Под грифом правды. Исповедь военного контрразведчика. Люди. Факты. Спецоперации. - Анатолий Гуськов

Итак, прилетели мы с Иваном Петровичем Стрельцовым в Констанцу, вышли из самолета и видим — идет нам на встречу сильно подвыпивший полковник и, представляясь, говорит: «Приветствую Вас, Анатолий Михайлович, полковник Павлов». Это был мой предшественник, заменить которого я прибыл.

Дня 3–4 мы пробыли вместе, чтобы ему сдать, а мне принять дела и должность, и ни разу я не видел его в трезвом состоянии. Наконец, я не выдержал и спросил его, почему он беспробудно пьет, что за причина? Полковник Павлов был человеком сравнительно молодым, 47–48 лет. На мой вопрос он ответил не сразу, мучительно переживал, беззвучно плакал, пытаясь взять себя в руки. Я терпеливо ждал. Наконец он как-то решительно проговорил, что жизнь его кончилась вместе с окончанием войны, возврата больше не будет, никому не нужен, никто его не ждет. Когда он напивается, то забывает обо всем. Это единственная его отрада. Все мои попытки разубедить его ни к чему не приводили. Видно пьянство, как жестокая болезнь, сильно его сковала, он потерял контроль над собой, сдерживающие центры не работали. Признаться, такого слабовольного чекиста я встретил впервые.

Какой-то неприятный осадок остался после его отъезда. К тому же все офицеры, командование войск, политотдел знали о «художествах» Павлова и куда бывало ни придешь, обязательно услышишь колющие насмешки в адрес Особого отдела.

С подобным положением мне никогда не приходилось сталкиваться. Напротив, особые отделы, которыми пришлось руководить за время войны, были в большом почете и у командования, и у политотделов, а следовательно и всего личного состава войск. Надо сказать, что оперативные сотрудники Особого отдела, как потом убедился, были неплохими, но вот недостойное поведение одного начальника отдела набросило тень на весь отдел.

На очередном партийном собрании отдела я выступил, рассказал о своих переживаниях по поводу невысокого авторитета Особого отдела и что с таким положением мириться нельзя.

Следовательно, нам надо доказать на деле, что мы обладаем не только хорошими деловыми, но и моральными качествами. Собрание единодушно поддержало мое выступление. Буквально через один-два месяца от былой недоброй славы не осталось и следа.

Рядом проведенных дел и разоблачением отдельных преступников, широкой информацией об этом командования и политотдела, публичными выступлениями руководства Особого отдела с приведением примеров недостойного поведения отдельных военнослужащих мы заставили уважительно относиться к Особому отделу и обрести ему положенную форму.

Но только мы навели порядок в своем хозяйстве, а это был уже декабрь 1945 года, как неожиданно получили приказ о расформировании всей Южной группы войск и Особого отдела. Приказом предписывалось всему оперативному составу отдела вместе с документами и делами прибыть в Москву за получением новых назначений.

КРО МВД СССР. Спецкомандировка в Магадан

Что называется, сборы были недолгими, и под новый, 1946 год мы отправились на нескольких грузовых и трех легковых машинах из города Констанца на Одессу.

Новый год встречали в Одессе. Настроение у всех было хорошее. Нам казалось, что все дела на фронтах уже закончены и дальше своего родного дома не пошлют.

На этот раз именно так и произошло. Я был назначен начальником отделения отдела контрразведки МВД СССР.

Ознакомившись с делами, стал привыкать к размеренной мирной жизни, которая продолжалась ровно год.

Наступил февраль 1947 года. Однажды меня вызывает генерал Смирнов (мой начальник) и с улыбкой говорит: «Ты, наверное, долго не привык сидеть на одном месте, поэтому хочу предложить тебе интересную поездку. Как ты смотришь на это?» Ну, думаю, опять куда-нибудь загонят, немного струсил, но, тем не менее, бодро отвечаю: «Если интересная поездка, я готов немедленно выехать»…

«Речь идет, — продолжал Владимир Иванович Смирнов, — о поездке в Магадан — «Дальстрой» со специальным заданием. Если нет возражений, то нам сегодня предстоит побывать у министра и получить конкретные указания. А пока подберите себе надежного, толкового сотрудника из своего отделения, с которым поедете в командировку, и сообщите мне о своем выборе».

Я сразу же назвал своим напарником Яшина Анатолия Михайловича, с которым у нас сложились очень хорошие отношения. Это был поистине толковый и исполнительный работник. А дружбу с начальником рассматривал, как дополнительную ответственность за порученное дело и никогда не подводил меня ни в большом, ни в малом.

В тот же день или, точнее, поздно ночью побывали с генералом Смирновым у министра внутренних дел Союза ССР Круглова Сергея Никифоровича. Это была моя первая встреча с Кругловым. Беседа была очень теплая, непринужденная. Может быть, это был момент, когда он находился под впечатлением каких-либо приятных для него событий, но Сергей Никифорович проявил большой интерес ко мне, расспрашивал, как я воевал на фронте и устроился после войны в Москве. Затем рассказал о предстоящей задаче, которую нам необходимо решить за время поездки, давал много практических советов и в заключение сказал: «Ну, уж если будет очень тяжело, давайте нам сигнал «СОС», поможем, а больше надейтесь на себя».

Через два дня мы направились в путь поездом Москва — Хабаровск. В тот период времени до Хабаровска поезд шел 8 суток. Учитывая, что продукты питания продавались по карточкам, немаловажное значение имел вопрос организации питания в пути. Этим вопросом занялся мой тезка, Анатолий Михайлович, получивший продукты на дорогу в известном для всех старых чекистов магазине «Стрела».

Но с самого начала пути стали появляться различные неувязки. Первая из них это то, что мы ехали в разных вагонах; я — в международном, который был в голове эшелона, а мой коллега — в мягком, находившемся в «хвосте». А так как кухня у нас была общая, то трижды в день нам приходилось воссоединяться и столько же расходиться.

На шестой день пути, когда мы отъехали от поселка Слюдянка и поезд шел с большой скоростью по берегу Байкала, на крутом повороте четыре последних вагона, в том числе и мягкий, сошли с рельс, сцепка была разорвана и они оторвались от основного состава. Каким-то чудом вагоны не опрокинулись, а буквально «зацепились» за самый гребень откоса. Когда это случилось, все пассажиры выскочили из вагонов и увидели удивительную картину. Четыре вагона наклонились над пропастью, но как бы в последний момент раздумали броситься туда, сохранив жизнь сотням человек. Случилось это на большом расстоянии от станции, и пассажирам этих вагонов некуда было деваться, а находиться в вагонах было опасно.