия переводчика опускается).

— Давыдов, что ли?

— Нет. Сын Марии, из рода Давидова.

— Так и писать?

— Да.

— Имя.

— Иисус из Назарета.

— Что такое Назарет?

— Большая деревня.

— Значит, это место рождения, а имя Иисус.