Долгая ночь Примы Центавра - Питер Дэвид

Естественно, я был бы счастлив подчиниться такому их желанию, но вместо этого мне пришлось сказать:

- Я настаиваю.

- Разве её не хватятся у вас дома?

Они задавали слишком много таких неприятных вопросов. Эта их черта меня всегда раздражала. Внешняя сторона дела никогда не могла обмануть их, чужие слова никогда не могли быть приняты ими на веру. Чтобы поверить, им нужно было все попробовать и узнать самим.

- За стенами дворца мало знают об этой традиции, - сказал я. - Кроме того, у меня нет наследников, и, мне кажется, Центаурум решительно настроен вообще упразднить пост императора, когда я уйду. А значит, эта реликвия не понадобится ни мне, ни моим преемникам, поскольку преемников у меня вообще не будет. А значит, я вправе передать её туда, где ее оценят по достоинству.

Ложь, смешанная с правдой. Что-то у меня это стало получаться слишком ловко. По правде говоря, у меня и в мыслях не было, что существует вероятность упразднения поста императора. Слишком много желающих получить в свои руки высшую власть, которая ассоциируется с этим титулом. Те, кто мог бы упразднить пост императора, как раз больше всего жаждут примерить на себя белый мундир. Только вот, немного блага он им принесет.

И кроме того… я знаю пророчество. Я знаю, предопределено, что после меня будет император. По крайней мере, еще один…»

Это открытие на мгновение оглушило Сенну. Пророчество? Она много раз читала о центаврианских пророчествах. Несомненно, существовали женщины, которые всеми признавались ясновидящими, и их предсказания были широко известны. Но она не могла припомнить ни одного пророчества, в котором упоминался бы Лондо. Или чтобы в нем упоминалось, когда или при каких обстоятельствах пост императора может быть упразднен. Было ли это пророчество изложено в частном послании, предназначенном только для него одного? (24)

Сенна понадеялась, что в последующих словах будет истолковано, в чем заключалось пророчество, или от кого оно исходило. Однако, вновь углубившись в чтение с предвкушением важных открытий, она была несколько разочарована:

«В этот момент вошел какой-то минбарец и что-то зашептал на ухо Деленн. Как я подозреваю, он принадлежал к той же «касте», что и Ленньер, потому что у него были такие же вкрадчивые манеры, как и у странствующего среди звезд Рейнджера. Деленн кивнула и поднялась.

- Возникли непредвиденные обстоятельства, - сказала она. - Прошу простить меня.

На мгновенье у меня вновь возникла мысль, что, быть может, каким-то образом, каким-то чудом Деленн все поняла. Что в действительности она все знает. Однако Деленн вышла из комнаты, даже не оглянувшись на меня, и потому я заключил, что она осталась в блаженном неведении.

Шеридан повернулся ко мне, и теперь у меня возникла надежда, что хоть он продолжит попытки отказаться от моего подарка. Но напротив, в этот критический момент Шеридан вдруг решил проявить великодушие.

- Что ж, раз уж у меня не получается отговорить вас от этого подношения… - он кивнул в сторону урны. - Что ж… Спасибо. И когда мне следует…?

И мне пришлось отвечать. Я говорил, но мне казалось, будто я не произношу слова, а плююсь ядом:

- Вручите эту реликвию вашему ребенку, когда ему, или ей, исполнится шестнадцать лет.

- Я заметил, что нижняя часть опечатана.

Великий Создатель, ничто не могло ускользнуть от внимания этого человека. Однако, мне удалось сохранить спокойный тон, когда я выдумывал объяснение еще и этому.

- Да, мне говорили, что там хранится вода, взятая из реки, протекавшей возле дворца первого императора две тысячи лет назад.

Шеридан бережно поставил урну на место, он, и в самом деле, казался заинтригованным.

Мы еще немного поболтали, но с каждым мгновением я чувствовал себя все менее и менее энергичным, и мне все больше хотелось просто убраться оттуда. У меня возникло ощущение, будто стены комнаты начали сжиматься. Становилось труднее дышать. Я пытался убедить себя, что это просто влияние иного состава атмосферы Минбара, однако не мог не признать правду - этот приступ удушья, скорее всего, вызван совсем иными причинами. Внезапно я понял, что если немедленно не выйду из зала, если не уйду от урны, то просто сейчас же сойду с ума. И пол на том самом месте, где я сидел, будет помечен памятным знаком, как историческая достопримечательность, как место, где великий император Лондо Моллари потерял свой разум, и рухнул, не выдержав напряжения своей измученной совести.

Я принялся приносить извинения Шеридану, говорить ему, как срочно мне нужно вернуться на Приму Центавра. О том, что они там никак не могут обойтись без меня. Я пытался обрисовать Шеридану, какое великое бремя лежит на императоре Республики Центавра, какие огромные задачи возложены на него. И сам посмеялся над этим, поскольку мы оба знали, какой ужасной на самом деле может быть такая огромная ответственность. И все это время я ничего так не хотел, как просто убежать из комнаты. Но я склонялся к мысли, что такой поступок мог бы резко усилить подозрения Шеридана, и направить их в нежелательную сторону.

К моему облегчению, вскоре вернулась Деленн. Она выглядела расстроенной и опечаленной. Её улыбка была вымученной, её светлый дух померк, ей приходилось прилагать усилия для того, чтобы поддерживать обычный уровень приветливости и внимания3. А затем начались долгие прощания, которыми мы обменивались, пока шли по коридору.

- Вы уверены, что не можете задержаться еще немного? - спросил Шеридан.

Я не знаю, насколько искренним он был, когда спрашивал меня. Думаю, как это ни смешно, он всерьез хотел, чтобы я остался, потому что был заинтригован моим «великодушным» подарком.

- Нет, - ответил я. - Государственные дела давят на меня не меньше, чем на вас. Кроме того, я уверен, что вам не терпится остаться наедине и спокойно обдумать планы дальнейшего обустройства величайшей в галактике империи, не так ли?

Это была отличная прощальная фраза. Элегантная, двусмысленная, и даже с легким намеком на мое понимание неминуемости грядущего величия Межзвездного Альянса. Я мог уйти из их жизни с улыбкой и надеждой, что останусь в их памяти очаровательным и забавным, каким я был в самые ранние дни на Вавилоне 5, а не той темной и страшной личностью, какой теперь стал.

Я хотел обернуться и сказать что-нибудь еще… Несколько слов, которые можно было бы сказать сейчас и невозможно будет сказать потом… но ничего не смог поделать, потому что вновь почувствовал легкое шевеление, мягкое напоминание, словно безмолвный приказ: «Соблюдай дистанцию. Ты выполнил поручение, искупил свою вину, теперь уходи. Просто уходи».