Черное золото королей - Мария Жукова-Гладкова

Я все-таки решила прочитать контракт, который должна была подписать от имени «Алойла». Он был составлен на двух языках. Почему-то бросилась в глаза фраза: «В случае смерти подписавших данное соглашение сторон сделка считается недействительной». А сделка заключалась на сумму со многими нулями… И подписывала ее я.

Но мне было не отвертеться от подписания бумаг и пришлось свой автограф все-таки поставить. Перед тем как покинуть здание и составить компанию господам в «культурной программе» (или ее части), я быстро заскочила в Лешкин кабинет, открыла сейф, извлекла оттуда все, что там находилось, деньги сунула в свою сумочку (правда, сумма на десять тысяч евро явно не тянула, навскидку тут было не больше трех), а все папки положила в отцовский кейс, прихваченный из дома. Еще когда мой отец работал, то почему-то захотел в подарок этот символ делового человека, и мы с мамой купили очень приличный – фирменный, кожаный. Долгие годы кейс пылился на антресолях, вчера вечером я его достала, стерла пыль и вот теперь использовала.

Не знаю, что заставило меня заглянуть в красную папку, пока я еще находилась в Лешкином кабинете. Ведь я могла изучить содержимое вечером: встречусь с Лешкой только завтра.

В папке лежали какие-то финансовые документы, в которых я, признаться, ничего не понимала. Правда, в специальном кармашке с внутренней стороны за пакетом фотографий, которые мне просматривать было некогда, обнаружилась маленькая кассетка, запаянная в полиэтилен. Диктофонная? Чистая?

Я непроизвольно сунула ее в карман пиджака, после чего закрыла сейф и кабинет покинула. Господа уже помыли руки (мы вроде бы расстались для этой процедуры) и ждали меня внизу.

Ресторан, осмотр города с купола Исаакиевского собора, покупка подарков женам и детям, затем – ночной клуб. После окончания развлекательной программы клуба, когда я уже была готова рухнуть носом на стол (так хотелось спать), господа объявили, что сейчас отвезут меня домой, а сами продолжат культурный отдых. «Олга» не возражает? «Олга» мечтала лишь об одном: поскорее добраться до кровати.

Мы вышли на ночную улицу, ярко освещенную огнями ночного клуба, открытого до шести утра, и загрузились в джип, предоставленный компанией. Водитель все это время оставался в машине. Кейс я брала с собой в клуб, чтобы не выпускать из рук, теперь поставила между ног на пол, сумочку с деньгами сжимала в руках. Мужчины оживленно болтали (на своем языке), переводчик отвечал на их вопросы. Ничего не понимали только мы с водителем. Или он понимал?

Глядя слипающимися глазами в окно (я с трудом боролась со сном), внезапно заметила, как с моей стороны (я сидела у самой дверцы) к нам пристраивается огромный черный джип и пытается оттеснить к краю тротуара. Спереди появилась еще какая-то машина, марку которой я определить не смогла, а сзади – третья. Нас умело взяли в «коробочку». Дело происходило в старой части Питера, в районе Театральной площади, на улочке, названия которой я не знала. Ночь, около трех. Окна в домах погашены. Время белых ночей проходит, в три уже совсем темно. Фонари не горят. Движения никакого.

Наш джип остановился. Иностранцы пока ничего не поняли, продолжая свою болтовню. Они были пьяны и собирались провести остаток ночи, занимаясь «грязным русским сексом». Водитель же и переводчик быстро сообразили, что что-то здесь не так.

А из трех окруживших нас машин уже выскакивали вооруженные типы в масках. Я не знаю, сколько их было. Очень много. Не считала. Мне стало по-настоящему страшно.

Когда рядом со мной распахнули дверцу, мне хотелось истошно завопить, а еще лучше – раствориться в воздухе, оказаться в нескольких километрах от этого места, никогда не встречаться ни с кем из «Алойла» и деловых партнеров этой компании. Почему я согласилась?! Поскольку в данной ситуации я могла только закричать, то открыла рот. Но мне не дали издать ни звука. Сильная рука схватила меня за шкирку, а к лицу быстро стал приближаться кулак. Кулак, на котором блеснул перстень. На безымянном пальце правой руки. Я увидела это в последнее мгновение перед тем, как потеряла сознание после сильнейшего удара в лицо.

Не знаю, через какое время я очнулась. В первый момент не поняла, где я и что случилось. Лежала на асфальте в новом костюме (почему-то о нем подумала в первую очередь), прижимая к груди сумочку. Дико болела левая часть лица. Ничего не соображая, я расстегнула сумочку, сунула руку внутрь и почувствовала приятный хруст купюр. Ощупала пачку. Вроде цела. Из сумочки ничего не взяли. Налетчиков деньги не интересовали?

Сумочку я застегнула и постаралась подняться. Взвыла: болела нога. Как же я тут оказалась?

