Яромира. Украденная княжна - Виктория Богачева

она пожалела о сказанном, когда опомнилась. Насмешка насмешкой, а грозному конунгу ее зубоскальство могло стать поперек горла. Она хотела съежиться, но заставила себя выпрямиться еще сильнее и посмотрела мужчине в глаза.

Облегчение накрыло ее с головой, когда, помедлив, Харальд усмехнулся. Потом опалил ее взглядом, от которого щекам сделалось жарко, развернулся и ушел на нос драккара. Обернувшись ему вслед, Яромира почти сразу же увидела искаженное гримасой ненависти лицо Ивара. Племянник конунга наблюдал за ними все это время, сидя на своей скамье.

Вечером во время трапезы кормщик Олаф сел на место подле Яромиры, которое обычно пустовало. Княжна не повела и бровью, продолжив зачерпывать из миски рыбную похлебку. Диво, но больше ни разу с того дня, как она сбежала в свое укрытие, будучи не в силах справиться с сушеной рыбой, княжна ее и не ела. Теперь ее разваривали до мягкости в жидкой похлебке.

— Через три дня мы будем дома, — не дождавшись от нее ни слова, Олаф вздохнул и заговорил сам.

Яромира кивнула. Подслушав разговоры мужчин, она сообразила, куда они плыли, и чего хотел Харальд. Почему не отвез ее сразу к отцу, на Ладогу, а решился развернуться и пойти в противоположном направлении, потеряв время и силы. Конунг хотел снарядить второй корабль. И хотел получить от ее отца что-то. В обмен на нее.

А она размышляла, захочет ли отец принять ее обратно. После всего, что она натворила.

— Сколько мы там будем?

Кормщик пожал плечами.

— Может, с несколько дней. Наши драккары всегда готовы для похода, — сказал он с гордостью. — Нет нужды долго ждать.

— Печальные вести для ваших семей. Для тех, кто ждет на берегу и тоскует.

Она оторвалась от похлебки и подняла взгляд. Конунг сидел прямо напротив. Повернувшись полубоком, он говорил с одним из своих людей.

— Море — наша семья, — сурово отозвался кормщик. — Драккар — наш дом.

Чем дальше они забирались на север, тем холоднее делались дни, и нетерпеливее люди. Что бы ни говорил Олаф, мужчины ждали возвращения домой. Пусть краткого, пусть стремительного. Но ждали. Все чаще звучали разговоры о тех, кого они оставили на берегу: о женах и невестах, о детях и стариках.

Руки мерзли, и Яромире пришлось оставить на время жгуты и веревку. Она прятала ладони под плащом и согревала их теплым дыханием, и гнала из головы дурные мысли. С каждым новым днем, который приближал корабль к родным местам, ей становилось страшнее. Она привыкла к незнакомцам, окружавшим ее посреди моря. Но что ждало ее в поселении?..

Еще больше новых лиц, еще больше поджатых губ и косых взглядов, усмешек и оскалов? Даже здесь, на палубе, когда все были на виду, когда она знала, чувствовала, что и Харальд — неподалеку, она все равно боялась. Крепилась, изо всех сил старалась никому не показывать своего страха, потому что знала, что тогда ее загрызут, но боялась.

А что будет в тереме, который викинги величали Длинным домом? У конунга есть семья. Верно, есть жена или невеста. Дети… Его не будет рядом, и Яромира останется одна.

Взгляды, которые порой бросал на нее Ивар, вонзались в кожу раскаленными щипцами. Она вскидывала голову, но внутри все дрожало и сжималось от страха, и тогда княжна посильнее стискивала рукоять кинжала. Он единственный вселял в нее немного спокойствия и уверенности.

В последний вечер накануне возвращения племянник Харальда, Ивар, добавил Яромире причин себя опасаться.

Как и многие дни до этого, они скребли ложками, расправляясь с рыбной похлебкой, когда Ивар откинул в сторону миску с остатками бульона, который пролился на палубу.

— Невыносимо жрать, — пожаловался он недовольно. — Склизкая бурда.

Яромира прикусила губу. Даже помыслить было страшно, как поступил бы ее отец, посмей кто из дружины такое вытворять.

Но Ивар был Харальду родным по крови. И многое ему сходило с рук.

— Сиди голодным, коли так, — конунг все же смог осадить зарвавшегося племянника. Хватило одного лишь взгляда, и Ивар клацнул зубами, но рот закрыл.

Впрочем, ненадолго.

Когда конунг перебрался на второй, захваченный во время битвы корабль, на котором находились взятые в плен воины, Ивар вновь заговорил.

— Твердая рыба, и то была лучше, чем эти помои, — пробормотал он.

Но не слишком громко.

Яромира перехватила осуждающий, недовольный взгляд Олафа, направленный на него. Вот была бы удача, коли Харальд оставил бы племянника на берегу на этот раз. На корабле было бы тише и спокойнее.

Уже после, когда Яромира готовилась к ночлегу, она уловила тихие, крадущиеся шаги. Но доски не скрипели лишь под сапогами конунга, и потому она услышала, как Ивар приблизился к ней со спины, и успела не только обернуться, встретившись с ним лицом, но и поудобнее перехватила нож.

— На берегу ты будешь сама за себя. Никому не будет до тебя дела. Ни дяде, ни старику Олафу. Никому, — выплюнул Ивар презрительно.

— Я не рабыня, которую привезли из набега, — Яромира вскинула пушистые брови. — Я нужна конунгу для обмена с моим отцом.

— Этот союз нужен только дяде, — его голос стал похожим на шипение змеи. — Знаешь, сколько найдется тех, кто с наслаждением перережет тебе горло, если это поможет держаться подальше от грязных русов? Ты не нужна. Как не нужен и твой отец, и этот союз… и дядя очень скоро это поймет.

Процедив это, Ивар тотчас ушел, и Яромира вновь осталась в одиночестве. Она тряслась от страха и долго не могла уснуть, все прокручивая и прокручивая в голове его жуткое пророчество.

А утром вдали впервые за долгое время показалась земля.

Они прибыли на заснеженную родину Харальда.

Встречать конунга на берегу собралось все поселение. На корабле Яромира стояла позади всех воинов, не решаясь отойти от кормы, и потому силуэты людей выглядели для нее лишь расплывчатыми точками. Над водой отражались радостные, громкие, оживленные голова. Жены звали по именам мужей, дети просились к отцам.

Сердце у княжны защемило, и к глазам подступили горькие слезы, которые она поспешно смахнула. Вспомнилось, как на Ладоге точно также они встречали отца из походов. Войско возвращалось всегда уставшее, измотанное. Плащи и обувь были испачканы пылью и грязью. Рубахи впитали запах крови, пота и дыма. Но никому не было до этого дела. Вернувшихся домой живыми люди были готовы носить на руках.

По мере приближения корабля к берегу, крики делались все громче