Цена ошибки - Ирина Лобановская

— Васильич, у меня создается впечатление, что работает какая-то влиятельная оппозиция, направленная против нашей российской трансплантологии, делающая все, чтобы ее уничтожить. А эти газеты? Телевидение? Явная тенденциозность… Нападки, нападки… Похоже, их причины связаны с намерением ликвидировать в России некоторые наукоемкие области медицины и направить бюджетные и внебюджетные средства в зарубежные клиники. Хотя там стоимость трансплантации значительно превышает нашу, российскую. А ведь уровень развития трансплантологии отражает моральный, экономический и научно-технический уровень в стране, уровень медицинской помощи.

Лазарев молчал.

— Да у меня главная оппозиция теперь — в семье, — наконец выговорил он. — Майя ушла…

— Майя ушла?! — ахнули дружно Долине кие. — Почему?

Игорь помялся.

— Начиталась газет… Заявила, что я занимаюсь махинациями, аферами, темными делишками… Что она не желает жить с негодяем…

Самое смешное, что близки они с Верой так и не были… Никто бы не поверил в эту дичь. Сказали бы, что профессор опустился на старости лет до вранья. Но правда оставалась правдой. Даже если звучала противоестественно.

В ту единственную их ночь вместе, когда Лазарев дрожащими пальцами — великий хирург, блин! — с трудом справился с замком Поликарпыча, в душе не раз обругав ни в чем не повинного часовщика, в ту единственную ночь… Это даже рассказать стыдно. И никто не поверит. Но это правда.

Не очень прибранная квартира встретила их недружелюбно. Пахло пылью, в передней валялись высокие и грязные рыбацкие сапоги, в кухне, на самом краешке стола, Пизанской башней вытянулись немытые, опасно накренившиеся тарелки. Они не падали только потому, что уже давно и прочно прилипли друг к другу.

Чистюля Игорь поморщился. Но выбора нет.

Они почему-то на цыпочках, словно боялись кого-то разбудить, вошли в комнату и дружно сели на диван. Игорь прикоснулся к Вериным волосам. Нежные, слабые пряди… Такие родные и знакомые, хотя почти всегда плотно зажаты белой шапочкой…

— Вера… — сказал он. Она молчала. И ждала.

— Вера… — повторил Лазарев.

За стеной внезапно взревел телевизор и началась неистовая пальба — показывали боевик.

Вера тихонько засмеялась.

И вдруг в дверь позвонили. Они дружно вздрогнули.

— Кто это?… — прошептала Верочка. Игорь пожал плечами:

— Странно… Может, соседи?… Открывать не будем…

Но в дверь позвонили снова — настойчиво и сердито. А потом постучали суровым кулаком.

Лазарев снова на цыпочках вышел в прихожую. Постоял… Прислушался… И услышал неожиданное:

— Откройте, милиция! Или мы выломаем дверь!

Вместе с милиционерами в квартиру ворвалась крохотная, сухая старушонка и грозно потрясла перед лицом Лазарева, едва до него дотянувшись, потемневшим от старости, костлявым кулачком.

— Вот он, товарищ милиционер! Он дверь и открывал! Только наш Поликарпыч в мастерской задержался — этот бугай в квартиру шасть! У-у, выродок! — гневно закричала старушка. — Совести у тебя нет — пенсионера грабить! Вон, видите, товарищ милиционер? Уже сапоги нашел, приготовил на вынос! Да я тебя на всю жисть за решетку засажу! Хорошо, что у нас тут милиция в соседнем доме, долго ждать не надо! Сразу прибежали. А то бы упустили ворюгу! И с бабой еще! У-у! — И старушка погрозила Вере.

Миссис отвага…

Объясняться в милиции пришлось долго. Верочка то смеялась, то плакала. Приехал Поликарпыч и все объяснил. Перед Лазаревым извинились, но осматривали его и Веру с нехорошими сальными ухмылками. Да и как тут не ухмыляться?…

После случившегося Игорь боялся взглянуть Вере в глаза.

