Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк. - Роберт Хайнлайн

— Да ну? Выкладывайте.

— Откажитесь от всего этого. Вернитесь к машинам, работающим на бензине и паре. Нужно отделаться от этих чертовых, смертельно опасных ловушек лучистой энергии.

— Это совершенно невозможно. Да понимаете ли вы, что говорите. Потребовалось пятнадцать лет, чтобы совершить полный переход на новую систему, теперь мы привязаны к ней. Гус, если мы закроем лавочку, половина населения северо-западного побережья будет голодать, не говоря уже об Озерных штатах и оси Филадельфия-Бостон.

— Хм… Ну что я могу сказать по этому поводу?.. Наверное, это все-таки лучше, чем медленно травиться из-за того, что происходит сейчас.

Стивенс нетерпеливо отмахнулся.

— Послушайте, док, можете сколько угодно носиться со своими вздорными идеями, только не думайте, что я буду принимать их в расчет. Никто, кроме вас, не видит опасности в лучистой энергии.

— Дело в том, сынок, — заметил Гримс, — что не туда мы смотрим. Знаешь, каким был прошлогодний рекорд по прыжкам в высоту?

— Я никогда не слушаю спортивные новости.

— А ты послушай как-нибудь. Примерно двадцать лет назад этот рекорд достигал 2 метров 18 сантиметров. С тех пор он все время снижается. Можно построить график зависимости атлетических рекордов от уровня радиации в атмосфере — искусственной радиации. И тогда, возможно, обнаружатся некоторые результаты, которые тебя очень удивят.

— Чушь! Всем известно, что мы ушли от тяжелых видов спорта, от этих глупостей по части накачивания мускулатуры до изнеможения, борьбы до седьмого пота и тому подобного, вот и все. Мы пришли к более интеллектуальным видам.

— Интеллектуальным? Вранье! Люди перестали играть в теннис и в другие такие распространенные раньше игры просто потому, что они постоянно ощущают усталость. Посмотри на себя: ты просто развалина!

— Не доставайте меня, док!

— Прости. Однако человек выполняет свои природные функции заметно хуже именно теперь. Если бы у нас были достаточно достоверные сведения, я бы мог это доказать. Но любой врач, который не даром ест свой хлеб, способен увидеть это. Конечно, если у него есть глаза и мозги, и он не привязан слепо к громадному количеству всевозможных мудреных инструментов и аппаратов. Я не могу доказать, чем это вызвано. Пока не могу. Однако я глубоко убежден: причина именно в том, чем ты сейчас так настойчиво занимаешься.

— Не может этого быть. В атмосфере нет ни единого излучения, которое бы тщательно не исследовали в биолабораториях. Мы не дураки и не мошенники.

— Может, вы исследовали все это недостаточно долго. Я ведь говорю не о нескольких часах или неделях. Я говорю об эффекте накопления в течение многих лет, о радиоактивных частицах, которые проникают в ткани. Что они делают с ними?

— Ничего страшного, я полагаю.

— Ты полагаешь, но не знаешь. И никто никогда не пытался это выяснить. Вот например: какое влияние оказывает солнечный свет на силикатное стекло? Обычный ответ будет таким: «никакого». А ты видел стекла из пустыни?

— Серовато-голубые? Конечно.

— В Мойавской пустыне бутылка становится цветной через несколько месяцев. А видел ли ты когда-нибудь оконные стекла в старых домах на Бикон-Хилл?

— Никогда не был на Бикон-Хилл.

— Что ж, я расскажу тебе. Там то же явление, только для того, чтобы увидеть его в Бостоне, понадобилось около ста лет или больше того. А теперь ответь мне, ты, башковитый физик, можете ли вы измерить, исследовать те изменения, которые произошли со стеклами в Бикон-Хилл?

— М-мм, наверное нет.

— Здесь то же самое. Кто-нибудь пробовал изучить изменения в тканях человека, вызванные тридцатилетним воздействием микроультракоротковолновой радиации?

— Нет, но…

— Никаких «но»! Никто и не пытался! А я видел результаты этого воздействия. И мне пришла в голову неплохая идея, хотя, возможно, я и ошибаюсь. Однако чувствую себя гораздо бодрее с тех пор, как стал постоянно, куда бы ни выходил, носить пальто на свинцовой подкладке.

— Может, вы и правы, док, — сдался Стивенс. — Не стану спорить. А как насчет Уолдо? Повезете меня к нему? Поможете поговорить?

— Когда ты хочешь встретиться с ним?

— Чем раньше, тем лучше.

— Связывайся, в таком случае, со своей конторой.