А оказалась я на тротуаре, и джип «Алойла», в котором мы ехали, теперь стоял передо мной, чуть правее. Значит, меня вытащили с заднего сиденья и отшвырнули за машину, на тротуар. Я ведь сидела ближе к центру улицы. Это сколько ж я пролетела?

Больше ни о чем подумать не успела: ночь прорезали фары машины. Затем я увидела мелькающий наверху синий сигнальный огонек.

Милиция остановилась рядом с джипом. Один из патрульных сразу пошел ко мне, другой заглянул в джип и тут же стал вызывать подмогу.

– Женщина, вы ранены? – несколько раз повторил вопрос молоденький парнишка.

А я поняла, что мне трудно ответить: что-то с щекой.

– Слушай, дай сюда аптечку, – крикнул парень напарнику. – Ты посмотри, что с ней сделали!

– По крайней мере, живая, не то что остальные, – невозмутимо ответил напарник и сообщил, что уже вызвал «Скорую».

Потом ребята вдвоем помогли мне встать, и я привалилась к тому, что беспокоился о моем здоровье. Сумочку так и сжимала в руках. Но в голове пульсировала еще одна мысль: кейс. Мне требовалось подойти к джипу. Во что бы то ни стало.

Я попыталась сказать ребятам, что мне нужно заглянуть внутрь, но вместо слов получилось нечто неопределенное. Потом я поняла: это хорошо – незачем им знать, что именно мне требуется. Как это я в первый момент не сообразила? Или удар по голове сыграл свою роль? И кстати, что же у меня все-таки с лицом? Челюсть болела ужасно, ноге по сравнению с ней было просто щекотно.

Затем я решилась просто кивнуть на джип, глазами задавая вопрос парням. Они меня сразу же поняли.

– Вам лучше не смотреть, – мягко сказали мне.

Но я упорно кивала на машину. Мы в эти минуты стояли на том месте, где я очнулась, и сквозь тонированные стекла при освещении дороги только включенными фарами милицейской машины мне было не рассмотреть, что делается внутри.

– Слушай, а чего у нее с лицом? – спросил один парень у второго, кивая на меня, будто меня здесь и не было.

– Да челюсть свернули. Я бы сам попытался вставить, но лучше не трогать. Пусть врачи делают.

Я опять замычала, кивая на джип.

– Ну давай, отведи ее, что ли, – сказал первый. – Женщина, тут такое зрелище…

– Но, может, у нее муж там, – высказал предположение второй, с беспокойством поглядывая на меня. – Она убедиться хочет.

– Женщина, все мертвы, – прямо заявил мне первый. Сознание я не потеряла (а мент, видимо, ожидал этого, наблюдая за мной), поэтому, наверное, и продолжил: – Зрелище непривлекательное. Если вы к ним непривычны, то…

Я опять замычала.

– Ладно, смотрите. Я вас предупредил.

Осторожно поддерживая, второй подвел меня к джипу (с той стороны, где были раскрыты дверцы и изначально сидела я). Я хромала на левую ногу, в свете фар милицейской машины попыталась рассмотреть, что с ней, ужаснулась. Интересно, а что я увижу в зеркале?

Но зрелище внутри джипа не шло ни в какое сравнение с моим внешним видом – какой бы он ни был в этот момент.

Все сидевшие внутри были убиты выстрелами в голову.

Но в следующее мгновение я резко дернулась. Недоставало одного человека. В смысле кроме меня.

На переднем месте пассажира был застрелен наш бывший соотечественник, на заднем сиденье, где изначально сидела и я – двое иностранцев, сзади, на одном из сидений, установленных боком к направлению движения, – мальчик-переводчик. Водитель отсутствовал.

Я стала судорожно тыкать на пустое водительское место.

– Чего она хочет? – спросил первый.

Второй патрульный, так и поддерживавший меня под локоток, как выяснилось, соображал гораздо лучше.

– Так не вы были за рулем? – уточнил он у меня.

Я покачала головой. От этого движения челюсти стало больнее – если такое еще могло быть. Я застонала.

– А мы-то решили… – произнес второй, глядя на первого, потом продолжил: – Ночью обычно женщин за руль сажают. Мужчины-то напиваются, а вы можете и не пить. Вы ведь трезвая, да?

Я кивнула. Выпитый за вечер бокал шампанского – не в счет. Да он и выветрился давно.

– То есть вы хотите сказать, что был водитель, а теперь его нет? – уточнил первый напряженным голосом.

Я опять закивала. И опять застонала после этого.

– Приметы? – строго спросил первый.

Если бы я могла смеяться, то расхохоталась бы. Второй опять сообразил быстрее и напомнил первому, что приметы они от меня получат только после прибытия «Скорой». Затем меня все-таки отвели от джипа и усадили на заднее сиденье милицейской машины и, на время забыв обо мне, стали обсуждать случившееся и ругать своих коллег, которые не чешутся прибыть на место.