Так все и закончилось, не начавшись.

А потом эта диссертация…

Глава 18

Профессор валялся на диване и бормотал себе под нос матросские стихи:

Тут и ветер, тут и качка,Тут и братская подначка— Хоть ложись да помирай!

Вошел сын и сразу залюбопытничал:

— А что же ты не помираешь, папахен?

Лазарев шутку принял:

— Да мне твоя мать не разрешает!

В этот момент вошла Майя. Глянула удивленно:

— Что я тебе не разрешаю? Сегодня магнитная буря, не иначе.

Игорь молчал. Антон давился от смеха.

— Нет, ну что я не разрешаю тебе?! — настаивала она.

Влип, подумал Игорь. У нас давненько не наблюдалось бурных скандалов.

— Отвечай, что такое я, интересно, тебе не разрешаю?!

Игорь тихонечко брякнул:

— Помирать…

Дальше началась головомойка уже приличная — за то, что они дичайшие глупости тут вздумали болтать!.. Оба! Двое! Отец и сын! Два оболтуса! Два сапога пара! Похожи друг на друга как две капли воды!

Наконец Майя устала, выдохлась и в гневе вышла.

— Папахен, значит, ты ее не нашел? — спросил Антон. — Раз помирать вдруг собрался…

— Кого? — Игорь поискал глазами свой научный хирургический журнал.

— Не коси под шланга, герр профессор! — посоветовал сын. — У тебя плохо получается роль идиота, тебе не дано. Я отлично знаю, что ты ее ищешь. Ясно-понятно. Только ты как-то уж очень непрофессионально сие делаешь. А любой мастер в своем деле становится откровенным тупицей, когда пытается проникнуть в сферу, ему чуждую. Давай я позвоню Эмилии.

— Кому?! — в ужасе простонал Игорь.

Он живо припомнил девушку с тяжелым подбородком.

— Ну, кончай придуриваться! Она тебе поможет. Или ее папаша. Он мент среди ментов.

— Нет, только не это! — пробормотал Лазарев. — А разве ты снова дружишь с этой жуткой девицей? Ты же говорил, что она розовая.

— Я и сейчас это говорю. Но при чем тут ее ориентация?

— О-ля-ля… А почему ты, собственно, так стараешься? Прямо выбиваешься из сил? — наконец ехидно поинтересовался Игорь. Его давно занимал этот вопрос. — Что тебе до моих личных поисков? И вообще… Ты взрослый человек. У тебя есть мать и отец. У нас есть семья. Тебе что, неймется ее расстроить? Не надо думать за собаку…

Антон недобро прищурился:

— Папахен, зачем ты всю дорогу врешь? Тебе не идет. Мать, отец, семья… Высокие слова… Да, мать, отец, семья! Ну и что? Только эта семья основана на лжи! Чего ты вечно придуриваешься? Я не в курсе, почему и отчего и когда так получилось, но так вышло! Ясно-понятно. Я вырос среди неправды. И ничего хорошего в том не нахожу ни для себя, ни для вас.

Игорь слушал сына и чувствовал, как сердце превращается в страшный молот, бьет, словно колокол в часы тревоги и близкой беды. Зачем профессор столько лет играл по чужим правилам?…

— У меня когда-то было такое развлечение, — продолжал сын. Его голос звенел волнением, казался натянутым до предела. — Я шел в кино, садился в самый последний ряд, где особо в тени зрителей не различишь, и начинал кидаться оттуда в передние ряды мелкими монетками, которыми запасался заранее. Зрители весь сеанс ойкали и вертели головами, но никак не могли понять, откуда и что в них летит. Вот и в вас с мамой мне всегда хотелось швырнуть чем-то таким острым, металлическим, чтобы вы наконец очнулись, осмотрелись вокруг и задумались: а что происходит? Правильно ли вы живете? Так надо или иначе? Я не знаю, можно ли силой — и какой силой, где она? — научить человека жить по-доброму, по любви. Но силой, наверное, можно победить в нем зло. Но где взять эту силу? Какая она? Я не знаю…