В космосе холодно (СИ) - Духовникова Евгения

Не замедляя шаг, она открыла планшет и заглянула в календарь-график. Комбинированный грузопассажирский рейс с Либера на Адамант.

Любопытно.

На Адаманте она ещё не бывала.

— Привет, Вольтурис, — улыбнулась Сол, забираясь в кресло. — Соскучился?

— Разумеется, — искренне заверил её корабль. — С возвращением, Сол.

Девушка довольно хихикнула. Что ни говори, а болтовня с искусственным интеллектом способна порой доставлять своеобразное удовольствие.

— У нас нынче интересный рейс, Вольтурис, — она сверилась с расписанием. На Адаманте ей придётся стоять почти сутки. Вообще-то она не очень любила большие интервалы между посадкой и взлётом, но сейчас была даже рада неудобной стыковке: будет время прогуляться и поближе познакомиться с новой планетой.

Всё было как обычно: старт, набор высоты, разгон, уход с орбиты, финальная проверка координат… Ах, да, надо же предупредить пассажиров о входе в гиперпространство.

Глубокий вдох — и гулкая тишина перехода мягко окутала корабль, погружая его в незыблемую реальность безвременья.

Почему всё-таки некоторые так боятся гиперпереходов? Даже среди прима-пилотов такие встречаются. Об этом стараются не говорить, над этим не принято потешаться, но в той или иной степени невольный трепет перед погружением в гиперпространство испытывают почти все. Как на классическом аттракционе "свободное падение" — когда душа уходит в пятки, а сердце делает тройное сальто, заставляя всё внутри скручиваться тугим узлом.

Наверное, так влияет на людей пустота изнанки: то безымянное, инфернальное, тёмное, что философы деликатно именуют "небытием". Тьма, которую каждый может найти в себе: достаточно закрыть глаза и заглянуть внутрь.

Должно быть, именно эта тьма подстерегает нас за порогом смерти…

— Интересно, а куда мы попадаем после смерти?

— Ой, не всё ли равно? — сморщился Эллионт с видом прожжённого нигилиста. — Что толку гадать и рассуждать об этом сейчас? Главное, чтоб там можно было летать.

— Точно! — поддержал его Гейзер. — За это и выпьем.

Первую получку было принято обмывать всей компанией, причём обмывать в "Крылатом еже" — лучшем баре Стеллса. При каких обстоятельствах символ питейного заведения получил несвойственные его сородичам дополнительные конечности, оставалось тайной за семью печатями, но на вывеске горемычный мутант был намалеван во всей красе: с двумя длинными — сам альбатрос позавидует — широко распахнутыми крыльями.

Сол хотела забронировать просторный мансардный этаж, но Эллионт объяснил, что в этом нет никакой нужды: увидев на пороге шумную толпу пилотов, одиночные посетители сами быстренько разбегутся по домам.

— Есть гипотеза, что чёрные дыры — это врата на тот свет, — сказал кто-то, вызвав очередной взрыв хохота.

— А там кто-нибудь лично побывал, чтоб так говорить?

— Вот слетай и проверь, потом нам расскажешь.

— Сам слетай! У меня не девять жизней, как у мурра.

Сол уже была здесь своей. Поначалу кое-кто из пилотов пытался оказывать ей знаки внимания, но Эллионт и Гейзер ясно дали понять: приставать к девчонке они не позволят.

Впрочем, в девушках в Гильдии недостатка не было.

— Чёрные дыры, конечно, никакие не Врата, а вот колодец Региомонтана — возможно, — рассудительно заметила Сол. — У этой теории хотя бы доказательства есть…

— Ну-ка, повтори ещё раз, — перебил Гейзер.

— У этой теории есть…

— Нет, колодец какой-то, как ты там его назвала?..

— Колодец Региомонтана, — без запинки выговорила Сол.

— Так, почему у нас виновница торжества до сих пор трезвая? — Гейзер хлопнул в ладоши. — Оф-фициант!

