Очень полезная книга - Федотова Юлия

— А если не успеет?

— Тогда мы ему наврем, будто это безумец его испортил, а мы принесли, что осталось.

— Ладно. Допустим. Но как отнесется к этой затее господин Мастер? Не велит ли нас повесить, к примеру?

— С чего бы это? Вспомни: «Дарю тебе возможность воплотить в жизнь любую, самую заветную мечту! Единственное условие — она должна быть материальна…» Это же господина Мастера собственные слова, никто его за язык не тянет! Кто же виноват, что ты именно о Священном Кристалле мечтаешь? Твое право!

— Да когда же ты всю эту дичь придумал?! — вскричал бедный снурл, когда все его аргументы «против» были исчерпаны.

— Прошлой ночью! — охотно пояснил Кьетт. — Я долго лежал без сна… — Ох, что-то он совсем заврался, по инерции, что ли?

— Ты?! Лежал без сна?! — перебил Иван ехидно. — Да дрых всю ночь, как сурок в норе!

— Откуда тебе знать?

— Оттуда, что это именно я «лежал без сна»!

— Да? Ну ладно. Значит, это мне снилось, что я лежу без сна и думаю. И ведь придумал, заметьте! Во сне! Говорят, самые лучшие идеи приходят именно во сне, когда разум смертного соприкасается с божественным сознанием. В нашем мире именно так и было сделано немало важных изобретений и научных открытий, от закона всемирного тяготения до явления интерференции магических полей!

— У нас такое тоже случалось, — признал Иван, вспомнив о таблице Менделеева и «Божественной комедии» Данте и втайне восхитившись богатством собственного кругозора.

Почему-то именно слова Ивана убедили снурла, заставили смириться со своей участью.

… — Велено передать, нынешним вечером ваша очередь, господин Иван из степей! — объявил слуга, не вчерашний, а тот, что обычно накрывал стол (простых стихотворцев кормили на кухне за общим столом, но «господам» завтрак подавали в покои).

Снурла это почему-то насторожило.

— Скажи, любезный, а где же тот человек, что оповещал нас вчера?

— Ах, господин снурл, такая неприятность! Мэтр Фензиз как раз направлялся к вам с этой вестью, но по дороге неосторожно задел створки злого буфета, того, что в левом крыле. Они вцепились зубами в его бедро и не желают отпускать. Управу на окаянный буфет умеет найти только сам господин гофмейстер Саз. Но господин гофмейстер Саз — человек чрезвычайно важный и занятой, не может же он бросать все дела и бежать на выручку по первому зову неосторожного слуги? Боюсь, бедному мэтру Фензизу придется просидеть в зубах буфета до вечера, и сам он опасается того же. Вот и послал меня с известием к вам, господа! — Слуга почтительно поклонился.

— Однако! — присвистнул Иван. — Оказывается, здешней мебели следует опасаться!

— Ну что вы, господин Иван! — поспешил заверить слуга. — В массе своей она мила и безобидна! Один лишь буфет от рождения наделен дурным нравом, ну да ведь и в самом лучшем стаде порой заводится паршивая овца, не так ли?!

— Разумеется, — согласился Иван, только чтобы не обидеть человека. На самом деле он предпочел бы иметь дело с десятком паршивых овец, нежели с одним-единственным зубастым буфетом. Одно время его сестра увлекалась психологическими тестами: заставляла окружающих рисовать несуществующих животных,[3] а потом делала далекоидущие выводы. Так вот, если в части тела животного на рисунке оказывались «вмонтированы» механические детали, это следовало интерпретировать как склонность к шизофрении. Здесь же, в замке, смесь живого и мертвого встречалась буквально на каждом шагу — это ли не признак безумия?!

Правда, по тем же методикам выходило, что, если на нарисованной крыше отсутствует труба, это должно свидетельствовать о проблемах тестируемого в половой сфере. Вот тут уж Иван при всем желании не мог углядеть связи, особенно с учетом того, что исследования эти предназначались, в том числе, для маленьких детей. Так что полного доверия к тестам и уверенности в собственных выводах у него не было.

Зачем-то он рассказал об этом спутникам. Болимс Влек очень смутился — среди снурлов о таких интимных вещах не принято говорить. Кьетт, похоже, тоже, но уж он-то не растерялся:

— Когда будем отсюда уходить, надо непременно обратить внимание, есть ли на крыше труба!

Тут только Иван заметил, что они сидят безвылазно в замковых стенах уже девять дней и даже не подумали о том, чтобы посмотреть город. Досадно! Вряд ли им представится такая возможность в дальнейшем. Как бы ноги не пришлось уносить!

…Ночная церемония прошла без осложнений.

