Пророки - Роберт Джонс-младший

они стараются не приближаться к холсту. Словно боятся, что картина засосет их, и таким образом они окажутся привязанными сразу к двум местам, из которых нельзя удрать.

Лицо Исайи взмокло от пота. Тимоти вышел из-за мольберта, который расположил чуть левее, чтобы получить лучшую перспективу и не упустить ни детали в характере Исайи.

— Ты прекрасный натурщик, — радостно объявил он.

Исайя молча склонил голову. Тимоти решил, что он не понимает комплиментов. Покачав головой, он велел негру, прятавшемуся за ближайшим деревом, помочь отнести все в дом. И только обернувшись на ступенях крыльца, вдруг заметил, что Исайя по-прежнему сидит на стуле.

— Можешь уходить, — добродушно крикнул он.

И вдруг понял, что тут, на Юге, до сих пор ни разу не видел негра сидящим на стуле. На земле — пожалуйста. На стоге сена — сколько угодно. На козлах — бывало. Но на стуле — никогда. Может, вот почему этот негр так долго не вставал? Хотел почувствовать, каково это — быть настоящим человеком, сидеть со всеми удобствами, откинувшись на прочную спинку? Наконец он все-таки поднялся, медленно пошел назад к реке, у самой воды опустился на колени и плеснул себе в лицо.

Путь домой показался Тимоти легче, чем поездка в Бостон. Ехать на Север было как-то неестественно. Чего только не навидался он по дороге: дождь лил непрерывно, повозка постоянно вязла в грязи, вокруг стоял такой густой туман, что невозможно было определить, где он начинается и где заканчивается. Кое-где дорога проходила по территориям индейцев. Все они — и Тимоти, и его попутчики — ехали в колледж, чтобы обучиться там всем необходимым наукам и после помогать отцам умело управлять отхваченными участками земли. И пускай Север считался колыбелью измены, все же вести дела лучше всего учили именно там. Отец отправил Тимоти в колледж, чтобы впоследствии тот сумел наилучшим образом распорядиться всем, что достанется ему в наследство, однако того заинтересовали на Севере совершенно иные вещи. Вряд ли Пол обрадовался бы, узнав, что ночами сын пишет картины, а после спит до обеда. Завистники — те, кому поручено было переправить их через воображаемую линию, разделявшую северную и южную части юной страны, — пугали, что в тумане им не спастись. Индейцы, говорили они, видят не глазами. Или, вернее сказать, глазами им служат кружащие над головами птицы и извивающиеся под ногами змеи. Они убьют вас во сне, твердили им, и сожрут сырыми, принесут в жертву своим диким богам. И Тимоти постоянно мерещилось, как в его плоть вонзаются окровавленные зубы. Поразительно, но, рассказывая свои страшные истории, завистники смотрели именно на него, словно как-то прознали о таящейся в его сердце робости. Чем же он себя выдал? Загляделся на проходящего мимо джентльмена? Пробормотал мужское имя во сне? А может, они догадались по тому, как нежно он иногда сжимал собственное запястье? Никогда не знаешь, что заставит окружающих против тебя ополчиться, а потому лучше не афишировать свои склонности и слабости.

Однако на месте выяснилось вот что: о том, что на Юге их считают потомками людоедов, северяне даже не в курсе. У них тут имелись другие мифы — о собственном трудолюбии, выдающемся интеллекте, моральном и физическом превосходстве. Впрочем, возможно, некоторые кое о чем догадывались. Там, на Севере, Тимоти познакомился с людьми, не выходившими из полусонного состояния благодаря раствору морфия. Были и такие, кто съедал порошок на сухую или вдыхал через нос. Тимоти наблюдал за ними с большим интересом. Сыпал вопросами. Они же, порой едва ворочая языком, делились с ним такими тайнами, которые в жизни не открыли бы в трезвом уме. Некоторые, описывая свои ощущения, говорили о трепете в груди. Трепете, от которого хотелось рухнуть на землю и радостно приветствовать все живое. Даже черномазых, добавляли они. Именно так они называли их в приливе всеобъемлющей любви. Хотя в другое время старались употреблять слово «негры».

Чернея огромными, как пуговицы, зрачками, они широко улыбались, почесывали в паху, не понимая, почему гениталии их вяло болтаются, в то время как сами они ощущают такой подъем, и открывались перед Тимоти нараспашку, приглашая в самые темные закоулки души. В уголках их ртов пузырилась слюна. Тимоти так и подмывало предложить носовой платок, но он боялся, что тем самым развеет морок и обидит своих собеседников.

Однажды сосед по комнате признался ему, что влюблен в собственную мать. Что в детстве, обнимаясь с ней, вцеплялся ручонками в ее лобковые волосы, мечтая вернуться в уютную утробу. Тут Тимоти решил, что услышал достаточно, пожалуй, даже больше, чем хотел. С того дня он перестал задавать вопросы, и, когда сокурсники погружались в наркотическое оцепенение, просто уходил и бродил по округе, мечтая стать таким же бездумным и несгибаемым, как растущие вокруг деревья.

Серебристый свет северного солнца омывал его, пробираясь внутрь и промораживая до костей. Оставалось только надеяться, что со стороны незаметно, как холод влияет на его тело: как сокращаются мышцы, бегут по коже мурашки, твердеют соски и член. Тимоти бродил, улыбаясь камням под ногами и восхищаясь смелостью травинок, золотистых на концах и зеленых у корней, отважившихся между ними пробраться.

Ветер приносил откуда-то запах горящих поленьев — березовых, кажется. Деревья эти, должно быть, и представить себе не могли, что станут однажды топливом для костра. Беднягам виделось другое, куда более мощное пламя, которое охватит их, чтобы после они смогли возродиться еще более сильными, чем прежде. Но этого не случилось.

Временами Тимоти сдержанно улыбался попадавшимся навстречу сокурсникам. А потом вспоминал, что в отличие от камней, травы и деревьев те хранят жуткие тайны, в дрожь от которых бросает не хуже, чем от серебристого северного солнца.

Тимоти узнал, что ужас, словно семя, можно заронить в землю, и при правильном уходе он даст богатые всходы. Сначала будет медленно разрастаться под поверхностью, зарываясь все глубже. А однажды проклюнется наружу и раскроется таким ярким цветком, что даже животные завоют от восторга, а злые пчелы ринутся к нему, соблазненные чарующим ароматом. Ты и не поймешь, что цветок ядовит, пока не прикоснешься к нему, а после будет слишком поздно. Он отравит тебя, как отравил уже многих. И некому будет предупредить глупцов, остановившихся полюбоваться им, что нужно бежать без оглядки.

Он не первым в своей семье взялся за книги. Пол и Рут постоянно читали — романы, контракты и один религиозный текст, в каком-то смысле представлявший собой помесь первого и второго. Однако до Тимоти еще никто из Галифаксов не получал такого обширного образования — и где, на Севере! Именно