Гонец из Пизы - Михаил Веллер

Если собака прекрасно чувствует выброс адреналина в испугавшемся ее, то и человек обычно вполне улавливает переход угрозы за грань, где она становится неотвратимой смертельной опасностью. Читая в лицах перед собой, бойцы побелели.

– Бежит! Уезжает! вон! – крикнули в толпе, и кто-то указал рукой.

Парень в зеленом спортивном костюме нырнул в той же масти зеленый ниссан, не закрывая дверцы поспешно врубил, стартер скрежещуще зачирикал и мотор захлебнулся от резкой перегазовки.

– Не отвлекаться! – крикнул Шурка, ткнул маузер за ремень, чтоб не тратить время на засовывание в кобуру, дернул гранату, порвав проволочку, которой она была за ручку аккуратно примотана к ремню, выдрал чеку и, миг посоображав, бешеным броском послал железную бутылку по низкой траектории с таким расчетом, чтоб она прошла над самой крышей машины: пусть едет на разрыв, а своим корпусом прикроет рынок.

Локоть и плечо даже заныли от резкого рывка. Предохранительная планка со щелчком отлетела от рукояти и закувыркалась отдельно.

Дважды перевернувшись в воздухе, граната накрыла машину, когда та буквально выпрыгнула из-под нее, поймав гранату краем багажника. Удар пришелся ручкой, это был даже не удар, а касание, но его хватило: несколько выношенный временем запал сработал чуть раньше срока от толчка. Хлопнул взрыв.

Взрыв был малоэффектный: пыхнуло мгновенным неярким огоньком и прозрачным дымом. Все невольно пригнулись, хотя Шурка твердо помнил, что по инструкции РГД, лишенная оборонительной осколочной рубашки, на таком расстоянии должна считаться безопасной.

Заднее стекло исчезло. Бампер отлетел, повиснув на болтике. Крышка багажника раскрылась жестяным цветком. Машина вильнула и остановилась.

– Н-ну вы крутые! – почти с восхищением проговорил самый храбрый боец – тот, который пытался полезть за пистолетом: следы юношеских угрей снова переставали быть заметными на его лице, которому возвращался цвет.

Взрыв как-то разрядил обстановку – стрелять и убивать никого больше не хотелось: победа была доказана действием и признана.

– Вырин, погляди – чего там, жив-нет, – приказал Шурка, и Вырин пошел с маузером, как охотник к подранку.

Из ниссана выбрался беглец и согнулся, обхватив голову. Подогнанный к общей шеренге, он продолжал держаться за уши.

– Подголовник его закрыл, так что целый, – пренебрежительно пояснил Вырин. – Барабанные перепонки, я думаю, лопнули. Ничего, пацан, зарастут… если жив будешь.

И только тогда в первый ряд жидкой толпы, отпятившейся полукругом от театра военных действий, продвинулись двое милиционеров. Как все базарные менты, они были невелики ростом и хорошо упитаны. Очевидно, не отреагировать на взрыв уже выходило за рамки их представлений о приличиях. Ефрейтор был с АКС-у, а сержант носил кобуру на немецкий манер, у пряжки ремня поверх круглого животика.

– Что это у вас тут происходит, матросики? – голосом сытого человека, который хочет дать ощутить в себе зверя, спросил сержант. – Почему оружие? Расул, может быть ты мне объяснишь?

– У вас сегодня большое горе, товарищи менты, – посочувствовал Шурка. – С сегодняшнего дня рыночная мафия перестает платить вам зарплату. Придется бороться за повышение своего жизненного уровня законными методами.

Сержант подумал, багроветь или нет, сдержался, поправил на груди рацию и довольно спокойно пообещал:

– Сейчас я передам о ЧП в управление, и вы будете иметь дело с ОМОНом. – Он посмотрел на что-то позади Шурки и добавил: – Впрочем, можно и без ОМОНа.

Из переулка выкатили три джипа, набитые бойцами.

– Вообще-то вы окружены, – военным термином обрисовал обстановку Расул и сразу стал похож на чеченского полевого командира. Братки рысцой набегали сзади.

– Секунду! – сказал Шурка, выхватил из-за пазухи ракетницу и пустил в зенит красную ракету.

Несколько секунд все следили за ее полетом, ожидая, что последует за сигналом.

Выстрел шестидюймового орудия стоящего близ берега корабля ощущается солиднее, чем представляют себе те, кто этого никогда не слышал. Одновременно с потрясшим воздух тяжелым ударом вздрогнула земля под ногами – водная среда прекрасно передает колебания. Звук еще раскатывался в сыром воздухе, когда от него отделился и стал нарастать жестко свистящий шелест, переходящий в не сравнимое ни с чем металлическое погромыхивание несущегося над головой товарного состава – это буравил низкие тучи, пронзая и резко скача в воздушных потоках, пятидесятикилограммовый снаряд, выпущенный на полном заряде. То, что в головку не был ввернут взрыватель и снаряд представлял из себя практически безвредную болванку, летящую по низкой настильной траектории далеко за город, никого не должно было касаться. Напротив – срезанная под воронку головная часть, лишенная конуса взрывателя, добавляла леденящего свиста. Головы слегка вжались в плечи.