Стих свой Иван прочитал хорошо, очень выразительно. Елена Семеновна, учительница начальных классов, в свое время сделавшая в его дневнике запись: «Читает достаточно уверенно, но слишком монотонно, без интонации», на этот раз была бы довольна. Подвывал Иван не хуже любого гемгизского поэта, слушателям понравилось.

А главное — сам господин Мастер оценил! Вместо дежурных фраз выдал нечто новенькое:

— Потрясающе! В жизни не слышал ничего подобного! Дети мои, — обратился он к подданным, — не находите ли вы, что это бессмертное творение как нельзя лучше отражает саму атмосферу нашего с вами бытия?!

Ну разумеется, все именно это и находили, но магу было уже не до их мнения, он продолжал развивать мысль:

— Талантливо, необыкновенно талантливо! Ни слова не понятно — разве не прелесть?! Милый юноша, не хотел бы ты занять должность придворного поэта? Условия истинно королевские: полное содержание, еда с моего личного стола плюс дозволение промышлять разбоем в землях к западу от столицы! О славе прижизненной и посмертной я уж и не говорю. Ты согласен?

— Я… — От предложения такого Иван дар речи утратил. К подобному повороту событий он готов не был и совершено растерялся. Спасибо, рядом был Кьетт с его ловко подвешенным языком.

— Дозвольте мне передать вам ответ моего друга, о господин Мастер! Боюсь, он слишком польщен и не в состоянии говорить сам. Но, увы, при всем своем горячем желании, он не может принять ваше почетнейшее предложение! Не по своей воле покинул он родные края, и священный сыновний долг велит ему вернуться туда во что бы то ни стало! Он умоляет вас простить его, о господин Мастер, но обстоятельства выше его воли! — О как завернул!

— Так я и полагал, — печально вздохнул безумный маг. — Разве способна молодость усидеть на месте, пусть даже самом почетном и выгодном… Что ж! Пусть все идет своим чередом…

И церемония вернулась в привычное русло: Иван принялся воплощать мечту. «О кристалле даже не думай! — предупредил его Кьетт накануне. — Его ты изготовить все равно не сумеешь, но можешь невольно выдать наши планы! Займись чем-нибудь сугубо индивидуальным». Вот он и занялся. В той, обыденной жизни ему давно и страстно хотелось купить подержанный джип «чероки». Почему именно подержанный? Да чтобы не трястись над каждой царапинкой, над каждым пятнышком на обивке, чтобы лихо разъезжать по пересеченной местности, а не пылинки с поверхности сдувать… Впрочем, единственное, что он мог бы себе позволить реально, — «жигули» первой модели, и то битые. Это в другой жизни… А в этой — отчего не попробовать?

Попробовал. Результат вышел предсказуемым: совершенно дикая смесь гусеничного вездехода с гипертрофированным джипиэс-навигатором, увенчанным индейским головным убором из перьев орла. Именно в этом была главная беда Ивана: не умел сосредотачиваться и отсекать ненужные вербальные ассоциации. Ну, может, оно и к лучшему. С одной стороны, зачем ему джип, если бензина в этом мире еще лет этак триста не изобретут, если не дольше? С другой — господин Мастер был в полном восторге и больше не печалился о том, что должность придворного поэта так и осталась вакантной.

И вот он наступил — решающий день. Точнее, вечер…

— Нынешним вечером — ваша очередь, господин снурл! — поутру зачем-то сообщил очевидное слуга Фензиз, вырвавшийся из зубов буфета.

— Спасибо, я готов, — кивнул Влек. — Скажите, а как ваша нога? Вы сильно пострадали?

Такое внимание к его скромной персоне Фензизу явно польстило: упитанные щеки порозовели, губы невольно расплылись в довольной улыбке.

— Ах, что вы, добрый господин, пустое! Он ведь, буфет, хоть и злой, как триста демонов ночи, а зубешки-то мелкие совсем. Ну прихватил, прижал малость, шаровары повредил. А кожу-то не порвал, нет. А как пришли господин гофмейстер Саз да пообещали его в открытый шкап переделать — он меня тот же час и выпустил! Я и не хромаю почти, спаси бог господина гофмейстера за спасение, а вас, господа, за заботу!

Слуга откланялся.

…Как-то мутно и бестолково пошел день. Театр не радовал, диковины замка больше не занимали, друг с другом болтать не хотелось, и даже еда стала казаться безвкусной — на нервной почве, не иначе. Верно говорят, ждать и догонять — хуже всего.

От скуки захотели прогуляться в город — оказалось, нельзя. До окончания чтений поэтов из замка выпускать не велено, правило такое. «А то случаи были — до дому убегали, заробев»… Тоска!