Крепкий ветер на Ямайке - Ричард Хьюз

они живы, либо высадить на сушу и утратить над ними контроль. В первом случае их присутствие неопровержимо связывало бы его с пиратским захватом “Клоринды”, в котором иначе его могли и не заподозрить; во втором — его могли признать виновным в их убийстве, если бы он оказался не в состоянии предъявить их.

Но эта чудная мысль, пришедшая ему в голову, мысль, которую он сейчас так успешно воплотил, разрешала оба эти затруднения.

Едва до беды не дошло с этой маленькой сучкой Маргарет… счастье, что вторая шлюпка ее подобрала.

Огонь каютной лампы озарял койку, высвечивая часть стены, замаранную ребяческими картинками Эмили. Глядя на них, он хмуро насупился; но тут же сердце его больно сжалось. Он вспомнил, как она лежала тут больная и беспомощная. Он вдруг понял, что помнит про нее сотню всяких подробностей — целый потоп воспоминаний захлестнул его.

Ее карандаш все еще лежал под подушкой и хранил следы ее прикосновений. На стене осталось еще несколько пустых, незарисованных мест.

Йонсен умел рисовать только два рода предметов: корабли и голых женщин. Он мог нарисовать корабль любого типа, какой захочется, вплоть до мельчайших подробностей — и даже более того: любой конкретный корабль из тех, на которых он плавал. Точно так же он мог нарисовать сладострастную, пышнотелую женщину — и опять-таки вплоть до мельчайших деталей: в любой позе, в любом ракурсе — спереди, сбоку, сзади, сверху, снизу, с безупречным мастерством соблюдая законы перспективы. Но примись он рисовать что-нибудь еще — пусть ту же женщину, но одетую, — и у него бы вышли ни на что не похожие каракули.

Он взялся за карандаш, и скоро среди по-детски неуверенных линий, проведенных рукой Эмили, начали появляться дородные формы, округлые животы, пухлые груди и все прочее в манере Рубенса. В то же время он не переставал размышлять о своем собственном хитроумии. Да, с Маргарет едва беды не вышло — не здорово бы получилось, если, возвращая всю компанию, он бы одного кого-то не досчитался.

И тут он вспомнил о том — воспоминание было, как холодный душ, — о чем к тому времени совершенно забыл. Сердце у него упало — и было от чего.

— Эй, — окликнул он Отто, стоявшего наверху, на палубе, — как его звали, того паренька, который сломал себе шею в Санте? Джим? Сэм? Как бишь его звали?

Отто лишь продолжительно присвистнул в ответ.

X

1

Эмили изрядно подросла за время путешествия в Англию на пароходе: она вдруг быстро вытянулась, как и бывает с детьми в этом возрасте. Но она вовсе не превратилась в неуклюжую дылду, напротив, стала гораздо грациозней. Ее руки и ноги, став длиннее, не утратили изящества формы, а серьезное лицо нисколько не потеряло привлекательности, чуточку по- взрослев. Одна только неприятность — у нее теперь стали побаливать икры на ногах, и еще иногда спина, но это, конечно, внешне никак не проявлялось. (Она выросла из своего старого платья, но это было не важно: благодаря коллективным пожертвованиям, они все были обеспечены одеждой.)

Она была красивым ребенком и, преодолев первоначальную застенчивость, скоро стала самой популярной из всех. Почему-то к Маргарет никто особого интереса не проявлял; старые леди, бывало, глядя на нее, всё качали со значением головами. По крайней мере, всем было ясно, что Эмили несравненно умнее.

Вы бы никогда не поверили, что Эдвард после всего лишь нескольких дней регулярного умывания и причесывания станет выглядеть как маленький джентльмен.

В скором времени Рейчел бросила Гарольда, чтобы уже без всяких помех предаться своему экстравагантному и привычному партеногенезу — теперь с этим было полегче, потому что ей надарили множество настоящих кукол. Но зато Гарольд скоро крепко подружился с Лорой, хотя и был помладше, чем она.

Большинство детей на пароходе обзавелись друзьями среди моряков и любили присоединяться к ним во время их увлекательных занятий — типа драить шваброй палубу и прочее в том же роде. Однажды кто-то из этих моряков предпринял краткую прогулку по такелажу (с которым на пароходе небогато), снискав бурю восторгов внизу, на палубе. Но для Торнтонов тут ничего чарующего не было. Эдвард и Гарри больше всего любили смотреть, как работает паровая машина, а вот Эмили любила больше всего прогуливаться взад-вперед по палубе, обняв рукой за талию мисс Доусон, красивую молодую леди, носившую муслиновые платья, или стоять у нее за спиной, пока она малевала свои маленькие акварельные композиции, изображающие бурные волны с носящимися по ним обломками кораблекрушения, или пока она мастерила гирлянды из засушенных тропических цветов для обрамления фотографий своих дядюшек и тетушек. Как-то мисс Доусон взяла ее с собой в свою каюту и там показала все свои наряды, каждый в отдельности — на это потребовалось несколько часов. Для Эмили открылся целый новый мир.

Капитан посылал за Эмили и задавал ей вопросы, но она больше ничего не добавила к тем первым вырвавшимся у нее потрясающим признаниям, сделанным стюардессе. Ее, казалось, что-то приводит в ступор — то ли страх, то ли что-то другое; как бы то ни было, он ничего не мог из нее вытянуть. По- этому он мудро оставил ее в покое. Будет время, и, может быть, она сама расскажет свою историю — например, своей новой подруге. Но она этого не делала. Она избегала разговоров о шхуне, о пиратах и обо всем с ними связанном; она хотела только слушать, только впитывать все, что могла узнать об Англии, куда они наконец действительно направлялись, — об этом чудесном, экзотическом, романтическом крае.

Луиза Доусон была для своих лет довольно разумной молодой особой. Она видела, что Эмили не хочет рассказывать о пережитых ею ужасах, но рассудила, что будет гораздо лучше попытаться ее разговорить, чем оставить наедине с этими тягостными тайнами, чтобы она переживала их вновь и вновь. Так что, когда стало ясно, что дни проходят за днями, а новых признаний не предвидится, она положила себе вызвать ребенка на откровенность. У нее, как и у любого другого, было собственное, довольно четкое представление, какова может быть жизнь на пиратском корабле. То, что невинные малютки через все это прошли и притом вообще остались живы, было таким же непостижимым чудом, как спасение трех иудейских отроков, вышедших невредимыми из пещи огненной.

— Вот когда ты была на шхуне, ты там где жила? — как-то спросила она Эмили совершенно неожиданно.

— Да в трюме, — безразличным тоном сказала Эмили,