На космодроме Либера Сол загнала свой катер на транспортную палубу новенького белокрылого "Нэвиса", проверила салон корабля: пассажиры и бортпроводник — итого сорок шесть человек — были на своих местах; груз — несколько контейнеров и паллета с газовыми баллонами — уложен и зафиксирован. Можно было отправляться в путь.

Адамант был открыт сравнительно недавно, а по историческим меркам — считай что вчера: всего каких-то тридцать лет назад. Скромных размеров планета, одиноко обращающаяся вокруг своей звезды, не представляла бы для учёных особого интереса, если бы не поразительное открытие, сделанное исследователями, первыми ступившими на её поверхность: на планете была обнаружена не просто Жизнь, а Разум. И пусть до человечества фригонам было далеко, но почти все признаки зарождающейся цивилизации у них присутствовали: речь, письменность, общественная иерархия, зачатки социального расслоения, использование орудий труда, а самое главное — способность и желание развиваться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

По нерушимым законам Единства вмешательство в развитие сформировавшихся экосистем должно было быть сведено к минимуму; единственное, что дозволялось — научно-исследовательская деятельность. Иными словами: наблюдай, изучай, документируй, делай выводы, — и ничего сверх этого. Это делалось для того, чтобы исключить возможное негативное влияние на естественные процессы развития, вследствие которого прогресс мог замедлиться, застопориться или вовсе пойти вспять.

Поэтому фригоны были, по большому счёту, предоставлены сами себе. На внедрение в обществе фригонов человеческих технологий и прочих достижений научно-технического прогресса, разумеется, также налагался строжайший запрет.

Этот запрет включал в себя и торговлю, — впрочем, в последнем пункте предприимчивые дельцы отыскали-таки лазейку и научились ловко обходить закон: торговля запрещалась, но разрешался бартер — при условии, что предметом обмена не являются вещи, технически недоступные для создания самими фригонами. Конечно, космические корабли или компьютеры фригонам передавать запрещалось. А вот ткани, бижутерию и колер для красок фригоны с удовольствием обменивали на мёд, который качали на своих многочисленных пасеках. Легендарный розовый адамантский мёд стал мгновенно известен по всем префектурам — мало что из редких импортных деликатесов ценилось так же дорого.

Сол подумала о содержимом контейнеров, что ехали в грузовом отсеке. Ну, с бижутерией-то все ясно: у иных людей в глазах появляется прямо-таки маниакальный блеск при виде блестящих побрякушек. Но краски в таком количестве фригонам зачем? В наскальной живописи упражняться? Насколько она знала, их конечности были не очень-то приспособлены для тонкой работы.

Из гипера они вышли неудачно: местное солнце било прямо в лобовое стекло. Зажмурившись, Сол поспешила развернуть корабль. Теперь солнце оказалось внизу, а планета — прямо по курсу. "Нэвис" уже тянуло к ней гравитацией; Сол нажала на штурвал, мягко корректируя курс и одновременно наращивая скорость.

— Идём на посадку, — сообщила она по внутренней связи и нажала кнопку, запускающую воспроизведение стандартного монолога. "Пожалуйста, займите свои места и убедитесь, что ремни безопасности застёгнуты. Просьба не покидать мест до полной остановки корабля и отключения индикаторов движения. При возникновении нештатной ситуации вам следует связаться с дежурным бортпроводником посредством селекторной связи…" — и так далее.

Внизу стояла глубокая ночь, но абсолютно пустое взлётно-посадочное поле — четыре примыкающих друг к другу квадратных участка, было ярко освещено. Запросив разрешение на посадку — судя по всему, чисто формальное, Сол повела корабль вниз.

Единственный космопорт Адаманта встретил "Нэвис" с необычайной помпезностью: из громкоговорителей разносилась бодрая музыка — какой-то бравурный марш, фасады зданий сверкали праздничной подсветкой, тёмное небо расцвечивали золотые соцветия фейерверков.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

"Может, у них сегодня праздник какой?"

Сол развернулась, и в иллюминаторах показался космопорт — парочка ангаров с покатыми полукруглыми крышами и одноэтажный административный корпус. Весь комплекс строений был примерно в сотню раз меньше, чем самый маленький космопорт на том же Либере, отчего выглядел несерьёзным, игрушечным.