БП. Между прошлым и будущим. Книга 1 - Александр Половец

— Ровно половина месячной пенсии моей тетки. Если бы не я — давно бы она ноги протянула…

Заметив, что кассирша не только не боится говорить с иностранцем, но как бы и сама задает тему беседы, я спросил ее, что она думает по поводу только что минувших событий.

— Да не было никакого путча! Люди продолжали политику, которая была и до них. Это теперь — да, путч. Потому что новая власть. Горбачев все вел к перевороту, а потом переметнулся к Ельцину — может, по-другому он не мог от этих людей избавиться. Тогда-то они его отстранили, и все происходило помимо его воли. Мы с мужем обсуждали это.

— А кто ваш муж?

— Да в КГБ он. Мы с ним три года на Кубе прожили, последние полгода так домой хотелось! Дни считали до возвращения, потому я и спросила вас — не скучаете ли?..

И еще один собеседник поддержал эту точку зрения — Володя Рясной, известный среди наших общих друзей как консерватор и ретроград (чему, видимо, способствовало бывшее положение его отца, генерала, возглавлявшего в свое время управление Комитета госбезопасности, объединенного в те годы с Министерством внутренних дел). Сам Володя, закончив юридический факультет МГУ на пару лет позже Горбачева и хорошо его помнящий по годам студенчества, недавно вышел в отставку подполковником милиции — к званию этому его привела служба в качестве референта по печати в аппарате министра внутренних дел СССР Николая Щелокова. Читатели могут помнить бесславный конец Николая Анисимовича, подсказавший способ ухода из жизни и пришедшему, спустя годы, на этот пост неудавшемуся путчисту Пуго…

— Какой еще путч? Здесь участвовало все правительство, без исключения! Весь Совет Министров во главе с премьером! Весь Верховный Совет — не только его председатель Лукьянов! Так кто и у кого захватывал власть? Если бы был путч — они бы действовали по другому сценарию. И никто бы не пикнул! Они же просто хотели закрутить гайки: страна-то разваливается. Ни экономики, ни политики… Горбачев безусловно стоял за всем этим, хотя непосредственно в организации вряд ли участвовал. Но — стоял за спиной, науськивал: надо, мол, порядок наводить! Хотел все сделать чужими руками.

А прошло бы все удачно — вернулся бы из своего Фороса… Ну, подумай сам, страна в ужасающем положении, готовятся заключать какой-то совершенно непонятный договор о новом союзе — и глава государства вдруг все бросает и отбывает отдыхать. Да так же не бывает! Ну, а потом он испугался и всех продал!

Убедительно звучит? Как будто бы да. Но не для Битова. Андрей, по собственному признанию, «подпольный человек».

— Неучастие в общественной жизни для меня всегда было видом деятельности, — говорил он мне еще года полтора назад, когда, читая лекции в Лос-Анджелесском университете, неделю гостил у меня дома. — А сейчас, — жаловался он мне уже в Москве, будучи избранным председателем советского ПЭН-клуба, — согласился. И приходится иметь дело с теми же «козлами» (так он называл литературных чиновников, заседающих во всевозможных службах все еще существующей официальной советской организации — Союза писателей).

— Понимаешь, — объяснял он мне, — конечно, Горбачев, как никто, подготовил свое окружение политикой соглашательства, конформизма, растяжек. Он никогда не говорил правды, всегда что-то плел и крутил. Такой он человек: даже когда ему нечего скрывать, он никогда не скажет правды. Возможно, это его стиль, система речи такая. Типичная советская черта. Хотя, может быть, в его положении так и надо было… Он подготовил эту команду. Но он подготовил и состояние общества.

В пользу же его искренности говорит такой аргумент: в первом своем интервью по возвращении из Крыма он заявил, что остается убежденным коммунистом. Поначалу меня охватило отчаяние! Но уже на следующий день он оказался другим — и это убеждает: потому что за эти три дня страна прожила невероятную жизнь, минута шла за год, а он действительно находился в изоляции. И оказался по отношению к народу в единственном числе.

Что же касается вопроса — был ли путч в верхах, для меня он не представляется существенным. У нас все время происходили тайные путчи, которые, правда, становились известными через несколько лет. Важно же сейчас, что путч произошел в душах людей! Он не только обозначил возрождение нашей молодежи — путч произошел и в солдатах, и в милиционерах… в народе! Знаешь, что случилось?

С точки зрения человека, воспитанного этой системой, армия, милиция, КГБ всегда означали власть — неважно, какую на нее вешали вывеску. Нам это было безразлично, потому что всегда было: Они и Мы. И вдруг сейчас в системе «Ельцин-Народ» оказалось единое МЫ. Ну, а возвращаясь к путчу, могу предположить, что его участники, те, кто его готовил, оказались такими же распиздяями, как все в России, и делали они все малоквалифицированно. Хотя существует и такая гипотеза: настоящий путч готовился на 20-е августа, а эти на день поторопились. А еще говорят — опоздали арестовать Ельцина на 20 минут… Все это чудовищно непрофессионально и смешно. Для меня же главное — я увидел ЭТО. На что, откровенно говоря, при своей жизни не рассчитывал.

Да… Где еще 20 коротких минут способны столь безмерно ускорить ход истории? Ведь, наверное, на десятилетия…

Слова тассовца Юрия Субботина, в основном, совпадали с теми, что в адрес заговорщиков произнес Битов:

— Официальная точка зрения (ее мой собеседник, связанный высокой должностью, не мог не привести) — путч был. Но… сделан он на таком низком уровне, так непрофессионально! Вообще же, в моих глазах это была попытка государственного переворота, но государственными же структурами. Не думаю, что сам Горбачев был причастен к его подготовке, но ведь были какие-то намеки, вся ситуация была огнеопасной, и то, что события застали его врасплох, для государственного деятеля совершенно непростительно.

Кажется, ни один из задаваемых мною вопросов не вызывал столь однозначной реакции: когда я спрашивал своих собеседников, как они оценивают нынешнее положение в стране, ответ варьировался только в пределах: плохо — очень плохо — ужасно!

Парадоксально следующее: возникло множество идей, которые ведут к огромным заработкам — даже при ограниченно свободом рынке, существовавшем в те дни в России, но не многие спешили воспользоваться ими. Причины? Неуверенность в стабильности этих свобод. И — боязнь, как здесь говорят, «высовываться»: рэкет приобретал поистине чудовищный размах, власти оказались бессильны с ним справиться.

Дать, например, рекламу в газету уже тогда означало пригласить визитеров, предлагающих свою «защиту» — разумеется, в обмен на существенную долю дохода. Порой такую, что дальнейшее ведение бизнеса просто утрачивало смысл. Отказ же платить чреват не только поджогом производственных помещений, но прямой угрозой жизням предпринимателя и его близких. Мой водитель приводил мне множество случаев, в том числе и такой: его коллега, открывший небольшой авторемонтный бизнес, вынужден был вскоре сложить с себя формальные обязанности президента, назначив на это место уголовника из среды рэкетиров — и дела его пошли в гору.