Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников

Через несколько дней один, обиженный на командование бригады, штабной работник поделился с комбатом информацией, что сданные нами деньги в основном разошлись по сейфам и карманам офицеров управления бригады. В Кабул отправлена лишь маленькая их часть. Для их доставки был выделен спецрейс и усиленная охрана. Думаю, что и отправленные в Кабул дальше армейского штаба тоже не ушли. Ведь все мы — люди.

Через некоторое время один, недавно прибывший по замене в батальон, командир роты пьяным был задержан в аэропорту в дукане. Капитан что-то потребовал от дуканщика, а когда тот ответил ему отказом, дал прямо в магазине предупредительную очередь из автомата. На несчастье ротного, начальник политотдела подполковник Плиев заехал в тот же магазин. Ротный пытался убежать от него, но из его маскировочного комбинезона на землю упала распечатанная пачка тех трофейных денег. Вскоре я был у начальника политотдела и выслушивал все, что он думает о вновь прибывших бестолковых офицерах и о нас, тоже таких же, бессовестных и нечистых на руку, командирах и политработниках.

— Все деньги на стол! — приказал он. — Перетрясти весь батальон, вывернуть наизнанку все загашники, но к утру все деньги должны лежать у меня на столе! Не сделаете, как я приказал, — пеняйте на себя. Твой комбат в батальоне человек новый, к тому же только назначенный на должность. С него, как говорится, и взятки гладки. А ты — самый старший по времени службы здесь, поэтому я не буду требовать и спрашивать с Бондарева, я спрошу с тебя, и очень строго! Задачу понял? Действуй! Если ничего не найдешь, я тебя с должности сниму. Батальон перерыть! К утру все сдать!

Его заместитель, подполковник Лукьяненко, когда мы вышли из политотдела, сказал более мягко и понимающе:

— Не принесут вам эти деньги радости. Сдайте их от греха подальше. А то еще такой же ухарь-ротный или взводный попадется снова с ними, и влетит тебе до замены по первое число. Получишь партийное взыскание, и не видать тогда тебе ни академии, ни перспективы. Ты хоть предупреди вновь прибывших офицеров: пусть знают чувство меры и сильно-то не борзеют, а то они, наверное, думают, что здесь такие деньги сыпятся с неба очень часто, разубеди их в этом. Повезло вам с комбатом впервые за два года, ну и радуйтесь, только тихо и без шума. Поговори с офицерами, и по возможности хоть часть денег, но сдайте, изобразите перед Плиевым свою работу, ведь он этот случай так не оставит, сам понимаешь, а поэтому не рискуй! Уж ты-то его хорошо знаешь!

Придя в штабную палатку батальона, я рассказал комбату о своем разговоре в политотделе и решении начальника политотдела привлечь ротного к партийной ответственности.

— Не переживай. Деньги отдавать не надо, тем более искать их в батальоне. Раздали деньги офицерам — и правильно сделали. На совещании я предупрежу офицеров, чтобы вели себя нормально, поскромнее, ну а ротный, если он оказался дураком и не умеет пить, да еще и попался, пускай отвечает за себя сам, мы с ним не выпивали.

Вечером на служебном совещании я предложил добровольно сдать деньги, кто сколько может.

Комбат предупредил, что тот, кого поймают с деньгами, будет строго наказан.

— Пускай всем вам наглядным уроком послужит горький пример вновь прибывшего командира четвертой роты, — обратился он ко всем присутствующим. — Он еще даже и не представляет себе, кто такой начальник политотдела, но очень скоро узнает. Только начпо скоро уедет по замене, а ротный будет всю свою оставшуюся службу отмываться от формулировки партийного взыскания, которое он получит на партийной комиссии. Таких фактов в нашей бригаде, когда коммунисты получали партийные взыскания и сильно раскаивались потом, но было поздно, — предостаточно. Так что имейте это в виду! Взятые в бою трофейные деньги того не стоят. Служебную карьеру, жизнь из-за них испортить здесь очень даже легко, как два пальца обмочить. Подумайте над этим хорошо. Вы люди взрослые и все понимаете. Это вам не Союз. Здесь все гораздо сложнее, и в то же время — проще, поэтому я больше никого на эту тему не предупреждаю, кто не поймет и не сделает выводов, тот болван!

Вечером несколько офицеров и прапорщиков принесли некоторую часть денег, и я, выложив и свои, унес их в политотдел. Сумма была приличной. Опять же по секрету нам сказали потом, что сданные вторично трофейные деньги ни в какой Кабул не попали.