— А вы готовы прямо сейчас? Меня это устраивает. Контора же здесь ни при чем — я в отпуске. Тем не менее наши проблемы не дают мне покоя даже сейчас, и я хочу, в конце концов, дойти до самой сути.

— Значит, кончай трепаться и пошли.

Они вышли на поверхность прямо к тому месту, где были припаркованы их машины. Гримс направился к своей: громоздкому, старомодному семейному ландо фирмы «Боинг».

— Вы ведь не собираетесь ехать в этой колымаге? — спросил Стивенс. — Это займет весь остаток дня.

— Почему бы нет? Она очень компактная, со встроенным вспомогательным космическим приводом. На ней запросто можно слетать на Луну и обратно.

— Оно-то можно. Но чертовски медленно. Поедем на моем помеле.

Гримс скользнул глазами по маленькому веретенообразному спидстеру Стивенса с практически невидимым корпусом. Невидимым настолько, насколько этого смогла добиться пластмассовая промышленность. Поверхностный слой толщиной в две молекулы давал коэффициент преломления почти такой, какой дает воздух. Когда машина была абсолютно чистой, ее практически невозможно было увидеть. Однако сейчас на ней было достаточно пыли и капелек воды, и ее можно было рассмотреть: призрачный большой мыльный пузырь, по форме напоминающий космический корабль.

Единственное, что было ясно различимо через стенки, — проходящая как раз посредине единственная металлическая деталь — стержень, или, если точнее, осевой сердечник, и распределительный пучок рецепторов де Кальба с гнездами. Сама машина действительно напоминала гигантское помело ведьмы, чему и соответствовало название. Сиденья из прозрачной пластмассы были закреплены друг за другом на стержне таким образом, что металлическая рейка проходила между ногами пилота и пассажиров, и это усиливало сходство с помелом.

— Сынок, — вяло заметил Гримс, — я знаю о себе все. Я не красавчик и совсем не грациозен. Однако во мне есть некоторый остаток самоуважения и налет достоинства. Лично я не собираюсь засовывать эту штуковину между ног и нестись на ней по воздуху.

— Черт возьми! Вы слишком старомодны!

— Возможно. Однако некоторые странности, которые мне удалось сохранить в себе до настоящего времени, я не собираюсь терять и в дальнейшем. Ни за что!

— Слушайте, я поляризую оболочку перед тем, как взлететь. Идет?

— Станет непрозрачной?

— Да.

Гримс с сожалением посмотрел на свою древнюю колымагу, вздохнул и согласился. Они двинулись к едва различимому входу в спидстер. Гримс все время ворчал и чертыхался. Стивенс помог ему забраться внутрь и оседлать металлическое помело.

— Молодец, док! — похвалил Стивенс. — Я доставлю вас на место через несколько минут — в два счета. Ваша развалина, наверное, и тысячи километров в час не делает, а «Инвалидное кресло» находится в 40 тысячах километров над поверхностью Земли.

— Я никогда не спешу, — ответил Гримс. — Пожалуйста, не называй дом Уолдо «Инвалидным креслом». По крайней мере, не говори этого ему в лицо.

— Хорошо, запомню, — пообещал Стивенс.

Он нащупал что-то в пустоте и внезапно оболочка стала совершенно черной, скрыв их. Так же внезапно поверхность превратилась в сверкающее зеркало. Машина вздрогнула и исчезла из виду.

Уолдо Ф. Джонс, казалось, парил в разреженном воздухе в самом центре сферической комнаты. И это было не просто образное выражение — он действительно парил. Его дом находился на орбите с периодом обращения вокруг Земли, составлявшим около двадцати четырех часов. Но вокруг своей оси это жилище не вращалось. Чего меньше всего хотел Уолдо, так это псевдогравитации, вызванной центробежной силой. Он покинул Землю, чтобы избавиться от силы притяжения, от действия гравитационного поля и ни разу не спускался на поверхность за те семнадцать лет, пока дом строился и привязывался к определенной орбите. В природе не существовало таких целей, ради которых Уолдо хотел бы вернуться на Землю.

Свободно паря в пространстве собственной раковины, он почти не чувствовал невыносимой пожизненной зависимости от собственных бездействующих мышц. Тот крошечный запас сил, которым он обладал, здесь можно было использовать экономно, в движении, а не в постоянной борьбе с угнетающим и утомительным притяжением Земли.

С самого раннего детства Уолдо очень интересовался космическими полетами и вовсе не потому, что стремился исследовать глубины космоса. Уже тогда его еще детский, но сверхтренированный ум видел в невесомости огромные преимущества для себя. Когда ему еще не исполнилось девятнадцати, он принял участие в подготовке первых космических полетов, разработав систему контроля, дававшую возможность пилоту с большой точностью управлять приборами, даже если гравитация достигала двух-трех норм.