Игры рядом - Юлия Остапенко

Я пытался представить, что было бы, если бы надо мной не висело проклятье суеверий этого безумного культа. Вспоминал то далекое время, когда я и те, кто еще недавно были моими друзьями, только начинали «охоту» в восточных лесах. Да, мы были взъерошенные, хохочущие, озлобленные, умеющие ненавидеть лучше, чем стрелять. Но время шло… Не знаю, как вышло, что мои друзья стали выполнять мои приказы. Не помню, когда и при каких обстоятельствах я начал их отдавать. В какой-то миг наши жестокие забавы и ненависть выросли во что-то большее. В то, чему я до сих пор не мог подобрать названия. Да, мы много убивали, но унижать нам нравилось гораздо больше.

Мы никогда не рассказывали друг другу о себе.

Мы никогда не говорили о том, что делаем и зачем.

Мы никогда не задумывались, какую цену нам придется за это заплатить.

Я сам не заметил, как оторвался от попыток нацарапать Миранду и принялся за арбалет, прямо поверх ее лица. Крестовина пришлась на переносицу, которая получилась слишком угловатой. У меня вдруг зачесались ладони. И через миг захлестнула тоска — глухая, черпая и совершенно беспробудная.

«Проклятье, — подумал я. — Проклятье, да нет же, Юстас, нет. Всё не так! Всё совсем не…»

Моя рука дрогнула, крупная алая капля растеклась по лицу Миранды, полностью залив арбалет. Я выругался, уже вслух, поднял взгляд. Таки приперлась, сучонка. Или не она?..

Стук повторился. Может, не отзываться?.. А если Ларс? Если что-то стряслось?.. Да нет, Ларс бы не стучал…

Ручка двери опустилась и вернулась в исходное положение. Я смотрел на нее, как зачарованный, судорожно стискивая испорченный пергамент.

— Виконт… вы там?

«Леди Йевелин», — подумал я, и единственное, чем отозвалась во мне эта мысль, было несказанное удивление. Оно было так велико, что я встал, бросил пергамент и перо на стол и отпер дверь, ни на миг не задумываясь, зачем я это делаю. Просто она спросила, там ли я — этого почему-то оказалось довольно.

Она стояла на самом пороге, и, когда я открыл дверь, очутилась прямо напротив меня, так близко, что я мог коснуться ее лица, не выпрямляя руки. Стало особенно заметно, что она выше меня — мне приходилось чуть приподнимать подбородок, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Не могу сказать, что это доставляло мне большое удовольствие.

— Леди Йевелин? — повторил я как полный дурак.

— Можно? — без улыбки спросила она.

Я отступил в сторону. Она была вся в зеленом — от шелковой сетки на голове до простого домотканого платья и плетеных туфель. Платина волос свободно струилась по спине. Я смотрел на ее волосы, спускающиеся до талии, а она стояла спиной ко мне, не поворачиваясь и не ступая вперед, словно позволяя мне вдоволь налюбоваться ими. В ту минуту я думал о чем угодно (в основном о всяких пошлых мерзостях), но только не о том, какого хрена ей тут надо.

Поэтому мое деревянное «Чем обязан?» было скорее непроизвольным, чем исполненным здоровой подозрительности.

Она сказала:

— Закройте дверь.

Это было произнесено таким тоном, будто она собиралась обвинить меня во всех смертных грехах. Наверное, именно поэтому я ее послушался. Мою странно опустевшую голову внезапно посетила мысль, что эта холеная сука, видимо, всё разнюхала. Не знаю, как, почти наверняка не без участия Юстаса, но сейчас это не важно. Она шла к креслу, из которого я только что вылез, а я лихорадочно раздумывал, что сказать или сделать, чтобы она оставила нас в покое. Так ничего и не придумав, я смотрел, как она усаживается в кресло, как кладет изящные локти на подлокотники, как выпрямляется, прижимая безупречно ровный позвоночник к твердой прямой спинке сиденья. Леди Йевелин была прекрасна. И даже обыкновенное кресло теперь казалось поистине царским троном.

Сев, она вонзила в меня прямой, словно арбалетный болт, и такой же беспощадный взгляд, и я почувствовал, как латы моей самоуверенности рассыпаются в труху. И успел подумать, каким идиотом, вероятно, выгляжу, когда она вновь разлепила карминовые губы и изрекла:

— Развеселите меня!

Несколько мгновений я рассматривал ее, словно редкую диковинку, пытаясь понять, не снится ли она мне. Леди Йевелин сидела неподвижно, ни капли не смущенная этим взглядом. Она не улыбалась, и это было странно.

— В вашем семействе, судя по всему, испытывают непреодолимую тягу к народным сказаниям, — сам не зная зачем, произнес я. Она окинула меня взглядом, от которого могло свернуться молоко. Я слабо усмехнулся, развел руками. — Прошу прощения, миледи, я неучтив. Сомневаюсь, что могу помочь вам. Я не слишком хороший собеседник, тем более сегодня я не в форме.

— А вы наглец, — почти дружелюбно заметила она. — В Хольстерме все так беззастенчивы?

— Нет, я один такой. Уникум в своем роде.

— Весьма остроумно.

— Я не шут, сударыня.

— Это я вижу.

Она умолкла. Мне было неловко — и оттого, что она совершенно бесцеремонно вломилась в мою спальню, при этом называя меня хамом, и оттого, что я не понимал, зачем это ей понадобилось. Выпереть ее за дверь в ее же собственном доме было бы не только невежливо, но и просто опасно. А делать это галантно я не умею — в высшем обществе за дверь всегда выставляли меня.

Я вздохнул, подошел к столу и отпил воды из кувшина. Очень невежливо, но я решил быть хамом, коль скоро уж она меня им назвала. Мне хотелось, чтобы она убралась вон, но почему-то я не мог ни сказать ей об этом, ни повести себя так, чтобы она ушла сама. Я представил, как это выглядит со стороны, и поморщился.

— Перепили? — безжалостно осведомилась Йевелин.

Я усмехнулся.

— Сударыня, я не обязан вас развлекать. Во-первых, вы должны быть с супругом. А кроме того, в замке достаточно высокородных кавалеров, которые без сомнения сумеют развлечь вашу особу…

— Мой супруг занят, — отрезала она и стиснула веер. — А что до высокородных кавалеров, то половина из них неспособна связать и двух слов, а другая и вовсе без всяких слов норовит забраться под юбку.

— И с чего вы взяли, что я не отношусь ко вторым? — насмешливо спросил я.

— Вы здесь уже третий день и еще не попытались. Этого довольно. Виконт, скажите, вы предпочитаете мужчин?

Это звучало так невозмутимо, что я поперхнулся и уставился на нее, с трудом подавляя смех. Она смотрела на меня немигающими глазами, голубыми и прозрачными, как ледяная вода, бьющая из-под земли, всем своим видом требуя ответа. Ее тело при этом оставалось совершенно неподвижно, только лицо чуть повернулось в мою сторону.

— Нет, — справившись с собой, честно ответил я.

— Хорошо, — сказала Йевелин.

Я посмотрел на нее с интересом. Вчера и позавчера во время застолья я, подвыпив, глазел на нее куда больше, чем собирался — то есть столько же, сколько большинство присутствующих в зале мужчин, а она была довольно любезна и очень вежлива, поэтому ее нынешнее поведение ставило меня в тупик.