— Я же говорил тебе, а ты не верил, — сказал мне комбат. — Это шакалье, вместе с твоим начальником политического отдела, свое взяло. А ты переживал.

Долго еще на служебных совещаниях подполковник Плиев вспоминал нам эти деньги и клеймил всех позором, хотя мы-то хорошо знали, кто и сколько взял в бригаде, в том числе и сам начальник. В Афганистане, как и в Союзе, у некоторых руководителей была двойная мораль. И те, кто больше всего нас призывал к честности, порядочности, говорил о личном примере, зачастую сами и не отвечали этим требованиям. Кто есть кто в нашей бригаде, мы давно уже очень хорошо поняли. Офицеры и прапорщики согласно Уставу обязаны были выполнять беспрекословно, точно и в срок все приказы начальников. И любые попытки защитить свою правоту, честь и достоинство уже поэтому заранее были обречены на стопроцентный провал. Система подавления, унижения, репрессий и наказаний работала в армии четко и без сбоев — в этом у нас был огромный исторический и государственный опыт.

Иногда меня спрашивают: трудно ли убивать? За годы войны в Афганистане я убедился, что человек очень беззащитное и слабое существо, и лишить его жизни очень просто, особенно если это совершается под лозунгом какой-либо идеи и заведомо остается безнаказанным. Наши враги: душманы, моджахеды, басмачи, партизаны, повстанцы, как бы их ни называли, но они тоже были людьми, как и мы, и тоже хотели жить. Но мы лишали их этого права, не задумываясь, законно ли это, и вообще, нужно это Апрельской революции, нашей стратегической цели или нет! Соответственно, они так же поступали в отношении нас. Нас с ними связывало и роднило лишь одно общее обстоятельство — закон войны. И они, и мы действовали по нему, исходя из единого и главного правила: если ты не хочешь быть мертвым, то сам убей своего противника, и сделай это как можно быстрее — промедление может тебе обойтись очень дорого! Мы так и поступали по негласному закону войны, который никто не писал, не издавал и не читал.

Убить человека очень легко. Но как много отдал бы я сейчас, чтобы спокойно спать, чтобы избавиться от страшных снов, которые по-прежнему приходят ко мне по ночам, хотя прошло после войны уже так много лет. Эти сны оттуда — из Афганистана. Мы, сами того не желая, стали все там серийными убийцами, хотя официально и высокопарно это считалось выполнением интернационального долга, зашитой местного населения от бандитов. Кто виноват, кто на самом деле бандиты, а кто мирные люди в той стране, еще и сегодня не могут разобраться. Зачем мы вошли тогда в пыльных сапогах в их тихую мечеть? Мы должны были защищать мирное население от бандитов, а с нашим приходом кровавая бойня только усилилась. Если нам надо было защищать южные рубежи своей страны, то почему и сейчас переходят через границу на нашу территорию вооруженные банды, и афганский наркотик, несущий смерть сотням, тысячам наших российских граждан и ослабляющий нашу страну, идет оттуда полноводной и нескончаемой рекой? Возможно, что та война уже тогда планировалась умными головами за рубежом, как репетиция для будущих внутренних войн, развала и распада самой мощной мировой державы — Союза Советских Социалистических Республик? И все это началось оттуда — из Афганистана.

Мы воевали, забыв давно про чувство сострадания. На войне к противнику жалости нет. Только убивать, и чем больше, тем лучше! Выпуская очередь из автомата или пулемета, радовались, когда враг падал. Пуля со смещенным центром тяжести входила в тело, вращаясь, разрывала живую человеческую плоть. От такого ранения, как правило, уже не выживали.

9 октября 1980 года мы выходили из района боевой операции, неся на носилках раненого, рядового Сережу Аракеляна. Пуля вошла ему в плечо, а вышла через почку с противоположной стороны тела. Сколько ни колол ему санинструктор обезболивающих уколов, он все равно стонал от боли, а когда обессилел и замолчал, кричали его глаза. Мы так и не успели донести его до вертолета. А ранен он был душманами из нашего советского автомата…

Однажды блокировали кишлак, в который вошли афганские подразделения. Ждали, как будут разворачиваться события дальше. Светило яркое солнце. Все изнывали от жары. Я достал из кармана сухарь, начал грызть его. Заметили, как из кишлака выбежала группа людей. Увидев наши БТРы, они повернули в сторону, к зарослям виноградника.

«Как прекрасен этот мир, посмотри!» — неслась из радиоприемника популярная в те времена песня.

Не переставая жевать, присел за ручной пулемет, установленный на башне БТРа, и дат короткую очередь по убегающим.