– Разнесем город к едреней фене! – заорал Шурка в бушевании счастья. – Ну, кому мало?! Еще сигнал – и через двадцать минут здесь будет пятьсот человек! Вас здесь знают всех – и перестреляны будете все! Не считая милиции, которая будет перевешана! У кого еще вопросы к депутатам Балтики?!

И, улавливая правильность момента, трижды выстрелил в воздух.

Вопрос депутатам Балтики был задан только один.

– Так это что, революция, что ли? – спросил сержант. – Ребята, а телевизор, вроде, ничего не передавал, понимаешь…

– Передаст, не волнуйся!

Бык был взят за рога, хвост, копыта и ноздри. Пора было резко гнать волну.

– Значит, так. Вы – руки можно опустить. Расул и ты, как тебя, вместе с прочими товарищами азербайджанцами – шагом марш домой. В Азербайджан! Нам тут своих бандитов хватает, но уж чужие – это чересчур. Сутки вам на сборы – мы добрые ребята. Товарищи славяне – рынок с этой минуты наш. Кто хочет поспорить – пуля найдется для каждого.

Расул! Привет Алиеву. Возвращаться не надо. Не провоцируйте людей на погромы.

Господа местные бандиты. Живите пока, но чтоб на рынке вами не пахло. Если нет – мы скоро вернемся, и тогда стреляйтесь сами, лучше будет.

Господа торговцы и крестьяне – приступить к работе! Адрес для жалоб вы знаете.

Вопросы есть? Вопросов нет! Вольно! Разойдись!

Братва стояла в хмурой задумчивости. Против лома нет приема. Пришли и забрали. Когда в беспредел вступает военная система – у нее на дороге не постоишь. Надо думать, но сначала – посторониться…

Владелец линкольна тихо попросил:

– Может быть, ствол отдадите, пожалуста?…

– Перебьешься!

Уже в моторке, припаливая третью сигарету и укрыв ее в горсть от ветра и брызг, Шурка сказал Сидоровичу:

– А ведь вот так взяли бы власть в этом городишке.

– Как не хрен делать, – подтвердил Сидор.

– 22 —

За ужином тяпнули дареной водки, смачно закусив ее одурительно пахнущими малосольными огурцами. На десерт тянули пиво. Пришли к выводу, что нет ничего прекрасней любви народа, преподнесенной в адекватных формах.

– Ради нее стоит рисковать жизнью, – философски сказал Сидорович.

– Ударно поработал – культурно отдохни, – поддержал его стахановским лозунгом Габисония, открывая новую бутылку.

Чувствовали себя элитными рейнджерами, наслаждающимися благами цивилизации после ударной операции.

Серега Вырин спросил:

– Шурка, а вот теперь – честно: ты бы выстрелил?

– Без вариантов. А ты нет?

– Я тоже.

Поскольку десантная команда была освобождена от ближайшей вахты, дружеская посиделка спонтанно перетекла в заседание революционного комитета. Пригласили включенных в него офицеров, единогласно поставили себе за операцию оценку отлично. Пришли к выводу, что и власть вот так сменить безусловно могли, но это дело требует навыка и предварительно проработанного плана. Главное – решительность и беспощадное подавление сопротивления.

– Все же надо было их шлепнуть всех. Надежней было бы.

После пары стопок уже казалось, что никаких препятствий к тому не было. Вообще противников смертной казни не следует искать среди военных, для которых убийство по приказу есть основной способ решения поставленных задач. Но так как революционность подразумевает свободу слова и совести, обнаружилась и гуманистическая оппозиция в лице Груни и Беспятых.

– Одно дело – бой двух сторон с оружием в руках, тут – или ты, или тебя. И совсем другое – когда преступник уже беспомощен и безвреден: что толку отбирать у него жизнь? – занял позицию Беспятых.

– Безвредный гад – мертвый гад, – заметил Куркин.

– Ни у кого нет права отбирать у человека его единственную жизнь, данную Богом, – возразил Груня.

Очень приятно быть гуманистом, в безопасности выпив водки и закусив ее малосольным огурцом. Впрочем, в таких условиях комфортно и проповедовать террор.

– История свидетельствует, – продолжал Беспятых, – что жестокость наказаний еще никогда не способствовала пресечению преступлений. Карманники особенно усердно орудовали в толпе, собравшейся смотреть казнь воришки.